В комнате - шесть человек. Мой спутник делает общий поклон и, словно после выполнения очень сложной и ответственной миссии, с облегчением говорит:
- Привез!..
И вслед за этим я слышу несколько обрадованных голосов:
- Наконец-то - вы!.. Очень рады. А мы уж, было, потеряли надежду. Ну как? Все благополучно?
Обрадован и я. Этих людей я вижу впервые. Но искренность приветствия, эти открытые лица, сильные, крепкие пожатия рук, дружелюбие встречи, радость голосов сразу вливают в мою душу давно забытую бодрость. Усталость забыта. Слабости нет и в помине.
Спокойно, с улыбкой на лице, обводя присутствующих ласковым взглядом, я отвечаю:
- Конечно, все благополучно.
В эту минуту все шесть человек, сидящих вокруг большого стола, кажутся мне близкими, родными, дорогими, будто братьями. Но отворяется дверь. Входит новое лицо.
Вошедший становится ко мне вплотную, смотрит в упор, твердо выговаривает:
- Генерал Лопухин.
Его глаза пытливы, его лицо грустно, вдумчиво и серьезно. Он произносит слова раздельно, как команду, и резко, как приказ:
- Вам верю. Пойдемте ко мне!
Через минуту мы - вдвоем. Он спрашивает:
- Ваше задание?
Я докладываю.
Он задает мне вопрос:
- Кому-нибудь еще сообщили?
- В карантине… Березину.
- Правильно! Еще кому?
- Никому.
- Правильно!
Потом:
- Советские документы пронесли или уничтожили?
- Уничтожил на границе.
- Как назывались?
- Владимир Владимирович Брыкин.
- Номера документов запомнили хорошо?
- Хорошо.
- Запишите… вот здесь.
Он вынимает записную книжку, раскрывает ее, твердым ногтем проводит черту.
Я пишу: "Паспорт № 2333. Удостоверение № 456". Лопухин говорит:
- Здесь будете называться Алексей Федорович Вольский. Вручая мне документ, он прибавляет:
- Это - гарантия вашей полной безопасности на всей территории Финляндии.
Я делаю поклон. Генерал протягивает мне руку.
- До свиданья. Послезавтра утром снова явитесь ко мне. Сейчас можете идти. Осмотритесь и отдохните. Никому ни одного лишнего слова! Будьте осторожны со всеми.
Я выхожу. У меня - третье имя! Сколько же их будет всего? И что вообще будет? Что ждет меня?
На третий день утром я - снова у генерала.
- Сегодня же вы отправитесь назад в Петроград.
- Слушаюсь! Но мне дано было задание.
- Оно уже выполнено.
Я поражен.
- Когда?
Вместо ответа он подает мне тонкий листок нежной шелковой бумаги. С обеих сторон он весь усеян тесными громоздящимися строками, напечатанными мельчайшим шрифтом пишущей машины. Лопухин чуть-чуть улыбается:
- Выучите обстоятельно. Это - выполненное задание советского штаба. Туда вы доставите эту бумажку. Если в штабе вас спросят, связались ли вы с резидентом Перкияйненом, отвечайте: связался.
Он предлагает мне сесть и, похлопывая ладонью о стол в такт словам, раздельно и медленно, внушительно и требовательно приказывает:
- Теперь получите наше задание… Заметая следы, хоронясь и скрываясь, вы вернетесь в Петроград. Вы явитесь в штаб. Пред этим вы отправитесь на Сергиевскую к Феофилакту Алексеевичу. Ему вы расскажете все…
…Так вот кто этот человек с бородой в роговых очках! - проносится у меня в голове.
А Лопухин продолжает:
- Ваша задача - получить сведения о численности и дислокации красных войск от Ладожского озера до Финского залива. В частности, вы должны особенно тщательно установить степень боеспособности петроградского гарнизона. Затем вы должны обследовать и определить настроение Кронштадта, состояние дредноутов. Пригодность их к выходу в море. Имена начальников. Словом, все, что касается защиты петроградского и прилегающих к нему районов… Поняли?
- Понял.
- Сегодня, в 4 часа вы должны быть на гельсингфорсском вокзале.
Из бокового кармана он вынимает и вручает мне советские документы. Подделка великолепна! Мельком взглядываю на номера: 2333 и 456. Я снова "Брыкин"! Как быстро возник и исчез Алексей Вольский! Воскреснет ли он когда-нибудь вновь?
- Счастливого пути! - прощается со мной генерал. Он поднимает руку и осеняет меня крестным знамением:
- С Богом!
Уже в дверях он добавляет:
- На вокзал явитесь в советском одеянии. Вас там встретят.
Как все неожиданно! Как странно! Какая спешность! Как мучительно жить все время окруженным этой двойной подстерегающей и беспощадной тайной!
VIII. Мария Диаман
Неделю тому назад меня окрикнул на улице адвокат Любарский. Он поднял шляпу, я снова увидел на его большой голове знакомую щетку волос и вдруг мне стало беспричинно весело. Это бывает. От всего его лица, фигуры, улыбки, больших зубов веяло здоровьем и добродушием. Он взял меня под руку.
- Слушайте, вы окончательно завоевали сердце и доверие вашего сурового контр-разведчика. Это - победа… Много рассказывал?
- Да, интересно.
- И о подвале?
- Нет, о подвале не говорил.
- А о даме в черном?
- Тоже нет.
- Значит, вам предстоят любопытные беседы.
- А знаете, ведь он превосходно рассказывает.
- Я думаю. Когда-то это был настоящий покоритель… На этом и сорвался. Под гору его понесла любовь.
- А! - воскликнул я. - Знаю. То есть не знаю, а догадываюсь.
- Ну, называйте.
- Извольте. Эта женщина - Мария Диаман.
- Пусть он сам вам скажет.
- И скажет…
- Может быть, и утаит.
Мы простились. Любарский спешил на совещание.
В тот же вечер я послал с посыльным записку Михаилу Ивановичу: "…Грех забывать друзей. Сегодня я нашел ваш любимый амстердамский ликер. Жду в 8. Приходите".
Я его встретил в передней.
- Сейчас я выведу вас на чистую воду.
- Мои воды темны.
Мы сели. Я сказал:
- А знаете, что я слышал? Будто в вашей жизни и всех ваших злых испытаниях роковую роль сыграла женщина. Правда?
Михаил Иванович промчал. Снова дрогнула левая щека. Почувствовались внутреннее напряжение и тяжкая борьба.
- Может быть.
- Расскажете или секрет?
- Может быть.
Мы чокнулись.
- Мне неясно, - сказал я, - почему из Гельсингфорса вас так скоро отправили?.. Ведь сами вы там ничего не успели сделать.
- Теперь-то мне ясно. Меня испытывали. Готовность сделать еще не есть способность сделать. Ну, словом, в 4 часа я, конечно, стоял на гельсингфорсском вокзале, и первый, кого я там встретил, был Епанчин. Могу вас удивить: под этим именем скрывался офицер финляндского генерального штаба.
В скором поезде, в отдельном купе мы едем с ним на Выборг и дальше на границу. Пред самым Выборгом мой спутник обращается ко мне с просьбой:
- Выйдите минут на 10 в коридор.
Странно! Непонятно!
Ради конспирации лучше сидеть, запершись в купе. Зачем ему понадобилось это?
Встаю. Выхожу. Хаос мыслей. Тяжелые предчувствия. Опять граница… переход… часовые… допросы!.. Дверь из купе чуть-чуть приоткрывается. Я вхожу. Я поражен. Во мне все цепенеет. Кто подменил моего спутника? Когда успел сесть в это купе человек в кожаной куртке, с бородкой и в морщинах? Где же Епанчин? Он спокойно бросает по-немецки:
- Не узнали? что и требовалось!
Я на него смотрю с удивлением и одобрением:
- Да, хорошо.
Поезд мчит нас дальше. Сейчас будет Олалила, наш последний пункт.
- Идите в первый от паровоза вагон и уже из него на станцию. Я выйду из последнего вагона. Мы встретимся на дороге, в полуверсте от станции.
На платформе, в станционном зале - люди. В каждом из них мне чудится враг. Они внимательно следят за высадившимися. Спокойно, не торопясь, я выхожу на дорогу и так же не спеша иду в течение восьми минут. Тогда убавляю шаг: полверсты пройдено. Оглядываюсь и вижу Епанчина.
Но вот и форпост пограничной стражи. Епанчин что-то говорить по-фински, и мы направляемся к границе в сопровождении лейтенанта и унтер-офицера. Печальный рассвет стелется по земле и тихо умирает на опушке леса. Мы ускоряем шаг. Едва минуем кустарники, как из-за деревьев громко и неожиданно слышится:
- Halt!
Я вздрагиваю. Но унтер-офицер твердо отвечает по-фински:
- Suomi!
Это - пропуск. Еще несколько минут. Вот - и граница. До нее мы добегаем согнувшись. У проволоки - последнее пожатие руки. Мы прощаемся. Епанчин дает мне парабеллум. Я слышу ободряющее:
- С Богом!
Это - первое слово, за все время сказанное Епанчиным по-русски.
Я - один. Крещусь и пролезаю под проволоку. Все тихо. Белизна, молчание, безлюдье… Пригнувшись к самой земле, я бегу по снежной целине.
- О, Господи, помоги!
Вдруг:
- Стой!
Пули жужжат около моего уха. Я бросаюсь в снег, я вынимаю парабеллум, лежу и жду. Подбегают четверо, это - красные часовые. Я арестован!
Они приказывают:
- Оружие!
Я быстро поднимаюсь и говорю:
- Я - неприкосновенный секретный сотрудник главного советского штаба.
На меня смотрят подозрительно.
- Извольте справиться, - твердо заявляю я. - Телефон № 32.
Это действует.
- Ну что ж, товарищи, - предлагает старший, - разговаривать нечего, надо обязательно препроводить.
И меня ведут к начальнику пограничного участка. Он вежливо кланяется. Я требую:
- Вызовите политического комиссара!