– Хватит, – Роберт вскочил, сжал кулаки. Ему захотелось ударить старика ладонью по губам. Так, как он сделал это когда-то в далеком детстве. Но он сдержался. Он приехал в родительский дом для того, чтобы остановить маятник, а не для того, чтобы еще сильнее его раскачивать.
Часы в гостиной пробили три раза. Слуга принес чай. Сказал, что хозяйка проснулась, но спускаться вниз не желает.
– Проводите этого господина к ней, – сказал старик, кивнув в сторону Роберта.
– Слушаю-с, – слуга склонил голову. – Прошу-с.
Роберт пошел следом за ним. Ему стало грустно от того, что дом стал ветхим и таким же дряхлым, как его отец. Ступени скрипели, поручни шатались, пахло плесенью и сыростью. На всем лежала печать тлена и умирания.
– Почему? – мысленно спросил Роберт. – Неужели из-за того, что в душах этих людей нет любви? Или виной всему – маятник зла, который мне предстоит остановить.
Слуга распахнул дверь в комнату. В нос ударил запах карболки. Роберт перешагнул порог, воскликнул:
– Мама! – упал к ногам сухонькой старушки с безжизненным взглядом выцветших глаз. – Мамочка!
Было трудно поверить, что женщина, которая сидела пред ним – его мать. Роберт помнил ее другой: веселой, жизнерадостной, молодой, одетой в яркие дорогие наряды. Ему не верилось, что за восемь лет произошло такое фантастическое превращение. Его мама выглядит старше Тильды, старше своего мужа, хотя намного моложе их.
– Мама, – простонал Роберт, уткнувшись ей в колени. – Милая моя, любимая моя мамочка, как я рад видеть тебя.
От этих слов она словно пробудилась. Взгляд потеплел.
– Роберт, сынок. Как хорошо, что ты приехал, – голос ее дребезжит. Видно, что ей трудно говорить. – Отнеси меня в сад, пожалуйста. Я так хочу подышать свежим воздухом, полюбоваться цветами.
Роберт подхватил ее на руки, понес вниз. Его напугала невесомость ее тела.
– Что с тобой, мама? – спросил он, усадив ее на скамью под деревом.
– Я умираю, Роберт, – ответила она с улыбкой.
– Нет, этого не может быть, – проговорил он растерянно. Принялся растирать ее холодные руки, словно это могло остановить необратимые процессы, происходящие в организме матери.
– Роберт, ты должен мне поверить. Я знаю, что завтра в полдень все закончится, – проговорила она, глядя вдаль. – Я вижу ангелов, зовущих меня. Я уговорила их подождать до завтра. Я знала, что ты приедешь сегодня. Мне нужно было прижать тебя к своей груди и отдать тебе всю свою любовь и нежность, которых ты был лишен. Прости меня, мой мальчик.
Роберт прижался к ее груди и заплакал.
– Мама, что такое? – раздался над их головами грозный голос. – Зачем вы вышли? Доктор строго-настрого запретил вам…
– Я не желаю слушать про докторов, Робин, – отмахнулась она. – Иди читай нотации своему отцу. Дай нам с сыном побыть наедине.
– С сыном? – Робин побагровела. – Ты называешь сыном этого изгоя, бросившего вас? Да он…
– Заткнись, – рявкнул Роберт, сжав кулаки.
Робин фыркнула и убежала в дом, а старушка прижала ладони к губам и рассмеялась. Когда Роберт вновь уселся на скамейку, она сказала:
– Если бы ты знал, сынок, как они меня измучили. Но больше всех надо мной издевается, Ирод.
– Ирод – царь Иудейский? – спросил Роберт, решив, что мать потеряла рассудок.
– Никакой он не царь, – отмахнулась она. – Неужели ты забыл имя своего отца?
– Ты хочешь сказать, что имя моего отца – Ирод? – Роберт удивленно посмотрел на нее.
– Да, – подтвердила она. – А меня он называл Иродиадой, хотя мое настоящее имя Лора, – усмехнулась. – Раньше мне это нравилось. Я гордилась своим новым именем, пока не узнала, какая жестокая женщина его носила. Она погубила Иоанна Крестителя только за то, что тот говорил ей и Ироду правду, призывал к покаянию. Иродиада уговорила дочь, чтобы та сплясала перед Иродом танец вакханки, а потом потребовала у мужа подать ей голову Иоанна на серебряном блюде. Он выполнил ее приказ. А через некоторое время Иродиада получила на таком же блюде голову своей дочери. Девушка перебегала через реку и провалилась под лед. Она не подумала о том, что лед слишком тонкий и острый, как меч, а она не такая легкая, чтобы бегать по тонкому льду, и поплатилась за свою беспечность. Лед треснул, девушка провалилась между льдинами, которые вонзились в ее шею. Она извивалась в диких конвульсиях, пока не лишилась головы. Острые, как ножи льдины перерезали ей горло. Очевидцы утверждали, что девушка дергалась так, словно плясала адский танец в угоду Ироду… – вздохнула. – Все закономерно: зло породило зло, за зло воздалось злом. Прошу тебя, милый, не мысли зла. Никогда. Хорошо?
– Хорошо, – пообещал он.
– Пожалуйста, отнеси меня обратно. Я устала, – попросила она, виновато улыбнувшись.
Он подхватил ее на руки, понес в дом.
– Ах, какое блаженство я испытываю! – проговорила она. – Я – счастливейшая из женщин. Теперь я ничего не боюсь. Я даже рада, что завтра все закончится.
– Можно попросить тебя об одном одолжении, – сказал Роберт, усадив ее на кровать.
– Конечно.
– Прикажи накрыть стол в гостиной, – попросил Роберт. – Мне хочется хоть раз посидеть за большим семейным столом, посмотреть на своих родственников, почувствовать себя членом большой семьи.
– Прекрасная идея! – воскликнула она. – Мы устроим прощальный ужин при свечах. Только о том, что этот ужин прощальный, мы не скажем никому.
– Никому не скажем, Лора, – повторил Роберт.
– Позови слугу, я отдам распоряжение, – сказала она.
Роберт поцеловал ее холодную руку, вышел.
В семь часов вечера в гостиной накрыли стол, зажгли свечи. Лора надела свое любимое платье, подрумянила щеки, подкрасила глаза, губы.
– Мама, ты помолодела лет на двадцать! – воскликнул младший сын Риф. – Встреча с Робертом вернула тебя к жизни.
– Да, мой милый, – проговорила она. – Я надеюсь, что вы подружитесь, и мы будем частенько собираться за этим столом.
– Это было бы замечательно, – сказал Риф, уплетая жаркое. Ему едва исполнилось восемнадцать, и у него был зверский аппетит, а отец считал, что много есть вредно, и нередко оставлял детей без ужина. Поэтому приезд брата Риф воспринял, как подарок судьбы. И если теперь такие вечера станут постоянными, он наконец-то избавится от постоянного чувства голода.
– Если Роберт останется с нами, жизнь наладится, – думал Риф, поглядывая на брата.
Роберт был ему симпатичен. В прошлый раз, когда Роберт приезжал в гости, они с Рифом виделись мельком и ни о чем не говорили. Им было не о чем разговаривать. Рифу шел одиннадцатый год, а Роберту уже исполнилось двадцать два. Колоссальная разница в возрасте не позволила им сблизиться. Зато теперь ему есть, что рассказать Роберту. Есть о чем спросить его. Ему не терпится пожаловаться на сестер, этих злых эгоисток, которые всем недовольны и всегда пребывают в унынии. Вот и сейчас они сидят с кислыми минами, искоса поглядывают на Роберта и хотят поскорее выпроводить всех из-за стола.
– Мама, вам пора отдыхать, – сказала Робин строгим голом.
– Позволь мне самой решать, что делать, а что нет, – проговорила Лора, взяв бокал. Рука дрогнула, бокал упал и разбился.
– Я же говорила, говорила, что вам пора в постель, – закричала Робин раздраженно. – Я с самого начала была против этого застолья. Что за глупость, сидеть за столом и смотреть на трясущихся старцев…
Роберт стукнул кулаком по столу с такой силой, что подпрыгнули бокалы, встал, а Робин плюхнулась на стул, вжала голову в плечи. Грозный голос брата ее напугал. Она решила немного помолчать.
– Тот, кто не желает сидеть за этим столом, может проваливать, – сказал Роберт. – Но вначале этот некто должен попросить прощения у прекраснейшей из женщин по имени Ма-ма.
– Прости, – пробубнила Робин, выскочив из-за стола.
– Не сердись на нее, сынок, – попросила Лора. – Она хорошая, добрая девочка, просто она немного устала. Ухаживать за больным человеком нелегко.
– О, да, если учесть, что в доме полно слуг, то ее жизнь просто невыносимо трудна, – проговорил Роберт с изрядной долей иронии. Лора улыбнулась, посмотрела на мужа, спросила:
– Ты что-то хочешь сказать, милый?
– Да, – он закашлялся. – Мы хотели обсудить завещание. Думаю, сейчас, когда все в сборе, для этого самое подходящее время.
– Нужно позвать Робин, – сказала средняя дочь Рахиль и побежала за сестрой.
Они обе вошли и встали у двери, скрестив на груди руки. Роберт расхохотался:
– Вы похожи на каменных идолов с острова Пасхи.
– До Пасхи еще далеко, – сказала Рахиль, не поняв его юмора.
Она не была расположена к шуткам, Роберт ее раздражал. Да и разве можно веселиться, когда решается вопрос о наследстве, от которого зависит их жизнь, их судьба. Ей не хотелось, чтобы все состояние родителей досталось этому негодному Роберту, которого отец выгнал из дома. Поделить деньги на всех было бы тоже неверно. Рахиль считала, что им с сестрой должно достаться три части, а четвертую пусть делят между собой мужчины. Мать она в расчет не брала. Она знала, что ей недолго осталось жить в этом доме. Она ее жалела, но не знала, как облегчить ее страдания, поэтому старалась не докучать ей. Она навещала мать лишь тогда, когда сама того хотела. Вначале их встречи были частыми, а потом сократились до двух раз в месяц. Но и этого для Рахили было много. Она не знала, о чем говорить с больной женщиной. Ей – двадцатилетней девушке – было не интересно обсуждать то, что занимало ее умирающую мать. Одного хотелось ей: поскорей бы все закончилось. Поскорей.
Каждое утро Рахиль говорила себе:
– Вот-вот-вот и это произойдет.