- Мы иногда удивляемся стойкости солдат, их изворотливости. Отгадка ясна. Русские офицеры, плохо знаем русского солдата… рост его самосознания. Я получил сейчас прекрасный урок, - усмехнулся Роман Исидорович, поправляя свои густые усы. Его статная фигура покачивалась. Фок хихикал.
- Решено, Александр Викторович, - продолжал Кондратенко, - правый фланг выдвигаем и защищаем его упорно. Надо немедленно поставить в известность полковника Киленина и приступить к укреплению высоты Хуинсань.
Солнце пекло, но легкий ветер с юго-запада освежал. Кругом зеленели горы с темными выступами голых скал. Хребет шел почти по прямой линии, и вершины его местами казались мощными крепостными стенами. На юго-востоке просвечивало море. Оно было темно-зеленым, даже, пожалуй, темнее зеленого покрова пашен в долине. Вдоль высот Тайхо извивалась речка Тай. У ее берегов стояли фанзы, окруженные сучковатыми деревьями. Было тихо, ни одного выстрела. И странно видеть солдат и солдатские палатки в этом теплом мирном ущелье.
Генералы разъехались: Кондратенко - на правый фланг, Фок - на левый.
"Мы мало знаем солдат, - думал Роман Исидорович. - Мы их учим теми же приемами, что полсотни лет тому назад. Офицеры далеки от них. Новобранцы в руках дядек, а старые солдаты грубеют и начинают терять природную смекалку".
"Ловко это у них там в штабе укрепленного района получается, - думал генерал Фок. - Катятся скорее в крепость. А разве Порт-Артур крепость? Смех. Держать будем ее не техникой, не фортификационным искусством, а плечами солдат. Вот таких, как сегодня видели. А все же Фок не дурак. Всем им мой план в нос бросится. "Позиция на перевалах" - моя идея… Будет удача, отберут ее штабные себе, а неудача, ошибка какая- нибудь, значит Фок виноват… Кондратенко умница, но и тот вздрогнул, как услышал от меня про эту позицию… Дальше своего носа не видят…"
Фок последнее время не мог долго ездить рысью или галопом: страшно ломило спину. Боль отдавала в затылок, и не хотелось ни ехать, ни стоять, ни думать, ни спать.
"И смены нет, - горестно вздохнул генерал. - Ну, кто из молодых подает надежды? Никто. Трусы и лентяи. Теперь затрубят о Третьякове. А что он сделал? К нему на самый нос японцы залезли. И только в том и слава, что он командир пятого полка. А кто сражался? Солдаты. А кто руководил ими? Никто. Полковник Третьяков расходует последний резерв, сует его в окопы под убийственный артиллерийский огонь, а не употребляет его для восстановления боя для того, чтобы сбить неприятеля с верков позиции. Но самая ужасная и непростительная ошибка полковника Третьякова в том, что он, расходуя резервы не для той цели, какая для них была предназначена, доносит об этом мне. Он, по своей неосмотрительности, недальновидности, лишил меня возможности руководить боем. Возомнив себя героем, он и сейчас еще не сознает своей ошибки. Третьяков подвел под смертельную опасность подполковника Белозора. Вместо того чтобы изучить положение, Третьяков носился, как дурень с писаной торбой, с телеграммой Кондратенко об отбитии всех атак. - Фок громко рассмеялся. - Но откуда Кондратенко, мог знать об истинном положении дел? От Третьякова же. И вот, в то время, когда под носом у этого новоявленного героя трещал по всем швам левый фланг, он, этот герой, ведет посторонние разговоры с Белозором, приказывает ему, чтобы солдаты кричали "ура". И, убаюканный своим прямым начальником, Белозор отдал приказание приготовиться пить чай. А в это самое время японцы бросились из оврага, захватили редут № 8 и оттуда стали расстреливать находившихся в нижней траншее. Только того и ждала японская цепь, что была против траншеи… Наши, прижатые, с двух сторон, были все перебиты… А теперь во всем виноват Фок. Что же делал полковник Третьяков, когда узнал, что противник ворвался на позицию? Поручик Садыков рассказывал, что, когда японцы занимали батареи, Третьяков был в блиндаже и ухаживал за ранеными. Он, Садыков, случайно вышел и увидел японцев. Дал знать в блиндаж… Когда полковник Третьяков выбежал из блиндажа, японцы уже занимали батарею №10 и были в тылу у батарей № 12 и 13".
Конь под генералом споткнулся и остановился. Стала и свита. Фок молчал. Устало приподняв голову, он взглянул влево. Внизу была зеленая долина, по ней змейкой текла речка.
"Эта речка впадает в бухту Десяти кораблей, а слева Волчьи горы… На этой долине мы еще раз должны задержать японцев… Эти горы надо хорошо укрепить, в противном случае для Артура будет скверно. За ними врагу как за каменной стеной… Держи резервы… Устанавливай мортиры, гаубицы, дальнобойные орудия… Славная речка… Жаль, что вода в ней стекает не в Артур… Впрочем, и это лучше… Могут отраву пустить".
Лошади головами и хвостами отмахивались от слепней. Вдруг они заржали, застучали о камни подковами: внизу на дороге показались две китайские арбы. Маньчжурские лошадки отозвались.
Фок очнулся от своих дум. Он совсем забыл, почему и когда остановилась его лошадь. Оглянувшись, он увидел офицеров, остановившихся около него на почтительном расстоянии. Люди ждали распоряжений.
"Зачем я остановился? - думал Фок. - Киньчжоу? - Он досадливо передернул плечами. - Перевал? Ну что ж, вот я и на перевале. А там впереди долина. - Генерал скрипнул зубами, выпятил губы и сморщился. - Ну, да, зеленая, прекрасная долина, но не на пикник же мы едем… Ах да, зеленая. Это интересно".
- Поручик! - крикнул Фок. - Скажите, что это там за зелень в долине?
- Луга, ваше превосходительство.
- Какие там луга у китайцев, - усмехнулся Фок. - Вероятно, гаолян?..
- В этих местах всходы кукурузы, ваше превосходительство, - сказал капитан Резанов.
Генерал взглянул вверх, высоко подняв голову. Офицеры вслед за Фоком принялись с недоумением осматривать бесцветное небо.
- Печет, скоро дожди ударят. Эту зеленую лужайку через месяц не узнаешь. Кукуруза или гаолян, но их надо скосить. Поручик, напишите по этому вопросу отношение в штаб.
Офицеры одобрительно закачали головами. "Какая гениальная предусмотрительность". От Фока не ускользнуло восхищенное выражение на лицах офицеров. Довольный собою, он тронул лошадь и опять поехал вдоль перевала по узкой и неудобной тропе. И снова побежали мысли:
"На Волчьих горах - кустарник, в распадках - фруктовые деревья. Хорошие места для осадной армии. Волчьи горы сыграют для Артура ту же роль, что Самсон для Киньчжоу. - Генерал съежился. - Когда же я перестану думать об этой несчастной позиции? Я же тут ни при чем. Распоряжение Куропаткина. А потом, разве можно что-нибудь осуществить, когда тебя не слушают, не понимают или делают нарочито так, чтобы выходило: при удаче - он, а при неудаче - я, Фок. Третьяков валит вину на солдат… Будто бы он сел на лошадь и поскакал за отступающими… Допустить до этого! Но кого он мог остановить и за кем он мог гнаться? Полковник рассказывал: "Я надорвал себе горло, крича им "Стой, братцы!" А ему будто бы отвечали: "Приказано отступать"… Кто же мог дать непосредственное приказание об отступлении, кроме командира полка? В свою очередь он должен был получить такое приказание от меня… Ясно - с позиции никто не убегал, а оставляли окопы незаметно, под разными предлогами и, крадучись, сползали в овраги… По словам Третьякова, он гнался за беглецами целую версту. Полковник не видел настоящих героев, не был среди них, а гонялся за усталыми ранеными и контужеными, гонялся по оврагам, куда они скрылись от пуль и где самого Третьякова пули достать не могли. Разве эти люди были годны для восстановления боя? Э-э-э-х! Третьякову надо бы прийти в себя и не переступать рубеж своего поста. Нужно бы руководить боем, как Белозор и Шастин. Где они теперь, эти герои? В плену или приколоты штыком в окопах? Что же в конце концов вышло? Пятый полк бился без командира и отступил, и пришел на бивуак без него. Так зачем же командир полка?!"
Генерала догнал адъютант:
- Ваше превосходительство, следовало бы пообедать.
- Я бы просил господ офицеров осмотреть Юпилазу, а потом вернемся в штаб.
На горе Юпилазе строили солидные укрепления. Работы велись под наблюдением бывшего градоначальника Дальнего штабс-капитана Сахарова.
Фок осмотрел окрестности. Далеко на запад расстилалось теплое море, никогда не покрывающееся льдом; внизу был ряд заливов с причудливыми мысками, бухточками.
"Какие прекрасные пляжи будут у нас. Черт побери эти пляжи! Откуда у меня одни и те же мысли: Киньчжоу- пляж, здесь - пляж… Сорвали все дело на левом фланге! Эта баба, капитан Фофанов, отступил и оголил фронт. Японцам этого только и надо было. Они по пляжу быстро пробрались к оставленным окопам. А полковник Третьяков защищает Фофанова. Одного поля ягодки… Отдать ротного командира под суд, а полковнику Третьякову никаких наград…"
2
Бухта Луивантан обрадовала солдат. Тихо, прохладно, кругом зеленые увалы, пахнет морем. Около фанз - густая зелень, на пашнях - высокие всходы крупнолистной кукурузы. Солдаты купались при отливе, когда воды речки свободно текли к морю, они занимались стиркой белья.
- Наши дела на поправку идут, - говорили между собой стрелки. - Сперва-то после Киньчжоу кинулись в Артур, а потом одумались… Сказывают, наши генералы решили поукрепить эти горки и самим броситься на японцев. Мы, значит, отсюда, а Куропаткин от Самсона.
- Неладно получается. Не подумав отступят, а потом гонят солдат на приступ. А раз приступ, то и потерь больше, - проворчал один из стрелков.
Было раннее утро 22 мая. Полковник Киленин приехал на крайний правый фланг, к частям, расположившимся близ мыса Бивэн. Оставив лошадь у ротной коновязи, он вышел на пригорок и, расстегнув мундир, глубоко вздохнул.
На горизонте дымили неприятельские сторожевые суда.
- Вот как сдавили нас, проклятые. И ничего не можем с ними поделать.