Но каждый новый день приносил ей разочарование. А тут еще так некстати приехал братец. Его приезд оживил умирающую, отодвинул страшное событие на неизвестный срок. И отец занес над головами детей Дамоклов меч, решив поговорить о наследстве.
– Мы слушаем тебя, папа, – сказала Робин. – Говори. Ты здесь главный, – она метнула огненный взгляд на Роберта. Тот усмехнулся, подумал:
– Мне жаль тебя, детка. Ты так запуталась в собственной злости, что навряд ли сможешь выбраться. Я попытаюсь тебе помочь. Хотя чувствую, что мои попытки обречены на провал.
– Итак, дети мои, хочу сказать вам, что по семейной традиции, которая ведет свое летоисчисление с давних-давних времен, все наше состояние передается старшему ребенку в семье, – проговорил глава семейства, поднявшись. – Значит, все наше состояние наследует Роберт по праву первородства. Но… – он закашлялся.
Робин метнулась к столу, подала ему стакан воды, усадила. Старик оценил ее заботу. Он похлопал ее по руке, одобрительно кивнул, улыбнулся и продолжил:
– Но покинув наш дом двадцать три года назад, Роберт потерял все свои права на наследство. Поэтому мы отдадим ему вот эти старинные часы с маятником, доставшиеся мне от пра-пра-прадеда. Этим часам нет цены. Они – бесценны. Думаю, Роберт сможет распорядиться этим сокровищем с умом. Так ведь, Роберт?
– Постараюсь, – ответил тот. – Спасибо, отец, за царский подарок.
– Я рад, что угодил тебе, сынок, – он пристально посмотрел на Роберта, подумал:
– Не зря я невзлюбил этого мальчишку. Он умнее меня. Даже сейчас, видя вопиющую несправедливость, он спокоен. Ему не нужны мои богатства. У него есть свое – открытая, добрая душа. А вот у детей, которые жили с нами, этого нет. Риф, пожалуй, не так испорчен, как девицы, но и в нем есть чертовщинка. Есть, я ее вижу, чувствую.
– Итак, продолжим, – глава семейства побарабанил пальцами по столу. – Все наследство мы разделим на четыре части. Одну – нам с Иродиадой, одну – Робин, одну – Рахили, одну – Рифу, все по справедливости. А, когда нас не станет, наша часть отойдет Робин.
– Несправедливо, – фыркнула Рахиль. – Чем Робин лучше нас с Рифом?
– Тем, что родилась раньше вас, – ответила Робин, показав ей язык.
Часы пробили десять раз.
– Пора спать, – сказала Лора. – Роберт, проводи меня в комнату.
– Хорошо, мама, – сказал он, поднял ее на руки, понес наверх.
– Наконец-то закончился этот безумно долгий ужин, – сказала Рахиль, плюхнувшись в кресло напротив отца. – Я устала так, словно копала землю.
– А мне ужин понравился, – сказал Риф. – Давайте хотя бы изредка устраивать такие вечера.
– Вот еще, – нахмурилась Робин. – Я не намерена сидеть за одним столом с нашим братцем – этим самодовольным индюком. Как хорошо, что он никогда с нами не жил. Надеюсь, он не задержится здесь надолго.
– Я тоже на это надеюсь, – проговорила Рахиль.
– Думаю, он пробудет здесь не больше недели, – проговорил глава семейства, глядя на большие часы. – Да. Так и будет.
– Неделя – это не так уж мало, – сказала Робин.
– Немало, ты права, но это – ничто по сравнению с вечностью, – сказал старик, поднялся и шаркающей походкой пошел к себе.
Роберт принес мать в комнату, уложил в постель. Она поцеловала его в лоб, сказала:
– Я и впрямь – счастливейшая из женщин, сынок. Спасибо тебе. Ты подарил мне столько радостных минут, что у меня выросли крылья.
– Смотри далеко не улетай, – попросил ее Роберт.
– Хорошо, – сказала она и закрыла глаза.
Роберт потихоньку вышел. Он спустился в сад, сел на скамейку под деревом, задумался. Не заметил, как подошел Риф.
– Не помешаю? – спросил он.
Роберт вздрогнул, голос брата его испугал, он забыл, что в доме еще есть люди. Посмотрел на Рифа, спросил:
– Ты хочешь со мной поговорить? – тот кивнул. – Присаживайся.
Риф уселся рядом, заговорил с особым юношеским задором.
Чувствовалось, что ему не с кем поболтать по душам и он несказанно рад, что такая возможность ему наконец-то представилась.
– Я счастлив, что у меня есть такой взрослый брат. Здорово, что ты приехал. А, если ты поселишься здесь, будет еще лучше. Нам тебя не хватало. Во всяком случае, нам с мамой. Она очень страдала все эти годы. Я слышал, как они с отцом ссорились из-за тебя. Мне было странно слушать их перебранку. Я удивлялся, почему они не любят тебя так, как нас. Однажды я даже спросил: "Он что, вам не родной?" Мама вскрикнула, замахала на меня руками, а отец расхохотался и ушел к себе. Тогда они мне так ничего и не ответили. И я решил, что ты – им не родной сын, иначе, как еще можно все это объяснить. Но теперь я вижу, что заблуждался, придумывая свою историю. Мы все похожи друг на друга, почти как близнецы. Никто не скажет, что мы – не родные люди.
– Внешнее сходство – это не главное, – сказал Роберт. – Сходство должно быть духовным. Тогда и только тогда жизнь наполнится яркими красками радости.
– У нас этого нет, – вздохнул Риф. – У нас сплошная чернота, словно мы живем в подземелье и никак не хотим его покинуть. Нас никто не держит в этом подземелье. Мы сами упорно держимся за него, не желаем расстаться с вековыми предрассудками, накопленными нашими предками, – усмехнулся. – Мы – не бедные люди, но дрожим над каждым пенсом. У нас большой сад, но в нем почти нет цветов. У нас много слуг, но все они злые и завистливые люди.
– Берут пример с хозяев, – вставил свое слово Роберт.
– Наверно, – сказал Риф, поднялся. – Ладно, пойду, мне завтра рано вставать. Я беру уроки верховой езды. Хочешь со мной?
– В другой раз, – сказал Роберт.
– Ловлю на слове, – Риф протянул ему руку. – Доброй ночи, брат.
– Доброй ночи, Риф.
Утром Роберт поднялся в комнату матери. Она крепко спала, улыбаясь чему-то во сне. На щеках играл румянец, дыхание было ровным, спокойным. Роберт опустился на колени, поцеловал ее в теплую щеку. Она не проснулась. Он вышел, тихонько закрыв дверь.
– Наверно, мама ошиблась насчет своего ухода, – подумал он. Отправился в сад.
Ровно в полдень, с последним ударом часов раздался истошный крик Рахили:
– Ма-а-а-а-ма!
На этот крик сбежались все домочадцы. Рахиль стояла у раскрытой двери, держалась за живот и голосила:
– Почему? Почему? Почему? Почему это досталось мне?
– Потому что сегодня твой день, – сказала Робин с издевкой. – Ты сама выбрала эту участь, сестричка.
– Какая же ты жестокая, Робин, – процедила сквозь зубы Рахиль.
– Ты не лучше, – парировала та.
Она отодвинула сестру от двери, вошла в комнату. Посмотрела на улыбающееся лицо матери, сказала:
– Спасибо тебе за все, – вытащила из шкафа сундучок с драгоценностями, прошла мимо плачущей сестры в свою комнату.
Вернувшийся домой, Риф стремглав помчался наверх. Замер на пороге. Ему не хотелось верить, что мамы больше нет. Он с большим трудом сделал несколько шагов, опустился на колени, сжал холодную руку матери, и заплакал. Он поднялся с колен лишь тогда, когда в комнату вошел отец. Они обнялись.
– Оставь нас, – попросил старик, подтолкнув Рифа к двери.
Закрылся и вышел через час еще более сгорбленным и старым.
– Нужно что-то сделать, – сказал он, ни к кому не обращаясь. – Что-то, что делают в таких случаях.
– Отец, никто из нас не знает, что делают в таких случаях, – простонала Рахиль. Она сидела на полу и раскачивалась из стороны в сторону. – Для нас это – шок. Это…
– Нужно отнести маму вниз, – сказал Роберт.
Он сделал глубокий вдох, перешагнул порог, посмотрел на мать. Она лежала в той же позе и улыбалась. Только румянец исчез со щек.
– Надеюсь, тебе хорошо, – проговорил Роберт, погладив ее по голове. – Спи спокойно, дорогая, пусть ангелы, которых ты видела, оберегают тебя.
– Пусть, – раздался рядом тихий голос.
Роберт обернулся. Никого. Только штора покачивается от ветра, да в открытое окно заглядывает смешная птичка с оранжевым хохолком на макушке и что-то щебечет.
– Все будет хорошо, – прошептал Роберт, склоняясь над кроватью.
Происходящее было похоже на сон. Роберт медленно выпрямился, взял на руки холодное тело матери, понес его вниз…
Дом наполнился людьми и звуками. Роберт ничего не понимал, не воспринимал. Он механически делал то, что ему говорили. Зачем нужно это делать? Так принято…
Роберт начал воспринимать реальность только после похорон. Он сидел в гостиной, смотрел на старинные часы и думал о том, что еще один отрезок жизни завершен. Отрезан. Ему, Роберту, нужно что-то делать. Но он не знает, что.
– Останешься? – голос Робин ударил его в сердце:
– Да, – машинально ответил Роберт, думая о двуличии сестры.
У могилы матери она несколько раз прижималась к его груди, просила не бросать ее, стать ей защитником, опорой. Он что-то ответил.
Ответил так же машинально, не придав значения вопросу. И лишь потом осознал, что объятия Робин не похожи на объятия сестры, нуждающейся в поддержке. В ее объятиях Роберт почувствовал страсть и понял, что ей нужен не помощник и защитник, а мужчина для удовлетворения плотских желаний. Это Роберта рассердило.
– Разве можно думать о земном в такую минуту? – хотел выкрикнул он, но не смог, голос пропал, потерялся где-то.
И сейчас, когда он думает о бренности всего живого, в ее вопросе звучит надежда. Робин говорит нежно, с придыханием, словно Роберт ее возлюбленный:
– Останешься?
– Нет, – отвечает он слишком резко, чтобы она поняла, что он никогда не станет ее любовником, потому что он – ее родной брат.