Михаил сидел за длинным походным столом, на котором был разложен завтрак, справа и слева от него расположились бойцы отряда Давида. Он уже преодолел моральное напряжение и нервное сопротивление из-за того, что сейчас выступает на стороне королевских войск и дерётся с казаками. Понял, что эта зажатость, скованность - всего лишь его внутренние размышления, которые не должны иметь продолжения в реальных действиях.
В казацком лагере раздались громкие крики, поднялся какой-то шум. С каждым мгновением он становился сильнее. Солдаты переглядывались и пожимали плечами. Вскоре прибежал Давид:
- Ночью часть казаков переправилась через реку и ушла, оставшиеся устроили бузу. Десять минут на подготовку и выступаем.
Вскоре тысячи всадников тяжёлой конницы князя Вишневецкого и отряд Давида двинулись в сторону казацкого лагеря, пустив лошадей в галоп.
Прижатые к реке и болоту, казаки отчаянно сопротивлялись. Большинству их них терять было нечего. Конницы у казаков было мало - они всегда рассчитывали на татар. А пешему казаку против конного противника трудно устоять, кому, как ни Михаилу было знать это. В горячке битвы он уже и не вспоминал, что дерётся против тех, с которыми не так давно делил еду и ночлег. Но он уже хорошо понимал, что казаки - зло, что они принесли на эту землю и лично ему только горе и страдания, уничтожать их - его право. Одного боялся - встретить тех, с кем был близок, и кому был многим обязан. Но, по его предположению, это было маловероятно.
Однако человек предполагает, а Господь располагает.
Поляки рубили зло и безжалостно, они мстили за прошлые поражения, за унижения, перенесённые надменными шляхтичами Речи Посполитой. Вскоре трупами казаков был усеян лагерь, речка и болото. Последние, не желающие сдаваться, затравленные и оборванные, ещё бросались под копыта польской конницы, размахивая саблями, а пленных уже приводили отовсюду. В основном это были холопы, крестьяне, надеющиеся на помилование, да немногие, в основном, пожилые казаки.
Задумчиво стоял Михаил подле коня и смотрел на пленных: бедные, обманутые Хмельницким крестьяне, захотевшие свободы. Среди толпы попадались и казаки, старающиеся скрыть косые взгляды исподлобья.
Вот один в доброй свитке, широких шароварах и шапке. Неплохо одет, подумал Михаил, но что-то знакомое показалось ему в фигуре казака. А тот повернулся, скользнул равнодушным взглядом по стоящим польским солдатам и вдруг уставился на Михаила.
Михаил вздрогнул: на него смотрел Грицько.
Улыбка радости тронула губы Михаила, он даже сделал шаг навстречу своему побратиму. И у того, казалось, засветились радостью глаза - "ты?" Но в следующее мгновение злобная гримаса исказила его лицо, и губы прошептали слово, которое Михаил понял: "Предатель".
Мысли неслись в голове его, так хотелось объяснить, поделиться своим пониманием, ведь и Грицько искренне страдает за свою родину.
Грицько поравнялся с Михаилом, и тот прочитал нечто страшное в лице его, вся его фигура выражала напряжение и готовность к броску.
- Держите, держите его! - закричал он конвоирам, но было поздно.
В несколько прыжков Грицко оказался возле Михаила, и, не успел тот отреагировать, ударил его кинжалом, спрятанным в складках одежды.
Губы его произнесли всего два слова, которые Михаил ещё расслышал, прежде чем потерять сознание:
- Умри, предатель.
Второго удара Михаил уже не почувствовал.
Набежавшие польские солдаты закололи казака саблями.
После разгрома Запорожского войска Хмельницкий запил. Пил он и раньше, но в этот раз беспробудно трое суток. Сидел в Паволочи и опустошал спиртные запасы, начиная и заканчивая свой день с чашкой в руках. Собственно, день и ночь слились для него в один сплошной кошмар.
Полковники, которые понимали, чем грозит им устранение Хмельницкого, вызвали его на серьёзный разговор.
Гетман находился теперь в критическом положении: народ считал его изменником и потерял в него веру; поляки изо всех сил старались, чтобы он попал в руки к ним, чтобы отомстить за все те беды, страдания и разорение, которые он причинил Польше.
Когда Богдан из Паволочи, к которой приближалось тридцатитысячное войско графа Потоцкого, вернулся в Чигирин после запоя, то народ, прежде принимавший своего батьку с восторгом и любовью, не захотел пустить его в город.
Храбрый полковник Мартын Сулима поднял против гетмана знамя бунта и, с согласия вольной рады, осудил его на смерть. Только благодаря случайному обстоятельству это решение не было приведено в исполнение - Сулима в одной из стычек с поляками попал к ним в плен, и это спасло Хмельницкого.
Богдан применил всю свою энергию и хитрость, чтобы вернуть преданность народа: по всей Украине он рассылал универсалы, призывая людей встать под его знамёна для защиты отечества. Но немногие вняли призыву вероломного изменника, каким его считали. Только полковник Богун, пользующийся в народе легендарной славой, сумел собрать значительное войско и занять Белую Церковь. Он укрепил город, и сюда же скоро прибыл сам Хмельницкий с двумя тысячами татар.
- Ну, как он, как? - Давид теребил вышедшего из лазарета лекаря.
- Плохо, ранение проникающее, не жилец он.
- Может свезти его в Варшаву, в Краков, к лучшим лекарям?
- Не довезёте…
- Тогда в поместье, там Яна… он обещал вернуться… - как бы про себя пробормотал Давид.
Доктор с грустью посмотрел на него.
С этого момента все дела, касающиеся людей отряда, Давид поручил своему заместителю, сам же занялся спасением умирающего Михаила. Первое, что он сделал - отправился к князю Иеремии Вишневецкому. Тот выслушал его внимательно и сразу перешёл к делу.
- Я дам тебе письмо к своему знакомому доктору в Варшаве, он мне не откажет. Попрошу приехать к вам в поместье, это всё-таки ближе. Доктор известный не только в Польше, но и во всей Европе. Выделю лекаря для сопровождения. Дам команду подготовить экипаж на мягком ходу. Если возникнут какие-то вопросы, немедленно обращайся ко мне.
К вечеру два всадника выехали из Берестечко: один в Варшаву, другой в поместье Рудницких. Им было приказано коней не жалеть.
А на следующий день крытый экипаж с колёсами, обшитыми козьими шкурами, покинул расположение конных хоругвей князя Вишневецкого и взял направление на Польшу. Под присмотром лекаря в нём лежал не пришедший в сознание Михаил Рудницкий.
Экипаж сопровождал конный отряд.
Глава 5. Жизнь, как песня
"Храбрым был пан очень и красивым при невысоком росте".
Хроники
"…из уважения к отцам-законникам религии греческого обряда… чтобы за святой памяти предков моих страстней молитвы творили".
Княжеский указ Иеремии Вишневецкого о пожаловании православному Мгарскому монастырю села Мгарь 8 февраля 1638 года.
Землю родную взором окину,
Густые леса и широкие пашни,
Людные села и замок любимый,
Крепкие стены, высокие башни.В диком краю заложил города я,
В диких полях я крепость воздвигнул,
Чтобы иметь вместо дани и брани
Мирную жизнь и закон справедливый.Дабы католик и православный,
Цели единой в любви служили,
И не вражду, но любовь и правду,
Вместе народу Руси приносили.Миром вражду попрать я задумал,
Только судило не так провиденье:
Смута поднялась в пределах низовых,
Мира, покоя лишило землю.Великие армии в прах разбиты,
Под вражьим натиском крепости пали.
Как сохранить, что трудом нажито,
Чему мы сердца и души отдали?Возврата к былому теперь уж нет нам:
Навеки прощаемся с милым краем.
Наточим мечи, зарядим мушкеты,
И в вечный поход поутру выступаем.Виктор Заславский, священник. "Прощание князя Иеремии Вишневецкого с Лубнами".
- И всё-таки, Ваше Величество, я не совсем понимаю, почему мы не должны преследовать и уничтожить казаков.
Князь внимательно и строго глядел в бегающие хитрые глазки бывшего кардинала, а ныне польского короля Яна Казимира. Тот прошёлся по кабинету и неторопливо ответил:
- Казаков ушло много, нам необходимо подготовить армию для их преследования. Мы думаем, что после этого разгрома казаки уже не будут бунтовать, а согласятся работать на своих господ. Многие наши шляхтичи хотят возвратиться домой, ты же знаешь, что нам сейчас угрожает трансильванский князь Рагоци.
Иеремия слушал речь короля и пытался проникнуть в его мысли. Конечно, зачем было Яну Казимиру уничтожать воинов Хмельницкого, когда и они, и сам гетман относятся к нему с большим уважением и почтением. А вся злоба и дух мятежный казаков направлены на магнатов, на панов, и на него - Иеремию Вишневецкого.
- Казаки, как ногти на руках Речи Посполитой, их надо время от времени укорачивать, - ответил ему князь.
- Так-то оно, так, однако казаки несут пограничную и сторожевую службу и не раз участвовали в отражении набегов крымцев и сдерживании турок.
- Только сейчас у них с этими татарами союз, им они обязаны своими кровавыми успехами.
- Я думаю, что это уже в прошлом, - король встал и прошёлся по кабинету, - впрочем, если ты желаешь, можешь присоединиться со своими хоругвями к корпусу Потоцкого, который он сейчас формирует из вновь прибывших, - король усмехнулся, - Потоцкий, как и ты, рвётся уничтожить казаков, отомстить Хмелю за прежние поражения, особенно за свой плен, из которого его недавно так неожиданно отпустили татары.
- Мы упустим время и можем встретить уже организованное войско, - обеспокоенно заметил князь.
- Разве наши солдаты разучились воевать?