Костя подумал и ответил:
- Электромеханик говорит - в рейсе все равно экономия по лампочкам будет. А гитаристов у нас капитан не любит.
Так и началось…
- Как дела, Жмуров?
Костя вздрогнул.
- Все на месте, товарищ старпом.
- Что все?
- Американец, да и вообще, - Костя неопределенно махнул рукой.
- Курить хотите? Сбегайте в курилку, - разрешил старпом. - Да проверьте заодно, как там гакабортный огонь. Сигнализация барахлит, неудобно будет перед этими, - и старпом через спину ткнул большим пальцем в американский сторожевик.
Костя сбежал вниз по трапу.
3
Уже совсем светало.
Солнце подкатывалось снизу под горизонт, воздух набегал волнами. Оттуда, где вставало солнце, лился дрожащий, почти звучащий, бело-голубоватый свет.
Александр Кирсаныч положил руки на ветроотбойник, туда, по направлению к солнцу, и сразу перестал видеть их. Руки исчезли, они как бы растворились в предвосходных лучах… Продолжением рук было и лениво дышащее море, и бездонный свет над солнцем, и неразличимый в этом свете горизонт, и все, что было там, за горизонтом… Что-то языческое поднималось в душе старпома.
"Где кончаюсь я, и где начинается мир, в котором я плыву?"
И старпому подумалось: а все-таки жаль, что Лиля ни разу не видела, как встает солнце посреди океана.
Она многое бы поняла тогда и многое бы, наверное, простила…
В последний раз, перед отходом, окна в номере залеплял ранний мурманский снег, и старпом чувствовал себя как на мостике судна, пробирающегося сквозь метель в узком заливе.
Лиля плакала и упрекала его, почему он не взял отпуск. Ей надоело ждать его и мучаться в разлуке. А ведь он мог бы подумать и о ней, и о сыне, как это делают другие. Он мог бы пожалеть их. Ей надоело считать по пальчикам на Вовкиных руках и ногах дни, остающиеся до его возвращения. Наконец, он мог бы представить, что может случиться в мире, пока они выдадут топливо рыбакам у Канады и пойдут на Кубу.
Все это было справедливо, и старпом понимал ее. Он подошел тогда к сыну. Вовка спал и хмурился во сне. На подушке рядом с его челкой, наполовину зарывшись носом под одеяло, лежал целлулоидный игрушечный теплоходик.
Старпом осторожно взял жену за локоть:
- Все это так, Лиля. Но не могу я сейчас. Вот вернусь, поедем в отпуск. Ты меня жди.
А Лиля и не смотрела на него, приложив пальцы к вискам. Что-то большое и суровое, больше самого тяжелого и длинного плавания, медленно входило между ними, как бы раздвигая их по разным, холодным и темным, бортам…
На горизонте проклюнулся красноватый и сияющий край солнца. Старпом, зайдя в рубку, выключил ходовые огни, потом перегнулся через обвес мостика и посмотрел, в порядке ли кормовой флаг. Все было в порядке.
Американский сторожевик стал заметно приближаться. Встающее солнце раскрасило его, как арлекина: левая, меньшая, часть была светло-серой, правый борт таился в черной тени.
- Очень приятно! Вы, как всегда, хотите сказать "гуд монинг"?
За те пять дней, как американец увязался за ними, все на "Балхаше" уже привыкли к этим визитам. Американец производил их методично дважды в сутки на утренней и вечерней заре.
Сторожевик приближался медленно. Зато быстро, казалось даже поспешно, вращалась решетчатая рамка одного из локаторов. Виден был дежурный расчет у спаренной орудийной установки. Горизонтальные наводчики разворачивали орудия в сторону "Балхаша". Вежливость у этих ребят имела своеобразный оттенок.
- Все в порядке, товарищ старпом, гакабортный огонь выключился.
Старпом взглянул на подавленное лицо Кости Жмурова.
- Ты что, Жмуров? Это американцы на утреннюю молитву собираются.
- Да нет, это я так, я уж к ним привык. Я ничего.
И Костя Жмуров, заняв свое место впередсмотрящего, нагнулся вперед, на струю воздуха, вылетавшую из-под ветроотбойника. На его круглом широком лице как-то чуждо, как паутина, висело выражение удивления и подавленности.
4
- И впрямь утро! Где американец? - из иллюминатора радиорубки весело выглянула седая голова радиста Василия Николаевича.
Он вкусно причмокивал своим дежурным, как он говорил, сухарем. Сухари и бутерброды у Василия Николаевича, когда он бодрствовал, меняли друг друга с неукоснительностью судовой дежурной службы. Плотно поешь - наушники лучше держатся.
- Новенького ничего нет? - поинтересовался старпом.
- Есть. Бывшие союзнички и вторую нашу волну прицельно глушить стали. Вот так и живем!
- А Москва как?
- Широковещательные каналы все забиты. С радиоцентром связался, диспетчерскую сводку передал.
- Как же помполит политинформацию делать будет?
- Я бы ему посоветовал "Голос Америки" слушать да Тирану. Может, там чего дельного наловит.
- У них наловишь, там такая уха…
- Ну, так он на то и помполит, чтоб ее расхлебывать. Кстати, Александр Кирсанович, пусть повариха к обеду холодненькой ушицы сделает, а?
- К обеду не успеет, а к ужину можно.
- Ну хоть на ужин. Пусть ее в холодильничек поставит…
Радист, сглотнув слюну, исчез в глубине радиорубки.
- У, какой эсэсовец стоит! - неожиданно сказал Костя Жмуров. Он привалился к фальшборту, оттягивая большими пальцами карманы ковбойки. - Почему у них на кораблях серые фуражки носят?
- У них и полиция тоже есть.
На мостике сторожевика стоял высокий американец в серой фуражке с высокой тульей и длинным козырьком. По палубе бака мерно расхаживал другой - коротенький и толстый, в белом округлом шлеме, белом поясе, белых перчатках и с белой дубинкой, прицепленной ремешком к запястью.
- Плотный головастик, - сказал Костя.
Старпом прищурился:
- Видишь как у них: чуть что, дубинкой по голове, кандалы на руки - и в карцер. И весь разговор! Не то что у нас: воспитывай вас, воспитывай, а, комсорг?
Костя шутки не поддержал:
- Не для того у нас "Потемкин" был, чтоб полицаи по палубе разгуливали!
- Это ты верно сказал. Им еще дозреть нужно. Далеко им до нас, понимаешь? Трудно им.
На сторожевике положили руль лево на борт, и, кренясь к горизонту маленькой ушатой дальномерной рубкой, словно наклоняя голову в манерном поклоне, сторожевик покатился на обратный курс.
- Вот и поздоровались! - Старпом проследил, как американец закончил маневр. Тот опять развернулся и уткнул острый нос с низкими ноздрями якорных клюзов в пенистую кильватерную струю "Балхаша". Старпом проверил расстояние до него по вертикальному углу, замерив секстаном высоту мачт сторожевика: - Опять полмили. Американская точность, - и отправился в штурманскую рубку занести в судовой журнал все происшедшие события.
…Если бы до семнадцатого года революционеры вели дневники и записывали в них все взгляды шпиков и досмотры жандармов, получилось бы интересное описание того, через какую цепкую многорядную мелкоячеистую сеть внешнего наблюдения приходилось проносить революцию.
С тех пор, как красный флаг вышел на просторы Мирового океана, такие записи велись в судовых журналах советских судов.
На одном "Балхаше" за два недолгих года его плаваний уже, казалось, начинали блестеть борта и палубы, отшлифованные шершавыми взглядами с моря и с неба.
В дверях штурманской рубки старпом столкнулся с капитаном.
- Доброе утро! Как дела?
- Здравствуйте, Петр Сергеевич! Все в порядке. Горизонт чист. В начале вахты низко пролетал самолет, многомоторный. С американцем здоровались. Новостей никаких.
- Звучит.
И капитан вышел на мостик. Русый его чуб прилипал ко лбу, ноги напробоску были сунуты в замысловатые летние туфли. Легкая полотняная рубашка, опадая с бугроватых капитанских плеч, просвечивала, как нейлон. Капитан качал губами сигаретку и задумчиво стучал широкими обгрызанными ногтями по блестящей зажигалке в виде пистолета.
Это было единственное огнестрельное оружие на танкере, если не считать ракетницы и аварийно-спасательного линемета…
5
Осмотрев горизонт, капитан вернулся в штурманскую рубку.
Старпом тряс авторучку.
- Вот черт, опять чернила высохли. Ну и жара.
- Спустись, Кирсаныч, в каюту, набери новых. Я тут побуду.
Старпом пошел было вниз, потом остановился:
- Я считаю, нужно двух вахтенных матросов на мостик ставить.
- Зачем?
- Надежней так будет. Люди много задумываться стали в последнее время, вон даже Жмуров. И потом, от американцев всего ожидать теперь можно. Нужно, чтобы все начеку было.
- Не стоит зря волновать экипаж, панику разводить.
- Это же не паника, а предосторожность!
- Да, бдительность, безусловно, не помешает. - В дверь штурманской рубки втиснулась грузная фигура помполита Вольтера Ивановича Рыло́ва. Седоватые волосы его были аккуратно расчесаны, на маленьком круглом носу блестели капли пота. Помполит тронул указательным пальцем дужку очков в круглой металлической оправе. - Бдительность надо повысить, чтобы люди с полной ответственностью относились к делу. Здравствуйте, - и он, как всегда, протянул капитану и старпому поочередно сухую и жесткую, удивительную при его полноте руку.
- Удалось Москву послушать, Вольтер Иванович? - спросил капитан.
- На два концерта для моряков напал, до поздней ночи бился. Глушат янки последние известия.
С восемнадцатого октября американцев Вольтер Иванович иначе не называл.
- Нужно ловить "Голос Америки", Тирану, Европу - для политинформации пригодится.
Вольтер Иванович растерялся:
- Как же я с голоса капиталистов говорить буду?