В то время, как они ехали в карете на Вавилонскую улицу, молодой русский почувствовал непреодолимую потребность сообщить полковнику, что через две недели после отъезда баронессы он отправится на месяц к де Керизу, соседу баронессы Сент-Люс.
"Ого! - подумал полковник, - это изменяет мои планы".
Баронесса приняла гостей в спальне, в утреннем костюме.
Граф представил ей мнимого капитана Ламберта, который казался взволнованным и постоянно запинался в разговоре.
"Бедный отец", - подумал граф.
"Бедный человек! - проговорила про себя баронесса. - Как тяжело для его гордости, что он принужден просить места чуть ли не слуги".
Госпожа Сент-Люс приняла к себе на службу капитана Ламберта и, прощаясь с ним, сказала:
- Сегодня вечером я уезжаю в Керлор, там мы встретимся с вами, и вы немедленно вступите в вашу должность.
- Я могу отправиться завтра утром, - ответил полковник, - и следовать за баронессой на расстоянии нескольких часов езды.
Полковник, уехав из отеля на Вавилонской улице, вернулся в фиакре домой и, переменив платье, нанял карету и приказал кучеру:
- Поезжай на улицу Шальо.
Через двадцать минут отец и сын сидели уже вместе. Арман был так же бледен и слаб, как и накануне, но меланхолия и упадок духа, так испугавшие было полковника, уступили место гневу.
"Хороший признак, - подумал бедный отец, - когда гнев примешивается к любви, то благоразумие берет верх".
Он обнял сына, усадил его рядом с собою и сказал, смотря на него с нежностью:
- Ну, как ты чувствуешь себя сегодня, дитя мое?
- Я все еще страдаю, отец.
- Ты очень любишь ее?
- О, да!
- А что, если и она тебя вдруг полюбит? Арман вскрикнул.
- Отец… отец… - прошептал он, - неужели ты хочешь, чтобы я умер от счастья?
Полковник прижал сына к сердцу и сказал:
- Я тоже любил… я тоже страдал…
- О! Все же не так, как я, отец; это невозможно!
- Выслушай меня; я считаю, что три вещи очень сходны в этом мире: лошадь, женщина и игра. Необходимо, чтобы лошадь чувствовала шпору, иначе она не обращает внимания на ездока и вышибает его из седла. Женщина должна чувствовать превосходство, власть мужчины, или она сделает с ним то же, что лошадь с наездником. Игрок должен быть смел и идти напрямик к счастью, захватить его нахрапом, и тогда счастье будет улыбаться ему. Видишь ли, - продолжал полковник, - госпожа Сент-Люс одна из тех развращенных и порочных натур, которые могут быть или рабами, или тиранами. Она твой тиран, тиран неумолимый и бессердечный, потому что ты ее любишь и преклонялся перед нею, но она любила бы тебя, если бы ты третировал ее так, как этого заслуживают некоторые женщины.
Арман слушал отца с глубоким удивлением.
- Слушай дальше, - продолжал полковник, - я хочу через две недели увезти тебя отсюда к той женщине, которая похитила любовь моего сына; я хочу, чтобы она на коленях молила у тебя милости и прощения.
У Армана закружилась голова.
- Отец… - бормотал он. - Не обещай мне такого счастья… оно невозможно!
- Взгляни на меня, - вскричал полковник, - смотри прямо на своего отца. Веришь ли ты ему?
- Да.
- Ну, так твой отец дает тебе слово, что все будет так, как он сказал.
Арман вскрикнул и чуть не лишился чувств в объятиях полковника. Тот понял, что сильные волнения могут разбить этот нежный и хрупкий организм, и прибавил:
- Я уезжаю на несколько дней, дитя мое. Это путешествие я предпринимаю ради тебя, ради твоей любви… И клянусь, что она тебя полюбит.
- А тот! - прошептал Арман, вздрогнув от гнева при воспоминании о графе Степнове.
- Он… - сказал полковник. - Он умрет через две недели.
И, нежно обняв сына, полковник Леон ушел, оставив в сердце сына самую приятную из всех надежд - надежду вернуть любовь обожаемой и изменившей женщины.
Полковник был теперь вполне уверен, что Арман захочет жить и будет жить в ожидании того дня, когда к нему вернется баронесса Сент-Люс.
- Иов, - сказал он старому солдату, - поручаю тебе моего сына: следи за ним. Если с ним случится, Боже упаси, одно из тех несчастий, которые потребовали бы моего непременного присутствия, то беги к господину де Ласи и скажи ему только: меня зовут Иовом. Он все устроит.
Уехав из Шальо, полковник направился к Гонтрану.
Де Ласи после смерти Леоны овладело какое-то нравственное оцепенение. Он перестал противиться желаниям общества, организованного полковником, и сделался в руках его слепым орудием. Ему даже нравились сильные ощущения, испытываемые им во время дуэлей, сделавшихся для него явлениями заурядными, и он так мало дорожил жизнью, что чувствовал потребность рисковать ею.
- Дорогой маркиз, - сказал ему полковник, - смерть вашего кузена вернула вам наследство вашего дяди и его любовь. Отчего бы вам не съездить в Бретань и не навестить шевалье.
- Разве вам необходимо, чтобы я поехал туда? - спросил маркиз с равнодушием человека, готового на все.
- Да.
- Зачем?
- Я еще не знаю; но, вероятно, придется убить графа Степана Степнова, намеревающегося провести месяц у одного из соседей вашего дяди и баронессы Сент-Люс, у господина Керизу.
- Разве баронесса едет в Бретань?
- Она уезжает сегодня вечером, а я завтра.
- Вы?
- Да, я. Вот уже час, как я получил место главного управляющего баронессы под именем капитана Ламберта.
- Ловко сыграно, полковник!
- Ах! - прошептал последний. - Если бы вы знали, как разбито сердце моего мальчика. Эта пантера с розовыми ноготками истерзала его. Но она в моей власти! У этого чудовища есть в глубине сердца чувствительная струна. Эта женщина, безжалостная к своим рабам, питает глубокую и нежную привязанность. Вот тут-то я ее и поражу.
Полковник был великолепен в своем гневе, и де Ласи, знавший, что означают коварные комбинации этого человека, понял, что баронесса Сент-Люс уже всецело находится в его руках.
- Сначала я думал просить вас отправить графа Степана на тот свет в просеке Булонского леса; но, обдумав, я решил, что лучше начать с нее, поразить ее в привязанности, составляющей цель ее жизни, а затем уже безжалостно бросить окровавленный труп графа к ее ногам, как праздничный букет.
- Вы великолепны! - прошептал Гонтран.
- Слушайте, - прибавил полковник, - вы напишете вашему дяде и известите его о вашем визите; вы поедете после отъезда графа, но если сюда явится человек и скажет вам: "Меня зовут Иов", - то вы исполните все, о чем он вас попросит. Это солдат, воспитывающий моего сына.
- Отлично, - ответил Гонтран.
Полковник пожал ему руку и пошел готовиться к отъезду. На другой день рано утром он был уже в дороге, а через два дня в Керлоре.
XXXII
Неделю спустя после вступления в должность управителя Керлора мнимый капитан Ламберт уже познакомился с топографией окрестностей, нравами и обычаями жителей. Полковник понемногу ткал сеть той ужасной драмы, в которую задумал запутать госпожу Сент-Люс. Среди слуг, привезенных баронессой из Парижа, один обратил на себя внимание полковника своим сумрачным и суровым видом; он начал наблюдать за ним. Иногда, когда обе молодые женщины играли с ребенком, взгляд этого человека, полный ненависти, устремлялся на баронессу, и полковник поймал однажды этот взгляд.
Звали его Жаном; он занимал при баронессе должность камердинера, и она вполне доверяла ему.
"Или этот человек вероломен, - рассуждал полковник, - или он тоже замышляет отомстить баронессе. В таком случае он будет моим сообщником".
Жан был очень молчалив. Бретонец, уроженец Ванна, он походил на изгнанника в своей родной стране, настолько он был мрачен и печален. Он никогда не посещал соседей, и никогда не видали, чтобы он смеялся. Морщины на его лбу разглаживались только тогда, когда баронесса возвращалась в Париж; все говорили, что он ненавидит родину.
Каждый вечер, окончив свои обязанности, он потихоньку выходил из замка, поднимался по крутой тропинке и садился на скале, выступавшей над морем.
Полковник пошел однажды за ним. Была ночь. Океан бурлил и выбрасывал гальки на отлогий морской берег с пронзительным, все покрывающим собою шумом. Бретонец Жан уселся на верхушке скалы, как таможенный надсмотрщик на своем посту или ворон, выжидающий добычу.
Положив голову на руки и устремив глаза на воду океана, он, казалось, был погружен в грустные думы, как человек, сердце которого разбито.
Вдруг чья-то рука легла на его плечо. Удивленный, он быстро вскочил и очутился лицом к лицу с полковником, который держал в руке пистолет; бретонец прочел в его глазах такую решимость, что, несмотря на всю свою храбрость, содрогнулся.
- Эй, приятель, - сказал полковник, - я не хочу убивать тебя, поговорим немножко…
- Что вам надо? - грубо спросил бретонец.
- Садись и поговорим…
Голос полковника звучал так повелительно, что Жан повиновался.