Пьер Бенуа
Владетельница ливанского замка
I
Судно вышло из гавани. Оно медленно двигается в лиловатом сумраке моря. Над старым Бейрутским молом я различил сначала остроконечные верхушки мачт, потом две черные трубы. Вот оно уже в открытом море. Через полчаса оно скроется из виду.
Я узнаю судно. Это "Сфинкс", - пароход, который высадил меня здесь три года тому назад, когда жизнь открывалась передо мной такая чистая и прекрасная.
С террасы, на которой я совершаю мою ежедневную прогулку, виден почти весь город. Мой взгляд скользит машинально налево и ищет среди зелени, окружающей американский госпиталь, скромную виллу, где эта бедняжка перестала наконец вспоминать меня…
Но мысль моя недолго останавливается на этом бесцветном воспоминании. Ливан, Ливан, твои обнаженные ущелья, лишенные с виду всякой таинственности, таят в себе больше мрака и ужаса, чем это можно себе представить! Мне надо напрячь зрение, чтобы увидеть не самый замок, а скалу, с которой можно его разглядеть. Замок, владетельница которого обратила меня в то, что я сейчас представляю из себя, - в существо, над которым власть ее была так сильна, что отняла у меня даже способность стыдиться своего состояния.
Пусть никто не заблуждается относительно значения слез, которые я проливаю. Это слезы сожаления, - отнюдь не слезы раскаяния. Я отворачиваюсь, чтобы больничный служитель не видел, как эти слезы стекают по моей щеке, падают на рукав куртки, - на то самое место, где каким-то чудом сохранились еще три чудные золотые нашивки.
А "Сфинкс", где "Сфинкс"? О, какой он уже маленький… Дорогое мне судно скрылось как-то незаметно у меня из глаз. Только дым его указывает мне, что оно идет к северу, находится на высоте впадения реки Адонис. Через два дня оно будет уже в Александрии, через восемь - в Марселе… Марсель! Вокзал, от которого отходит поезд в мой маленький городок, мой маленький городок, которого я больше никогда не увижу… Но нет! Я ни о чем не сожалею.
Пароходный ли дым еще не рассеялся, или туман сползает в сумраке по лиловатым склонам Ливана? Не знаю. Еще одну минуту попытаюсь вглядеться и отдать себе отчет… Потом все будет кончено.
Служитель делает знак: пора возвращаться. Я повинуюсь.
Апрельское утро было ясное и веселое. Солнце играло на море. Легкий туман клубился среди гор, а на вершине, свободной от облаков, сияли на солнце трогательные, красные с белым, деревушки маронитов.
Ветерок проносился среди пальмовых деревьев, колыхая их ветви, темная зелень которых еще не успела потускнеть от летней пыли. Завтрак, на который я был приглашен к полковнику Эннкену, был назначен в час. Из скромности я не хотел приходить раньше, так как знал, что дома только одна мадемуазель Эннкен. Не зная, как убить оставшиеся два часа, я накупил газет на улице Почты и расположился с ними на авеню де Франсе, на террасе Курзала. После долгого пребывания в госпитале воздух и свет опьяняли меня. Я едва держался на ногах. Тысячи золотых пылинок танцевали у меня перед глазами.
В этот утренний час в кафе было только два посетителя: молодой франт, которому чистили ботинки, причем он все время вертел голову то направо, то налево, следя за тем, достаточно ли хорошо производится эта операция, и в глубине залы, спиной ко мне, на высоком табурете у стойки бара - английский офицер.
Я пробовал читать, но безуспешно. Французские газеты, доходившие сюда только через две недели, не интересовали меня. Я полузакрыл глаза и отдался окружающему меня оцепенению.
Но вскоре меня заставили очнуться звуки голоса. Он все повышался. Это англичанин сердился на бармена. Молодой франт уже исчез.
- О, это положительно смешно! Ведь я же тебе говорю, что это для меня, только для меня.
- Невозможно, г-н майор!
- Невозможно! Почему невозможно?
- Хозяин не хочет.
- Осел твой хозяин, проклятый осел! Я сам с ним поговорю. Где он?
- Он еще не пришел.
- А, он еще не пришел!..
Последовавший поток английской ругани заставил меня обернуться.
- Майор Гобсон! - воскликнул я.
- Капитан Домэвр, черт побери! Рад встретиться, капитан. Так вы в Бейруте?
Англичанин слез с табурета и горячо пожал мне руки.
Мы встречались два года тому назад в Адене, когда мы сменяли в Киликии английские войска. Мой эскадрон пришел на смену тому, которым он командовал. В продолжение двух недель мы прожили бок о бок, я вынес от майора Гобсона впечатление человека воспитанного, прекрасного игрока в бридж, любителя выпить и вообще человека, который меньше всего ставил нам палки в колеса.
С ним было связано воспоминание о довольно трудном времени, и я ничего не имел против того, чтобы встретиться с ним в более мирной обстановке.
- У вас какие-то осложнения с барменом, майор?
- И вы думаете, капитан, что перед вами бармен? Это не бармен, это осел. Проклятый осел, как я уже имел честь…
- Он испортил вам коктейль?
- Если бы только это! Я бы отодрал его за уши - и конец! Дело гораздо важнее.
- Гораздо важнее?
- Г-н майор, - объяснил бармен с чувством оскорбленного достоинства, - хочет меня заставить выдать тайну состава одного из наших коктейлей.
Гобсон сделался красный, как кирпич.
- Не выдать мне, проклятый осел, а продать!.. Капитан, будьте свидетелем, что я никогда не встречал такого глупого малого. Я хочу знать состав этого коктейля, это вопрос решенный. Я плачу ему за этот рецепт стоимость трех коктейлей в день за все то время, что я пробуду в Бейруте, то есть еще около двух лет. Мне кажется, это вполне разумно. Я плачу, потому что не хочу быть вынужденным пить что-либо там, где мне не нравится, тогда как я могу со всеми удобствами сидеть у себя в кабинете, где у меня - как вы сами скоро убедитесь - прекрасные кожаные кресла, великолепный вид на Ливан, а на стенах - прелестнейшая коллекция луков и кастетов, какую только мог собрать солдат лорда Китченера.
- Повторяю вам еще раз, г-н майор, я не могу!
- Раз - нет! Два - нет! Три! Не хочешь? Отлично, я получу даром твой паршивый рецепт. Подай сейчас же два коктейля… Нет, не сюда, а на террасу, чтобы я больше не видел твоей физиономии. Идемте, капитан.
Мы сели за столик, за которым я перед тем сидел.
- Я хочу вам доказать, - заговорил Гобсон, - что я настаиваю на этом не из пустого ребячества. Бармен осел, я это Утверждаю. Но он артист своего дела, великий артист. Его коктейль "Метрополитен", рецепт которого я все-таки достану, прямо чудо! Да вот, судите сами.
Гарсон поставил перед нами два бокала с замороженным розовым напитком.
- Действительно, замечательно, - сказал я, - после трех таких бокалов…
- Можно беспрепятственно дойти до шести, если еще предварительно немного смочить дорожку виски. Я надеюсь, что вы завтра же сами в этом убедитесь у меня дома. И вы посмотрите мои замечательные кастеты.
- Что вы делаете? - удивленно спросил я. - Вы не пьете? Он вытащил из одного из своих раздутых карманов маленькую никелевую фляжку и собрался перелить в нее содержимое бокала.
- Я его предупреждал, - отвечал он, указывая на бармена, который глядел на него с внимательной покорностью. - Я предлагал заплатить, - он не захотел. Я сказал, что получу даром его рецепт. Прямо отсюда, где вы меня видите, я отправляюсь в американский университет. Я вызываю достопочтенного Иошуа Филльмора, знаменитого химика, капитан. Одним мановением руки он производит мне анализ этого знаменитого коктейля "Метрополитен". Анализ качественный, разумеется. А количественный я беру на себя. Да здравствует король Георг!.. Да, но, я вижу, вы выпили, а я нет. Гарсон, еще два "Метрополитена"!
- Но я все-таки буду впереди вас, - заметил я.
- Клянусь Юпитером, вы правы! Три "Метрополитена"! Ну, а теперь, когда серьезные дела покончены, позвольте спросить, как ваше здоровье?
- Лучше в последнее время, - отвечал я, показывая ему левую руку на перевязи.
- А! Отлично. Я сразу и не заметил. И прибавил:
- Футбол или война?
- Война.
Он набил трубку, раскурил ее и дотронулся пальцем до моей раненой руки.
- Бедуины?
- Да, бедуины.
- Руаллахи?
- Да, племя руаллахов.
- Я так и думал, - произнес он тоном удовлетворения. - Пуля?
- Английская, - вежливо отвечал я.
Он улыбнулся.
- Эти проклятые поставщики не принимают других, - констатировал он.
Он отвернул правый рукав и показал на руке шрам.
- Со мной случилось то же самое. Берега Нианза, 1912-й. Английское ружье, английская пуля, - несколько дум-думизированная, мне кажется. Стрелок - туземец. Я протестовал, так как случай со мной был все-таки менее естественен, чем с вами, не правда ли?
- Да, несколько менее, - пробормотал я. Он сильно пожал мне руку.
- Вы были здесь на излечении?
- Да, в госпитале св. Шарля. Я вышел сегодня в первый раз.
- Сожалею, что не знал. Я бы навестил вас в госпитале.
- А вы на постоянном жительстве в Бейруте, майор?
- На постоянном… Во всяком случае - по меньшей мере еще на год. Я назначен сюда Верховным Комиссариатом Палестины.
- И вы довольны?
- Очень доволен. Местность здесь очень приятная. Прекрасные места для гольфа, а генерал Гуро истый джентльмен.
- А в чем состоят ваши занятия?
Он искоса взглянул на меня. Но сразу увидел, что я задал свой вопрос совершенно естественно, без всякой задней мысли.