- Брат Андреас лечил мэтра порошком из бычьей желчи, - сказал Ренье, и бегинка кивнула:
- Флегма делает тело холодным и влажным, желчь, напротив, согревает и сушит. Польза тут несомненна.
Пикардиец вернулся в пристройку и увидел, что Виллем Руфус открыл глаза, а Андреас склонился над ним и зовет по имени. Понемногу взгляд старика прояснился, и он узнал обоих.
- В ваших краях говорят: Tanz vor dem Tode ist nicht in der Mode, - сказал ему Ренье. - Но сегодня, мэтр Виллем, вы заставили попрыгать нас.
Старый философ улыбнулся. Госпожа Хеди пощупала его пульс и осталась довольна; она спросила, не чувствует ли он боли в затылке и ребрах, и Виллем покачал головой. Потом она ушла, чтобы приготовить иссопный отвар, а Ренье, пересыпая речь шутками, рассказал старику о том, что случилось. Под конец он произнес с насмешкой:
- Я так расхвалил вас епископу, что теперь не знаю, как быть. Без вашей почтенной персоны он не станет меня слушать, а если станет, что я скажу ему, когда речь зайдет о Делании?
- Я пойду с тобой вместо учителя, - сказал вдруг Андреас.
Ренье взглянул на него, потом на старика и увидел в глазах того глубокую печаль.
- Но почему? - спросил он приятеля. - Разве по правилу Альберта Великого философ не должен избегать связи с князьями?
- Суфлеры приходят к князьям ради выгоды, а я ищу не этого, - ответил Андреас.
- Зачем тогда идешь?
- Это мое дело, - сказал Андреас.
Тут Виллем Руфус сделал знак пикардийцу приблизиться.
- Aufgeschoben ist nicht aufgehoben, - шепнул он, - возьми его с собой.
Как был ни тих его голос, а ученик услышал и опустился перед учителем на колени.
- Вы знаете, для чего я иду туда? - спросил он.
Виллем кивнул.
- И вы отпускаете меня?
Старик кивнул снова.
- Благословите, отец мой, - сказал Андреас, склоняя голову.
Виллем с любовью коснулся его холодного лба:
- Иди, сын мой, Андреас, Господь да будет тебе защитой. Не закрывай глаза страху, ибо сердцу нашему суждено пребывать в тревоге, пока мы не возвратимся к Нему. Но сомнения отбрось и делай, что должно. В Делании твое спасение… - Старик закрыл глаза и бессильно откинулся на подушку.
Андреас выпрямился, и с лица его будто упала серая паутина - оно очистилось и стало гладким, как в юности. Он сказал:
- Я сделаю то, что должно, - потом поцеловал учителя в лоб и в руку и вместе с Ренье вышел из дома.
XXIV
Явившись во дворец, они увидели Стефа. Прохвост сменил шляпу из соломы на бархатный берет, а короб - на кожаную сумку с заклепками; вместо серого балахона он натянул короткую синюю мантию явно с чужого плеча и в таком виде расхаживал по двору, точно петух по птичнику. Заметив Ренье, мошенник развязно подмигнул ему:
- Вот и вы, наконец. Я уж решил, что ваша ученость задали стрекоча, бросив меня тут одного. Впрочем, случись так, я был бы на вас не в обиде. Благословенное место, век бы здесь оставался!
- Гляжу, ты уже сменил шкуру, - сказал пикардиец.
Суфлер выпятил грудь, гордясь собою.
- Да уж, пришлось. Я-то не настолько философ, чтобы гордиться лохмотьями. На ярмарке наряд паломника был хорош, и здесь надо быть не хуже других. Какова мантия, а? Фламандское сукно! А цвет? Такой не потускнеет! Мне бы новые башмаки, и стану не хуже господина придворного аптекаря. Уж поверьте, держать фасон я умею…
Ренье сгреб его за шиворот и хорошенько встряхнул.
- Держи, болван, только не забывай, почему ты здесь. Пользы от тебя на грош, попадешься на какой-нибудь пакости - так хоть повеселишь нас танцем на конопляной веревке.
- Ваша милость, - съежившись, пробормотал антверпенец, - ей-богу, грешно так говорить. Я предан вам до самых пяток, и польза от меня будет еще немалая.
- Поглядим, - усмехнулся Ренье, оттолкнув его. - А пока побудь здесь с моим другом.
Стеф закивал, но Андреас сказал:
- Я пойду с тобой.
- Подожди здесь, - ответил пикардиец.
- Нет, - твердо произнес философ. - Я буду с тобой или уйду вовсе.
- Тогда пойдем, - сказал Ренье.
И они отправились к дворцовой капелле и встали у дверей.
Когда совсем стемнело, оттуда вышел человек и поднял руку, благословляя пикардийца. На нем был длинный серый плащ, и лицо его скрывала маска молочно-белого стекла.
- Иди за мной, - сказал он Ренье, но тут заметил Андреаса. - Ты не один?
- Нет, - ответил пикардиец.
- Кто это с тобой?
- Мой брат-алхимик.
- Про него уговора не было.
- И все же он здесь и тоже должен пойти.
- Ты ручаешься за него?
- Как за себя.
Человек в маске кивнул и сделал знак обоим следовать за ним. Пикардиец решил, что их препроводят к епископу, но вместо этого они обошли капеллу и уперлись в стену, скрытую густым плющом. Их провожатый раздвинул жесткие плети, и под ними обнаружилась дверь, такая маленькая, что Ренье с трудом в нее протиснулся. За дверью открывался ход, ведущий за пределы дворца. Но человек в маске сразу повернул направо; он зажег фонарь и осветил узкую деревянную лестницу - по ней все трое поднялись на круглую площадку без дверей и окон. Человек в маске велел Андреасу держаться за плечо Ренье, сам же вложил в руку пикардийца конец своего пояса; после этого он погасил фонарь, и площадка погрузилась во тьму.
Пояс натянулся и повлек Ренье за собой. Андреас шел следом. Пикариец стал считать шаги, но уже на десятом ему в лицо пахнуло теплом, и слабый запах ладана защекотал ноздри. Пояс дернулся и вдруг обвис; вытянув руку, Ренье ощутил перед собой пустоту и остановился.
В темноте одна за другой стали загораться свечи, озаряя комнату, маленькую и вытянутую, с высоким потолком, терявшимся во мраке. Две стены были выкрашены коричневой краской, еще две скрывала темная материя. На полу густым слоем лежала пыль, в которой отпечатались следы их провожатого. Такая же пыль покрывала стоящую посередине скамью; а кроме нее и двух железных подсвечников и скамьи, в комнате ничего не было.
Провожатый сел спиной к свету и убрал маску. Его лицо оставалось в тени, в то время как лица Ренье и Андреаса были освещены. Философ опустил глаза, пикардиец, напротив, оглядывался с любопытством и в глубине души забавлялся играми профанов.
- Назовите себя, - велел провожатый.
Голос прозвучал приглушенно, но Ренье мог поклясться, что узнает его. Сомнений не было - перед ними сидел астролог епископа. Пикардиец подумал, что его преосвященство так же должен быть рядом, и навострил уши.
- Имена, - повторил астролог.
- Мое имя известно, - ответил Ренье, а Андреас качнул головой:
- Мое имя ничего не значит.
- И все же - назовись, - произнес астролог нетерпеливо.
Философ поднял глаза.
- Хочешь узнать, кто я? Так слушай! Я - тот, о ком говорят: он владеет тремя сторонами мировой философии.
- Ты дерзаешь называться Трисмегистом? - воскликнул астролог в изумлении.
- Дерзаю и называюсь, - ответил Андреас. - Ибо я - древо с тремя стволами и одним корнем, птица и сосуд с водой, дракон, изрыгающий пламя, гора и лев. Все это я. Творение моих рук - король, сидящий на троне. Шесть юношей стоят передо мной на коленях и просят у меня царства.
Ренье посмотрел в закрытый материей угол, и ему показалось, что складки слегка шевельнулись. Пламя свечей качнулось и затрещало. Астролог резко выдохнул. Его пальцы то сплетались, то расплетались, язык нервно облизывал тонкие губы.
- Ты очень смел или очень глуп, если говоришь столь открыто, - сказал он философу. - За такие слова тебя могут повесить на собственном языке.
Андреас посмотрел на него в упор:
- Смертный час настигнет всякого, и мук не избежать. Но кто скажет про себя: я умру в этот день? В чьей власти заставить могилу вместить труп, и труп - заключиться в могилу? Могила и труп - одно, как тело и душа, как Aelia Laelia Crispis и Lucius Agatho Priscius. "Возносясь от земли к небу и вновь возвращаясь на землю, восстанавливается единство".
- Твои слова отдают ересью, - сказал астролог.
- В ушах профана, может быть. Но станешь ли ты отрицать, что Отец наш небесный - исток всего сущего? Если мы, вышедшие из Него, с полным правом уповаем на возвращение, то и всякой сущности должно стремиться к Нему, к Огню, который превыше звезд. В Нем все едино.
- Хватит! Проповеди оставь богословам, - произнес астролог. - Вы здесь с иной целью.
- С какой же? - живо спросил Ренье. Но тот не сводил глаз с Андреаса:
- Называющий себя Трисмегистом, знаешь ли ты секрет трансмутации металлов?
Философ молчал.
- Отвечай! - крикнул астролог.
- Я не знаю иного секрета, кроме того, что скрывает природа в глубине своих недр.
- Но доводилось ли тебе самому трансмутировать серебро или иной металл?
- Этому искусству я посвятил свою жизнь.
- Расскажи об этом! - И астролог подался вперед всем телом.
Но Андреас покачал головой.
- Не представляю, как можно облечь несказанное понятными словами. Никогда в целом свете не произносилось ничего подобного, и кара Господня ждет того, кто осмелится это сделать.
- Тогда покажи, - велел астролог.