Весь остальной день стерся в моей памяти. Перед глазами стоял наш милый домик в Сент-Луисе, отец, работавший в оружейном магазине, который насвистывал, заканчивая отделывать хорошее ружье; мать, напевавшая любимую песню, пока работала по дому. Они были уже в ином мире, а я был здесь, и плыл по большой чужой реке, почти за тысячу миль от форта Бентон, единственного места, которое я мог бы назвать своим домом.
Впервые я почувствовал себя виноватым в том, что затеял это странное дело; действительно, Цисцаки отпустила меня, но как поступил бы дядя Уэсли? Что он скажет, когда возвратился в форт и узнает, что я уехал с двумя товарищами к берегу далекого западного океана?
Тем вечером мы рано разбили лагерь рядом с болотом, которое было покрыто водоплавающей птицей. Пока мы готовили ночлег, Кент вышел поохотиться со своим дробовиком и скоро вернулся, нагруженный подстреленными нырками. Они были очень жирными и дали нам возможность сменить наш рыбный рацион, на котором мы были вынуждены существовать.
Ранним утром следующего дня, когда мы завтракали, Питамакан внезапно выпрямился, опустил кусок утки и, уставившись на реку расширенными глазами, выдохнул:
– Смотрите! Смотрите! Это ужасный водяной человек! Мы посмотрели, куда он указал, и увидели только расходившиеся круги на месте, где что-то только что погрузилось в воду. Лицо Питамакана было серым от испуга.
– Это был подводный человек! – воскликнул он.
И тут же, не делая ряби на гладкой поверхности реки, существо вновь появилось; сначала морда и затем вся голова странного животного приблизилась к берегу. У него были большие умные глаза, гладкий блестящий мех, и по сложению оно мало отличалось от выдры.
– Ха! – воскликнул Кент. – Это тюлень.
– Су-йом-и-та! (Собака-рыба), – прошептал я своим товарищам, и мы все схватили свои ружья. Но как только мы двинулись, животное погрузилось так же спокойно, как и появилось, и хотя мы стояли, наблюдая за рекой в течение нескольких минут, больше оно не появлялось.
– Так это была собака-рыба! – воскликнул Питамакан. – А я думал, что это подводный человек! Хорошо, братья, мы увидели то, что ищем. Я очень рад , хотя сначала сильно испугался!
Тихий Ворон заговорил впервые после того, как мы встали со своих тонких подстилок.
– Ты скажи старику, что я думаю, что мы должны сейчас охотиться на водяную собаку, – сказал он мне. – Как только мы получим шкуру, за которой так долго добирались, наши мысли станут легкими и свет загорится внаших сердцах, и мы этой зимой будем лучше для него охотиться. Скажи ему мои слова.
Я перевел то, что сказал Ворон. Выслушав все это, Кент нервно потер ладони, как всегда делал, когда был в сомнении.
– Погодите немного, – ответил он. – Я узнаю, что думает об этом моя старуха.
Здесь, среди племен Британской Колумбии, традиции отличались от наших и казались странными нам, жителям равнин. Женщины не только имели право голоса во всех важных делах, но и работа их практически на равных делалась мужчинами. Старики немного поговорили, а затем Кент объявил, что мы будем охотиться на тюленя прежде, чем поднимемся до реки Коулиц. Он объяснил, что его женщина хочет запасти на зиму сушеных мидий, и поэтому мы продолжим путь вниз по Колумбии и пересечем залив Шоауотер, где много и мидий и тюленей.
– И там мы увидим океан! – воскликнул я.
– Ай! А как же, – ответил он.
Я передал товарищам слова Кента, и мы необычно быстро загрузили каноэ. Я всегда думал, что желание его старой жены запастись сушеными мидиями сыграло нам на на пользу.
Милей или двумя ниже лагеря мы снова увидели тюленей, и весь этот день несколько из них появлялась в пределах выстрела. Искушение выстрелить в них было очень сильным, и только повторные убеждения старого траппера в том, что мертвые тюлени сразу тонут, остановило нас.
Поскольку мы продолжали плыть вниз по течению, река становилась все более и более широкой. Я помню, что по пути встречалось много великолепных утесов и островов, и везде был темно-зеленый лес из гигантских деревьев, которые простирались вглубь берегов, насколько охватывал глаз. Общее ощущение от этого места, тем не менее, было для нас гнетущим. Река была слишком большой и подавляла нас своей мощью. Леса были слишком обширными, темными и тихими. К тому же серые облака, туманы и моросящий дождь, который приносил вверх по течению западный ветер, заставляли нас мерзнуть и действовали на нас угнетающе.
В полдень того же дня мы миновали устье реки Коулиц, большой и быстрой, с чистой водой. Немного выше этого места старый траппер показал нам Гробовую скалу, а в трех милях ниже нее – Гробовую гору, высокий остров, на котором окрестные индейцы хоронили своих покойников – на на деревьях, как принято у черноногих, а в каноэ. Когда умирал вождь, для похорон использовали его военное каноэ. Тело тщательно обертывалось и помещалось туда, а затем его накрывал меньшим по размеру каноэ; его оружие, одежда, и другие вещи и украшения клали сбоку от тела или вешались рядом.
Кент сказал, что одно время на этом острове было около трех тысяч таких каноэ, но пожар, устроенный неким капитаном Уилксом, все уничтожил.
Когда мы проходили нижнее место погребения, старая жена траппера плакала и вопила; вид этого места вызвал в ее памяти нескольких ее друзей, которые были там похоронены. Старик рассказал нам грустную историю этой реки, историю о смерти и уничтожении. Когда Компания Гудзонова Залива появилась в этих местах, сказал он, здесь обитало около тридцати тысяч индейцев; теперь осталось не больше нескольких сотен. Некоторые племена вымерли. Много индейцев погибло в войнах с американцами; еще большее их число умерло от пагубных болезней и от огненной воды. За все эти бедствия ответственны были белые.
В конце дня поднялся сильный встречный ветер, который поднял сильную волну, что заставило нас развернуться и искать убежища на берегу. Каноэ поднималось на волнах и падало с них, для нас это было очень непривычно и скоро мы все страдали от морской болезни. Правда, достигнув берега, мы быстро пришли в себя, и, найдя на прибрежном песке свежие лосиные следы, пошли в лес в поиска добычи.
Ворон выследил стадо в полудюжину крупных животных и одним выстрелом свалил прекрасного жирного самца. Мы помогли освежевать его, и, пока делали это, болтали как дети. Это было по-нашему – у нас снова было вдоволь отличного мяса.
Моросящий дождь нас не смущал. Мы развели хороший костер, повесили над огнем большие куски ребер и окорока, а нарезанное полосами мясо стали жарить на углях, и, сидя под защитой кустов и наблюдая, как жарится мясо, мы были счастливы. Вечер мы провели, пируя, рассказывали разные истории и пели; старый траппер снова и снова просил Питамакана спеть песнь волка.
Следующее утро было тихим и солнечным, и мы рано были на воде. В том месте река была шириной несколько миль. Я не мог понять, почему в реке такое сильное течение, которое несло нас вперед, и спросил об этом Кента. Он сказал мне, что это было вызвано океанским отливом, уровень воды в реке дважды в сутки поднимается и потом понижается, и что это вызвано действием луны. Но как это происходит, Кент объяснить не мог, и мне в школе об этом не говорили. Поэтому я только в общих словах объяснил Питамакану и Ворону, что в разное время берег океана бывает то сухим, то залитым водой.
Они приняли мои слова на веру, и их это вполне устроило. Для них Луна была одним из богов и могла при желании поднимать и опускать воду океана дважды в день. Это было ее дело, а не наше.
Все утро мы держались северного берега. В полдень Кент показал на группу зданий на южном берегу, в нескольких милях от нас, и сказал, что это форт Джордж. Американцы это место называют Астория. Одно время его компания владела этим фортом и вела там большую торговлю, но теперь все суда шли до Портленда и фактория пришла в упадок.
Вскоре после того, как мы миновали Асторию, мы обогнули Чинук Пойнт и вошли в залив, который Кент назвал Бейкерс Бэй (Бухта Пекаря). Здесь мы впервые, хотя и издали, увидели океан и барашки из пены у устья реки. Туман скрывал горизонт и зрелище это было не особенно внушительным, но, когда я объяснил товарищам, что требуется три месяца для того, чтобы пересечь эту воду, их удивлению не было предела.
Туман скоро полностью окутал нас, но Кент был хорошим лоцманом и направил каноэ через залив прямо к устью Уаппалуч, маленькой реки, впадающей в залив на западе. Здесь стояли дома двух белых поселенцев и несколько индейских хижин. В одну из них мы были приглашены провести ночь, и на пиру, устроенном в честь нашего прибытия, было съедено почти все лосиное мясо. Прежде, чем мы завернулись в наши одеяла, Кент сказал нам, что изменил свой план относительно зимней охоты. Вместо того, чтобы возвращаться к Коулицу, мы поднялись бы по реке Уиллапа, который впадает в залив Шоалуотер. Она течет недалеко от Коулица и проходима для каноэ почти до самого истока.
Утром мы перебрались на реку Уаппалуч, для чего пришлось идти волоком протяженностью в несколько миль, а потом четыре индейца, которые нам помогали, отправились обратно на каноэ к Шоалуотеру по Колумбии и океану, что было опасным путешествием, если вдруг начнется шторм. Я спросил Кента, что он должен был заплатить им за эту услугу, и он ответил:
– Ничего. Эти индейцы всегда рады сделать что – то, что могут для Компании Гудзонова Залива. Мы всегда относились к ним хорошо и справедливо, в отличие от вас, американцев.
Я должен признать, что он сказал правду.