- Тайна, господа, тайна! Регент, получив некое послание из Испании, пребывал в грустном настроении. А сегодня его высочество регент приказал провести к нему через малый вход, что с Фонтанного двора, посетителя, которого не видел ни один лакей, кроме Блондо, а тот мельком заметил во втором кабинете горбуна, одетого с головы до ног в черное.
- Горбуна? - зашумели вокруг. - А не слишком ли много горбунов?
- Его королевское высочество заперся вместе с ним. К регенту не смогли войти ни Лафар, ни Бриссак, ни даже герцогиня де Филари.
Все опять замолчали. Сквозь вход в шатер видны были освещенные окна кабинета его королевского величества. Ориоль случайно глянул в ту сторону.
- Смотрите! Смотрите! - закричал он, указывая рукой на окна. - Они все еще вместе!
Все взоры обратились к окнам регента. На белых гардинах был отчетливо виден силуэт Филиппа Орлеанского. Герцог расхаживал у окна. Его сопровождала нечеткая тень; видимо, собеседник регента находился сбоку от источника света. Через несколько секунд обе тени исчезли, а когда снова появились, то оказалось, что они поменялись местами. Силуэт регента стал расплывчатым, зато тень его таинственного собеседника отчетливо рисовалась на занавеси, и было в ней нечто уродливое: огромный горб на маленьком теле и длинные, яростно жестикулирующие руки.
2. БЕСЕДА С ГЛАЗУ НА ГЛАЗ
Силуэты Филиппа Орлеанского и горбуна пропали с занавеси. Правитель сел, горбун встал перед ним в почтительной, но непреклонной позе.
В кабинете регента было четыре окна, два из них выходили в Фонтанный двор. В кабинет вели три входа: один из них - через большую приемную - был официальным, а два других как бы потайными. Но то была тайна курам на смех. Когда в Опере кончалось представление, актрисы, хотя для прохода им был дозволен только Двор улыбок, проходили, предшествуемые лакеями с фонарями, к двери герцога Орлеанского и принимались изо всех сил колотить в нее; Косе, Бриссак, Гонзаго, Лафар и побочный сын Гуфье маркиз де Бонниве, которого герцогиня Беррийская взяла к себе на службу, "дабы иметь оружие, коим отрезают уши"; во вторую дверь стучались и среди бела дня.
Одна из этих дверей открывалась во Двор улыбок, вторая - в Фонтанный двор, очертания которого уже были частично намечены домом финансиста Море де Фонбон и павильоном Рео. При первой двери привратницей была славная старуха, бывшая певица Оперы; вторую охранял Лебреан, бывший конюх Месье. То были весьма неплохие места. Лебреан, кроме того, был еще одним из смотрителей парка, и за поляной Дианы у него там имелась сторожка.
Именно голос Лебреана мы и слышали из темного коридора, когда горбун вошел с Фонтанного двора.
У дверей кабинета горбуна встретил единственный лакей, который и проводил его к регенту.
- Это вы писали мне из Испании? - осведомился Филипп Орлеанский, окинув взглядом посетителя.
- Нет, монсеньор, - почтительно ответствовал горбун.
- А из Брюсселя?
- И из Брюсселя не я.
- А из Парижа?
- Тоже нет.
Регент вновь взглянул на горбуна.
- Я удивился бы, если бы вы оказались Лагардером, - заметил он.
Горбун с улыбкой поклонился.
- Сударь, - мягко и внушительно промолвил регент, - я вовсе не имел в виду то, о чем вы подумали. Я никогда не видел этого Лагардера.
- Монсеньор, - все так же улыбаясь, ответил горбун, - его называли красавчиком Лагардером, когда он служил в легкой кавалерии вашего августейшего дяди. А я никогда не был ни красавчиком, ни конным гвардейцем.
Герцогу Орлеанскому не захотелось продолжать разговор на подобном уровне.
- Как вас зовут? - поинтересовался он.
- У себя дома - мэтр Луи, монсеньор. Вне дома люди вроде меня имеют не имя, а кличку, которую им дают.
- И где вы живете? - осведомился регент.
- Очень далеко.
- Это надо понимать, как отказ сообщить мне, где вы проживаете?
- Да, монсеньор.
Филипп Орлеанский поднял на горбуна суровый взгляд и негромко произнес:
- У меня есть полиция, сударь, и она считается толковой, так что я легко могу узнать…
- Поскольку ваше королевское высочество заговорили о возможности обратиться к ее услугам, - мгновенно прервал регента горбун, - я прекращаю упорствовать. Я живу во дворце принца Гонзаго.
- Во дворце Гонзаго? - удивился регент. Горбун поклонился и сухо заметил:
- Проживание там обходится недешево. Регент, судя по его виду, задумался.
- Впервые об этом Лагардере я услышал очень давно, - сообщил он. - Некогда он был ужасным задирой.
- С тех пор он постарался искупить свои безумства.
- Кем вы ему приходитесь?
- Никем.
- Почему он сам не пришел ко мне?
- Потому что я оказался под рукой.
- Если я захочу его увидеть, где мне его искать?
- На этот вопрос, монсеньор, я ответить не могу.
- И все-таки…
- У вас есть полиция, и она слывет толковой. Попробуйте.
- Это вызов, сударь?
- Нет, монсеньор, угроза. В течение часа Анри де Лагардер может находиться в пределах вашей досягаемости, но он никогда больше не повторит этот шаг, который совершил ради того, чтобы иметь чистую совесть.
- Значит, он сделал этот шаг против собственного желания? - осведомился Филипп Орлеанский.
- Против желания, вы совершенно точно выразились, - подтвердил горбун.
- Почему же?
- Потому что ставка в этой игре, которую он может и не выиграть, счастье всей его жизни.
- Что же его вынуждает играть?
- Клятва.
- И кому он ее дал?
- Человеку, который погиб.
- Как звали этого человека?
- Вы прекрасно это знаете, монсеньор. Его звали Филипп Лотарингский, герцог де Невер.
Регент склонил голову.
- Прошло уже двадцать лет, - тихо проговорил он, и голос его изменился, - а я ничего не забыл, ничего! Я любил беднягу Филиппа, и он любил меня. С тех пор как его убили, не знаю, довелось ли мне пожать по-настоящему дружескую руку.
Горбун пожирал его взглядом. Черты его отражали борьбу чувств. Он открыл было рот, намереваясь заговорить, но огромным усилием воли совладал с собой. Его лицо вновь стало непроницаемым.
Филипп Орлеанский поднял голову и заговорил, медленно произнося каждое слово:
- Я был в близком родстве с герцогом де Невером. Моя сестра вышла замуж за его кузена герцога Лотарингского. Как правитель и как свойственник я обязан оказывать покровительство его вдове, которая к тому же является женой одного из моих самых близких друзей. Если дочь Невера жива, я обещаю, что она станет одной из самых богатых наследниц и выйдет за принца, если того пожелает. Что же касается убийцы бедняги Филиппа, то обо мне говорят, что у меня одно-единственное достоинство - я легко забываю обиды, и это правда: мысль о мщении родится и умирает во мне в ту же самую секунду, но тем не менее когда мне сообщили: "Филипп убит!" - я тоже дал клятву. Сейчас, когда я правлю государством, покарать убийцу будет не мщением, но правосудием.
Горбун молча поклонился. Филипп Орлеанский продолжил:
- Мне нужно еще многое узнать. Почему этот Лагардер так поздно обратился ко мне?
- Потому что он сказал себе: "Я желаю, чтобы в день, когда я откажусь от опекунства, мадемуазель де Невер была взрослой и могла отличать друзей от врагов".
- У него есть доказательства?
- Кроме одного.
- Какого?
- Доказательства, изобличающего убийцу.
- Он знает убийцу?
- Полагает, что знает, и у него есть некая примета, чтобы подтвердить свои подозрения.
- Но примета не может служить доказательством.
- Очень скоро ваше королевское высочество само будет судить об этом. Что же до доказательств рождения и тождества девушки, тут все в порядке.
Регент опять задумался.
- А что за клятву дал этот Лагардер? - спросил он после некоторого молчания.
- Он поклялся быть этому ребенку за отца, - отвечал горбун.
- Так, значит, он был там в момент убийства?
- Да, Невер, умирая, доверил ему опеку над своей дочерью.
- Но Лагардер обнажил шпагу, чтобы защитить Невера?
- Он сделал все, что мог. Когда герцог умер, он унес ребенка, хотя был один против двадцати.
- Да, я знаю, что в мире не было шпаги грознее, - тихо обронил регент, - но в ваших ответах, сударь, есть некоторая неясность. Если этот Лагардер принимал участие в бою, то как вы объясните, что у него имеются только подозрения относительно убийцы?
- Дело было темной ночью. Убийца был в маске. Он нанес удар сзади.
- Удар нанес сам господин?
- Да, удар нанес господин. После удара Невер упал, крикнув: "Друг, отомсти за меня!"
- И этим господином, - с явным сомнением в голосе спросил регент, - не был маркиз де Келюс-Таррид?
- Маркиз де Келюс-Таррид скончался много лет назад, - отвечал горбун, - а убийца жив. Вашему королевскому высочеству достаточно сказать только слово, и Лагардер сегодня же ночью предстанет перед вами.
- А, так значит, Лагардер в Париже? - оживился регент.
Горбун понял, что сказал лишнее.
- Ну, если он в Париже, - бросил регент, - он мой! Он несколько раз дернул за сонетку звонка и приказал вошедшему лакею:
- Немедленно ко мне господина де Машо!
Господин Машо был начальником полиции.
Горбун успокоился.