- Дурак он! Юродивый! Осел! Я картофельную шелуху жру, чтобы не подохнуть с голода… А ой - пятьсот! Золотом! Болван!
Лицо Потемкина побагровело от гнева. Двойной подбородок задрожал.
- Ничего я вам не дам! Слышите? Ничего! Зарубите на носу!
- Слышу.
Николай Николаевич швырнул письмо в ящик письменного стола и, не обращая внимания на гимназиста, принялся мыть в эмалированном тазу картофельную шелуху.
- Ну, что же вы не уходите? Что вы здесь торчите?
- Я пойду, - покорно ответил гимназист, но не пошевелился. Ему хотелось рассказать о своем горе и одиночестве.
- Я вам ни копейки не дам. Ни копейки! И даже этой дрянью не накормлю! - Потемкин показал картофельную шелуху на огромной розовой ладони. - Слышите? Не надейтесь!
- Слышу.
Заправив картофельную шелуху в мясорубку, Николай Николаевич ожесточенно завертел ручку. Олег вздохнул и поднялся со стула.
- Прощайте.
Хозяин проводил незадачливого гостя до прихожей, открыл перед ним дверь и мгновенно захлопнул ее.
- Кажется, с обыском. Милиция!
Они стояли, затаив дыхание, в прихожей и слушали тяжелые гулкие шаги, раздававшиеся за дверью.
- Назад спускаются, - облегченно вздохнул Николай Николаевич, вытирая рукавом капельки пота, выступившего на лбу.
Окончательно успокоившись, он отправился один на разведку. Тревога оказалась ложной. Милиция ошиблась подъездом. Обрадованный Потемкин поспешил вернуться в свою квартиру.
- На всякий случай еще подождем минут десять, - сказал он. - Лучше им на глаза не попадаться. Береженого и бог бережет.
- Я не тороплюсь.
- Ну, идите сюда!
Они снова прошли в комнату, и Олег опустился на тот же стул.
- Вы из Крыма давно приехали? - спросил Потемкин уже не столь суровым тоном.
- Сегодня утром.
- Ну, как жизнь там?
- Ничего.
- Хлеб есть?
- Есть. Дорогой только.
- А сало?
- И сало есть. Тоже дорогое.
- И все открыто продается?
- Конечно. За деньги…
- Замечательно!
- Для тех, у кого деньги есть.
- Деньги - это тлен. В Петрограде и с деньгами с голоду подохнешь! - вдруг рассердился Потемкин. - Поживете тут, увидите. У вас родители здесь?
- У меня никого нет. Я один.
- К кому же вы приехали тогда?
- Здесь жила мать с сестрой. Но они уехали.
- И родственников нет?
- Нет.
- Да ведь вы же здесь пропадете с голоду!
- Пропаду.
- Ну, хорошо, сегодня, предположим, я вас накормлю картофельной шелухой. А завтра вы что будете есть?
- Не знаю.
- Это мне нравится. Кто же тогда знает?
Олег молчал. Что он мог на это ответить?
- А остановились вы где?
- В Лесном. У тетки.
- А вы сказали, что у вас родных нет?
- Она тоже уехала. В квартире одна нянька осталась. Глухая старуха.
Потемкин с любопытством и сожалением смотрел на близорукого гимназиста в очках.
- Сколько вам лет?
- Шестнадцать. Скоро будет!
- Ну, что же, поужинаем вместе. Расскажите мне про Крым, пока я поджарю картофельные котлеты.
Николай Николаевич топил железную печку плотными листами, вырванными из валявшейся на полу книги, и готовил ужин. Олег рассказал про смерть отца во время отступления деникинцев, про встречу с Грозой-Волынским, про "Бюро частной связи", про Севастополь, про морское путешествие на шаланде Никифора, про Одессу.
Потемкин слушал с жадным вниманием.
- Но вы же настоящий герой! - воскликнул он, когда Олег закончил свой рассказ.
- Я хотел скорее пробраться к матери.
Хозяин разделил котлеты из картофельной шелухи на две равные порции и протянул гостю обе тарелки:
- Выбирайте любую!
- Мне все равно, - сконфузился Олег.
Никогда еще гимназист не ужинал с таким аппетитом. Хозяин разошелся и завершил пир настоем шиповника с сахарином. После он закурил трубку, набив ее вместо табака сушеной крапивой, и, разомлев, начал клевать носом.
Надо было идти. Олег поднялся и стал прощаться.
- Ну, что же, приходите завтра, накормлю, - подумав, пригласил Потемкин, протягивая руку гимназисту. - Только не раньше пяти часов вечера. Днем я занят, хожу на службу.
- Спасибо, - поблагодарил Олег, надевая фуражку. - Я приду.
Сын коммунара
Олег торопливыми шагами возвращался в Лесной. Он спешил, боясь, что глухая старушка заснет, и тогда невозможно будет попасть в квартиру. Несмотря на поздний час, некоторые жильцы дома не спали. Во дворе, перекопанном под огород, они собрались кучкой и шумели. На одной из крохотных грядок кто-то выдернул зеленый лук.
- Это Митька Капустин! - кричал Яшка. - Митька!
Тут Олег увидел Яшкиного отца. Высокий сутулый инвалид с лихорадочным блеском глаз и чахоточным румянцем на впалых щеках, размахивая костылем, возмущался:
- Что же это такое, товарищи! Последнюю рубаху сменял чухонцу на тридцать головок, сажал, трудился… И украли!.. Да это хуже людоедства. Только живодер способен на такую подлость! А если Капустин тут личную месть разводить думает, так я еще не умер окончательно… Я еще живой, могу за себя постоять! Рано он меня хоронит, спекулянт несчастный.
- Беги, доноси! Иуда! - надрывалась жена Капустина. - В чужую квартиру въехал!
- Я иуда! Граждане, это что же такое непонятное? Товарищи!.. - Яшкин отец долго и надрывно кашлял. Все притихли, прислушиваясь к хриплым звукам в его груди.
В наступившей тишине прозвучал сочувственный голос:
- Ты не расстраивайся, Иван Семенович! Тебе вредно при твоей болезни. А покражу возместить можно будет.
Низкорослый мужчина в подтяжках поддержал:
- Тридцать головок наберем коллективом, товарищ Клюкин, и пересадим в твою грядку.
- Мне чужого не надо, Макарыч, я рабочий человек, а не нищий! - строго сказал Иван Семенович и снова схватился за горло.
Олег заметил, что инвалид кашляет кровью.
Жильцы переглянулись и молча стали расходиться по подъездам. Во дворе остались пять человек - Яшка, его отец, мать, Олег и Макарыч.
- Ну, зачем ты спускался, Семеныч? - сказал Макарыч с досадой. - На шестой этаж и здоровому человеку подняться тяжело, а для тебя с твоей раненой ногой да гнилыми легкими - чистая гибель.
- Ты меня не хорони, Макарыч! - задыхаясь, заговорил Иван Семенович. - Иван Клюкин еще Врангеля кончать будет. Юденича кончил, теперь барону очередь подошла. Правду я говорю, Феня? - обратился он к жене.
- Пойдем, пойдем, Ваня! - взмолилась Феня и закинула руку мужа на свое плечо.
С другой стороны ему помог Макарыч. Олег и Яшка шагали сзади.
Они вошли все в подъезд, и Иван Семенович, поднявшись с помощью своих спутников до площадки первого этажа, присел на ступеньку лестницы передохнуть.
- Если б не белые генералы, я бы сейчас разве такой был? - говорил он. - Я здоровущий, как бык… За всю жизнь ни разу не болел. Работа литейщика известная, а мне хоть бы что. Крепкий был… А вот сдал. На Архангельском фронте простыл. Воспаление легких, а теперь, говорят, чахотка. Я докторам не верю. Врут. Все от недостатка питания… А эта сволочь лук украла. Подумать только - тридцать головок!..
Иван Семенович утомился говорить. Он посидел молча несколько минут, переживая свое горе, и сказал слабым голосом:
- Ну, пошли!
И снова с помощью Макарыча и жены Яшкин отец, с трудом передвигая ноги, поднялся на лестничную площадку следующего этажа и здесь опять присел на ступеньку, чтобы сделать необходимую передышку.
Макарыч посмотрел внимательно на Олега и тихо спросил:
- Вы с какого этажа, молодой человек?
- Он с шестого, - ответил Яшка за гимназиста. - Рядом с нами.
- Тогда вы его доведите до самой квартиры, а я вас покину. Мне людей нужно на ночное дежурство определить.
Макарыч, стараясь не смотреть на Феню, ушел, а Иван Семенович, с большим усилием произнося каждое слово, говорил:
- Кто в Октябре Зимний брал? Иван Клюкин.. И с Юденичем воевал. Шкуры не жалел… Для тебя, Яшка, не жалел. Слышишь? Чтобы ты другую жизнь увидел… А ты все озорничаешь. Матку не слушаешь, сорванец… Вот Врангеля кончим, будем жить, как цари. Снова пироги есть начнем. А Капустиных к ногтю! Антисоветская гнида! Это он Митьку подучил лук своровать…
- Он, он! - захлебываясь, подтвердил Яшка. - Митька спер. Я ему зубы начищу!
- Стрелять сукиных сынов! И чего только Ленин церемонится! Без них воздух чище. Кто не работает, тот не ест. А Капустин в три горла жрет. Нашел теплое место. Гнать его, паразита, надо…
Иван Семенович закашлялся. В груди у него хрипело и клокотало. Жена, отвернувшись, незаметно смахнула слезы. Яшка, преисполненный сострадания, смотрел на отца раскрыв рот.
- Капустин спит и во сне видит, как бы на меня в гробу полюбоваться. Не дождется… Шалишь!
- Ваня! - умоляюще сказала жена. - Не надо. Вредно тебе.
- Что ты меня хоронишь? Вредно! Иван Клюкин еще Врангеля кончать будет… Обязательно!
Олег уже был не рад, что неожиданно угодил в помощники. Если инвалид будет сидеть на каждой площадке и вспоминать украденный лук, пройдет целый час, пока они доберутся до шестого этажа. Старуха может заснуть. Тогда ее не добудишься.
Гимназист высказал свои опасения Фене. Женщина тоскливыми глазами посмотрела на него.