Сыновья барона при звуках рога тоже преобразились, как воскресшие мертвецы - возможно, этот звук воскресил бы их, если бы они действительно ими были - и, грохоча сапогами, бросились к коновязи. Барон первым вскочил на коня, протрубил ответный сигнал и вылетел в ворота.
Забытый "заморыш" остался в пруду: у него еще хватало сил, чтобы цепляться за бревно, но не хватало, чтобы вылезти на берег.
Однако Оливье на бегу выдернул брата из воды, и, оставив лежать на берегу, бросился за остальными.
* * *
На этот раз охота была недолгой - уже вечером следующего дня счастливый барон въехал в покосившиеся ворота, с торжеством везя перед собой в седле тушу "матерого".
Первым, кого он увидел, был его утопленный сын: он стоял посреди двора и исподлобья смотрел на отца злобными, как у волчонка, глазами.
Барон не чувствовал угрызений совести, но был суеверен - он перекрестился и прочитал короткую молитву. Мальчишке от этого не стало ни холодно, ни жарко; тогда барон убедился, что перед ним не утопленник, а живое существо.
- Вот живучий щенок! - хмуро проговорил он, спрыгивая с седла.
Мальчишка весь затрясся, когда барон двинулся к нему, но не попытался убежать, а лишь пригнул голову, по-прежнему глядя на отца с сосредоточенной волчьей ненавистью. Так же смотрел на барона затравленный "матерый" перед тем, как броситься грудью на рогатину в отчаянной надежде добраться до горла врага…
Этот взгляд привел барона в дикое бешенство.
- Ты на кого так смотришь! - заревел он. - Ты на отца родного так смотришь?!
- Этьен! - испуганно вскрикнула вынырнувшая откуда-то баронесса, но Рэндери оттолкнул ее и схватил в охапку своего живучего сына.
- Сейчас посмотрим!.. - сказал он.
Что именно "посмотрим", он не договорил: баронесса коршуном налетела на мужа и попыталась вырвать сына из его рук.
Но барон Рэндери крепко держал свою добычу. Не обращая внимания на крики жены, он посадил "заморыша" на своего огромного, как бык, и злого, как черт, вороного коня, и "заморыш" намертво вцепился в его гриву.
- Подай факел! - крикнул барон одному из слуг.
Выхватил у слуги факел и хлестнул им по крупу лохматого черта.
Черт завизжал, как целое кабанье стадо, вылетел в ворота и исчез в вечерних полях.
Баронесса вцепилась в волосы мужа.
* * *
Под утро барон, измученный тревогой за судьбу своего лучшего коня, послал Оливье на поиски.
Оливье вернулся, ведя в поводу взмыленного коня и везя перед собой в седле спящего брата - "черту" так и не удалось его скинуть, и мальчишка всю ночь провел на необъятной лошадиной спине.
- Вот живучий щенок! - повторил барон при виде этой картины.
Подбежавшая баронесса схватила Кристиана и крепко прижала к груди; мальчишка проснулся и, прежде чем его унесли, слипающимися глазами взглянул на отца все с той же непримиримой волчьей ненавистью.
- Ах, ты! - только и вымолвил барон, провожая сына растерянным взглядом. - Ах, ты…
* * *
К концу следующей охоты барон и думать забыл обо всем, кроме затравленного им великолепного оленя-трехлетки. Но едва он проспался после обмывания охотничьей удачи и вышел во двор, как перед ним тут же очутился Кристиан: заложив руки за спину, "заморыш" мерил отца таким взглядом, что барон некоторое время только молча хрипел при виде этого неслыханного нахальства.
- Серый, Страж, куси его!.. - взревел наконец Рэндери и засвистел, как свистел, натравливая собак на оленя.
Но мальчишка, должно быть, заранее продумал путь отступления. Не успели "этлейские гончие" вскочить, взбудораженные свистом, как он котенком взлетел на ворота и с их высоты стал корчить рожи остолбеневшему барону.
- Щенок! Ублюдок! Наглец! - в ярости прохрипел Рэндери и заметался по двору, швыряя в кривляющегося чертенка всем, что попадалось под руку.
Но Кристиан, маленький и юркий, без труда уворачивался от летящих в него камней, ведер, яблок и ножей, а когда барон вне себя завыл:
- Подожгу ворота!!! - стал выкрикивать звонким голосом такие соленые ругательства, что баронесса, без памяти выбежавшая на помощь своему любимцу, замерла на месте, не веря своим ушам.
Багрово-красный барон бросился за арбалетом, но Кристиан не стал дожидаться его возвращения. Скатившись с ворот, он свистнул Серому и Стражу, с которыми был в наилучших отношениях, и убежал с собаками в поля под жалобные крики баронессы.
Он не хотел прятаться за юбку матери.
С того дня, как его топили в пруду, семилетний мальчишка стал мужчиной и объявил войну своему отцу, ненавидя его, как взрослый мужчина.
Четыре года продолжалась война между "заморышем", едва не падавшим от дуновения ветра, и силачом, которому ничего не стоило вскинуть на плечи убитого оленя, между тирком и троллем, между муравьем и львом.
Барон всеми силами пытался выбить дух из окаянного бунтовщика; порой он даже забывал про охоту в тщетной попытке вырвать у Кристиана хоть единственное слово раскаяния или хотя бы жалобный всхлип - напрасно! Он так и не добился от сына ничего, кроме угрюмого взгляда исподлобья, который с каждым годом делался все упрямее и злее.
Волчонок отчаянно сражался за жизнь, цеплялся за нее зубами и когтями! Несколько раз барону казалось, что с ним все кончено, но всякий раз он вынужден был восклицать: "Вот живучий щенок!" Эти слова Рэндери произносил сперва свирепо, потом - удивленно, а после к удивлению стало примешиваться нечто вроде уважения к отваге и упорству врага. Заморыш не хотел помирать, хоть ты тресни! Здоровенный парень не вынес бы половины того, что выносил он, или хотя бы взмолился о пощаде! А этот сероглазый задохлик жил наперекор всему, и хотя на его шкуре, должно быть, не осталось ни единого целого клочка, смотрел на отца все тем же волчьим взглядом, от которого барону порой становилось жутко…
И барон Рэндери первым выбросил флаг капитуляции.
Однажды утром он застал своего противника на заднем дворе, где Кристиан вместе с сынишкой конюха сооружал из лучинок ветряную мельницу (иногда этот закаленный воин позволял себе такие детские забавы). При виде отца Кристиан вскочил, твердо решив без боя не даваться ему в руки.
Но барон засопел и бросил к ногам сына один из двух легких коротких мечей, которые принес с собой.
- Бери, щенок… - буркнул он. - Покажу тебе кой-какие удары…
Кристиан, не спуская глаз с врага в ожидании подвоха, поднял меч и стиснул его витую рукоять. Он ждал этого момента четыре года, не раз видел его во сне, но теперь не мог поверить, что долгожданный миг наконец наступил.
- Да не бойся! - усмехнулся барон. - Протыкать тебя насквозь я не буду…
Кристиан сузил глаза и вытянулся в струнку - маленький клубок нервов и жил, дрожащий от ненависти и возбуждения.
Барон не знал, что еще два года назад Кристиан упросил своего младшего старшего брата Оливье учить его бою на мечах. Оливье усмехнулся и сказал: "Ты же слишком слабенький, Крис!", на что Кристиан ответил: "Я стану сильным и убью его!"
Оливье только пожал плечами… Но с тех пор они часто фехтовали, уходя в поля - сперва на легких ореховых палках, потом на тяжелых дубовых и, наконец, на настоящих мечах с притупленными остриями.
15
В душном предгрозовом урагане, рвущем траву полей, мчался отряд в полторы сотни рыцарей в сопровождении слуг с зажженными факелами в руках.
Роберт Лев очертя голову гнал коня к лесу, и вскоре всадники нырнули в ревущий лесной полумрак. Шум ветра в вершинах деревьев заглушал топот конских копыт, с неба то и дело обрушивались громовые удары, и темное небо в просветах листвы освещалось дрожащими вспышками. Потом чаща стала редеть, и, наконец, кони, путаясь копытами в траве, облегченно вырвались из леса.
На вершине холма Роберт Лев резко осадил вороного и предостерегающе поднял руку.
Часовой не солгал: враг был совсем близко.
Внизу, под холмом, на котором остановился отряд, виднелись развалины замка, вдали среди темных полей полыхал огонь с жидкой гривой черного дыма, а на полпути между огнем и замком растянулась длинная цепочка всадников, словно в поле извивалась гигантская змея со злобно горящими глазами: двумя факелами у скачущих впереди. Змея стремительно скользила от бывшей деревни к бывшему замку, а за ней так же стремительно катила гроза…
- Да, это шапарцы! - сказал трубадуру барон Ильм. - Да поможет нам дева Мария!
Дикие шапарские племена, племена степных скуластых варваров, поклоняющихся ста богам, порой пересекали перевалы по горным тропам и появлялись на западе Торнихоза, где горы были не так высоки. Свирепые желтокожие язычники жгли, грабили и убивали всех подряд - и бедных крестьян, и знатных феодалов - и жители боялись их не меньше, чем черной смерти, потому что шапарцы приносили не меньше опустошений и были так же безжалостны, как она…
- Чего вы ждете, граф? - приподнявшись на стременах, крикнул Рэндери Роберту Льву. - Они уже близко!
Рыцари торопливо опускали забрала шлемов - многие из них знали, что такое драка с шапарцами, которые забрасывают врагов издалека тучей метко пущенных стрел.
- Терпение, рыцарь! - проворчал Роберт Лев, кусая усы.
Теперь, глядя на приближающегося врага, он стал поразительно сдержанным и хладнокровным. Еще не настал тот миг, когда он должен был обезуметь от запаха крови и начать рубить всё и всех подряд в неистовой рукопашной свалке - за что его называли еще и Робертом Безрассудным. Но сейчас Лев спокойно смотрел на три сотни язычников и прикидывал, как будет лучше расправиться с этой сворой, чтобы уцелеть самому…