- Кто же такие были люди в замке и чего они ждали? - спросил первый; он слушал с жадным вниманием.
Рассказывавший пожал плечами.
- Кто же может знать? заклят замок каким–нибудь волшебником!
- Всего много в лесу, а в особенности в горах!.. - сказал первый.
- Раз мой отец ошибся тропой и заблудился. Ночь между тем пала, да темная, безлунная, в трех шагах ничего не распознать. А у нас, так же, как здесь, горы кругом, лес дремучий. Что тут делать? Того и жди, с кручи загремишь - и ворон костей не соберет! Подумал отец да на дуб большой и залез от зверей; устроился на ветвях и решил как–нибудь дождаться до света.
Сидел он, сидел, сморило его, дремать начал. И вдруг видит - светляки стали загораться на земле - один, другой, третий… как рассыпало их. Всмотрелся отец: нет, это не светляки, а маленькие человечки, гномы; самый высокий в локоть ростом; на всех красные колпачки, все бородатые, на плече у каждого кайло маленькое, в руке фонарь зажженный. Видимо–невидимо сошлось их под дубом, на котором сидел отец; разместились все на переплетшихся корнях, а один в красном плаще, король ихний, на бугре расположился; от огней внизу светло стало. Испугался отец; сами ведь знаете, что не к добру гнома увидать; приник он к дубу, старается не дышать. Слышит - разговор повели гномы - будто колокольчики крохотные зазвенели. И узнал отец, что совсем близко от того места, под скалой, пещера имеется, а из нее два хода в глубину земли ведут. А в этих ходах несметное богатство - жилы толстые, серебряные тянутся; гномы порешили этой пещеры пока не касаться, а начать работу в другой, что за день пути отстояла - туда они и собрались идти. Отдохнули гномы и двинулся в лесную глубь звездный поток из фонариков; опять темнота наступила. Только стало светать, отец слез с дуба и давай пещеру искать. Нашел ее почти сейчас же, вполз в нее на животе - иначе нельзя было попасть, вход очень низкий был - видит, над ним словно огромные ледяные сосульки нависли; отыскал он и другие два хода. Далеко идти без огня не посмел и только заглянул в них, - верно: в стенах словно канаты серебряные скрутились, перепутались! Обрадовался отец. Выбрался из пещеры на вольный свет, положил пометы на скалу с пещерой, отыскал дорогу и побежал домой.
- "Так и так", - говорит матери, - "вот что со мной было"! Ну, радость, понятно, в доме сделалась: богачами ведь сразу оказались! Наутро отец забрал кайло, суков смолистых для освещения, хлеба и пустился в дорогу. Нашел полянку, на которой ночевал и дуб узнал; отыскал свои засечки на деревьях и дальше заспешил. Шел - шел… пометы его, а путь как будто не тот!.. и не наверх, как утром вчера, а вниз куда–то вел. Спустился отец с горы, на дне ущелья оказался. Взобрался опять на гору, сыскал свои надрезы - они его еще в другое место завели. Сунулся по третьему следу - в еще более диком месте очутился, едва вылез, ни скалы, ни пещеры и в помине нет! Бился, бился отец, да так ни с чем домой к ночи и вернулся… Говорили потом старики, что нельзя было ему босиком в пещеру входить - надо было обмотать ступни чем–нибудь мягким, чтобы следов не оставить. А как наткнулись гномы на следы и поняли, что человек их богатства увидел - сейчас же засыпали вход и поделали насечки на деревьях в разных направлениях.
Так мы в бедности своей и остались!..
Уже совсем легла ночь.
Месяц еще не всходил из за гор, небо было серо–синее; каменные вершины казались посыпанными снегом; лагерь понемногу замирал.
- А пора и спать?.. - проговорил один из рассказчиков и стал устраиваться у огня.
Со стороны двуколки опять послышался стон; улегшийся было Марк встал, подошел к больному и нагнулся над ним.
- Не нужно ли тебе чего? - спросил.
На него глянуло совсем молодое, бледное лицо с карими глазами.
- Пить!.. - проговорил Ян спекшимися губами.
Марк подал длинногорлую тыкву с водой и больной с жадностью приник и долго не отрывался от нее.
- Спасибо!.. - сказал и опять опустился на войлок. Марк укутал его в веретье с двуколки, прочел молитву и улегся поблизости. Ночью он несколько раз просыпался и проведывал больного.
В серебряной ряби облаков плыл месяц; только шум речки нарушал тишину; отблески костров пятнами золотили черную стену безмолвного леса. Было жутко, торжественно, незабываемо хорошо…
ГЛАВА VII
Певучие звуки трубы пробудили Марка на рассвете. Он открыл глаза и несколько мгновений не мог понять, в чем дело: кругом недвижно висел белый как молоко, густой туман. Марк поднялся; сделались видны верхушки палаток и головы людей, как бы плававших в разные стороны в этом молоке; высоко вверху четко виднелось кольцо горных вершин; из них две, самые высокие, горели как яркие, алые маки.
Туман понемногу оседал; люди складывали палатки, водили на водопой, седлали лошадей и длинноухих мулов; было сыро, холодно и когда туман исчез - сизый налет росы покрывал все.
Марк и трое его новых товарищей подошли к больному; он был в забытьи и не ответил на зов.
- Чего его таскать с собой? - проговорил тот, который рассказывал про рыцаря Вода. - Оставить его надо: все едино помрет!..
- Что ты? - возразил Марк. - Да его звери съедят!
- А кто же с ним возиться будет? ты, что ли?
- Я!.. - подтвердил Марк. - Помогите мне только на повозку его поднять!
Кнехты исполнили просьбу.
По второму зову трубы закричали погонщики, заскрипели колеса повозок - обоз тронулся в путь. Впереди, блестя остриями копий, ехали вооруженные всадники; другой отряд замыкал шествие.
Марк зашагал рядом с больным и всячески старался не давать ему мотаться из стороны в сторону на рытвинах и колдобинах.
Стал чувствоваться восход солнца: сделалось теплей, хмурое, предрассветное настроение людей сменялось оживлением; в хвосте каравана кто–то загорланил песню.
Понемногу сделалось жарко; солнце выкатилось из–за горной цепи; рои мух и оводов стали беспокоить лошадей и мулов; погонщики обмахивали их ветками.
Часа через три долина сузилась и превратилась в дикое безлесное ущелье; со всех сторон вставали темные и красноватые каменные кручи и скалы; шум реки превратился в рев; клубясь и пенясь, она с яростью прыгала по камням; над стремниной вздымались отвесные скалы; в одном месте - самом узком - она давала крутой поворот и там висела арка каменного моста; по ту сторону реки, на уступе, над водой серели башни и стены небольшого замка.
Караван сдвинулся теснее и остановился; люди стали приготовлять оружие: дорогу у самого моста перегородила толпа пеших, вооруженных людей; предводитель их, блестя латами, возвышался над всеми на огромном вороном коне; пук белых и красных страусовых перьев развевался на его шлеме.
Марк и повозки его товарищей задержались на бутре; им было хорошо видно все происходившее. От головы каравана отделился, окруженный своими всадниками, мейстер Иогансон; он приблизился к рыцарю, слез с седла и снял шляпу; тот поднял забрало; начались какие то переговоры.
- Ишь, сволочи!.. - со злобой выговорил один из кнехтов, стоявших около Марка. - И не надо нам через их мост идти, а все–таки плати за то, что мимо идешь…
- Зачем же платить? - удивился Марк.
- Попробуй, откажись! Сейчас мейстер много не даст - мы сильней ихней шайки, а что–нибудь сунуть надо: иначе потом поплатишься!
Между начальником каравана и рыцарем, видимо, происходил торг; мейстер полез к себе в карман, вытащил монету и подал ее человеку в полосатой куртке и с синим колпаком на голове, стоявшему около стремени рыцаря; этот подкинул ее на руке и спрятал за пазуху. Рыцарь поднял над головой копье и люди, перегораживавшие дорогу, расступились по обе стороны ее. Мейстер сел на лошадь, провел сквозь них отряд и сейчас же остановил его на свободном месте; по знаку его руки караван двинулся вперед.
Марк, проходя мимо, со вниманием всматривался в бородатые лица вражеских воинов; рослые, плечистые как на подбор, они каменными изваяниями стояли, опершись на копья. Рыцарь казался грудой железа; лицо его было багрово; из–под клокастых бровей смотрели маленькие, воспаленные глаза; темная борода с сильною проседью покрывала подбородок и щеки.
- Дьяволы!.. - вполголоса произнес другой сосед Марка, когда стены из людей были пройдены. - Хари разбойничьи! Все в шрамах!
- А зачем наши конные у моста остались? - спросил Марк.
- Чтобы не напали сзади на обоз! - пояснили ему. - Это такой проклятый народ - всякую пакость сделают, да еще наглумятся потом! Кабы их сила сегодня была - либо дотла ограбили бы, либо что ни захотели, то и отняли бы!
Сила, брат, на свете всему голова!
Замок и мост остались позади; дорога свернула в боковое ущелье и густой лес опять зазеленел кругом каравана.
Около полудня на лужайке, где было много травы, сделали привал; чтобы не попасться врасплох, задний отряд был усилен; на высокий дуб влез сторожевой: оттуда открывалась значительная часть пройденного пути.
Только что развьючили животных и развели костры для варки обеда, на поляне, верхом на ослике, показался толстяк–монах в коричневой рясе и с лицом в виде полной луны; обритая голова его стояла на туловище–бочке без всяких признаков шеи; на маковке чернела скуфейка; по бокам ослика висели две туго набитые переметные сумы из прочной козьей шерсти; на них врастопырку торчали две короткие, жирные ноги монаха, обутые в грубые башмаки, подбитые крупными гвоздями.
Глаза и рот толстяка казались узкими щелками; между ними краснела картофелина - нос; монах беспрерывно благословлял и влево и вправо рукою; встречные обнажали головы и кланялись.
На середине луговины он остановил ослика и слез; его окружили люди и помогли снять сумы.