- Незаконный сын герцога Кри был храбрейшим из рыцарей Юга, - сурово проговорил Рэндери. - Он пятьдесят раз побеждал на поединках и турнирах! А незаконный сын барона Эйлама за свою отвагу был прозван Рыцарем Разящего Меча. Не тот достоин презрения, кто рожден без благословения церкви, а тот, кто трусостью позорит благородную кровь, текущую в его жилах!
Шут сделал слабую попытку встать, но, согнувшись, упал на колени.
- Если бы Он узнал, что во мне течет благородная кровь, Он вспорол бы мне живот и запихал туда живых кошек, - с тоской глядя на открытые ворота, прошептал он. - Так Он поступил с незаконным сыном рыцаря Невилля, который жил здесь… А рыцарям еще везет, если Он убивает их в бою, а не закапывает в землю по шею и не разводит вокруг их головы костер… Как Он поступил, говорят, с герцогом Палангутским…
- Замолчи, шут! - рявкнул Рэндери. - Неужели я буду слушать клевету на человека, чей хлеб я ел и под чьим кровом провел ночь?!
Шут вздрогнул, съежился, снова попробовал встать - и неожиданно для самого себя шепнул:
- Если бы я родился таким же сильным и умел бы рубить мечом дубовые столы - я бы тоже был храбрейшим из храбрых!
- "Ну, все! - подумал он, увидев, как странствующий рыцарь распахнул глаза и вскинул брови. - На этот раз - конец!"
Он закрыл глаза, перестал бороться с болью и стал ждать неминуемой смерти… Но даже ужас его был подавленным и заглушенным - то ли он еще не пришел в себя, то ли окончательно "устал бояться", как сказала Кристина.
Только смерть почему-то все медлила - и вдруг сквозь звон в ушах и боль шут услышал громовой хохот Кристиана Рэндери.
Странствующий рыцарь хохотал, держась руками за перевязь и откинувшись назад, мотал кудлатой головой, звонко хлопал себя по доспехам на груди - и снова хохотал, словно с горы катилась бочка, набитая булыжниками.
- О Господи, шут… - еле вымолвил он наконец сквозь раскаты громового смеха. - Значит, если бы ты родился таким же сильным, как я, ты был бы храбрейшим из храбрых? Когда я родился, малыш, меня долго искали по всей кровати и не нашли бы, если бы не догадались перетряхнуть одеяла!
13
На рождение седьмого сына мелкого барона, затерянного со своим обветшалым замком и несколькими акрами родовой земли в богом забытом Сэтерленде, не обратил особого внимания никто, кроме баронессы.
Вернувшийся с охоты барон недоуменно обозрел орущего заморыша величиной с кошку, нахмурился и пожал плечами.
- Этого еще не хватало! - прогудел он, перепугав няньку и жену. - Еще один наследничек… Что же мне ему оставить - разве что дохлую курицу и благословение? Да заткни ты ему глотку, о гос-споди!
Нянька испуганно отскочила от барона, а младенец взвыл еще громче, непостижимо звонким для своих размеров голосом.
Хозяин замка махнул рукой и затопал к выходу, но на пороге остановился и бросил:
- Клянусь спасением души, лучше было бы сразу его утопить - все равно толку от такого задохлика будет не больше, чем от хромой кобылы!
Выдав это мрачное предсказание, он вышел - чтобы на несколько лет начисто позабыть о существовании младшего сына.
У барона была одна всепоглощающая страсть - охота, и он предавался ей с утра до вечера по много дней кряду, невзирая ни на погоду, ни на время года, ни на церковные праздники. Его замок протекал, как решето, и был любимым местом прогулок зимних ветров; его хозяйство, поддерживаемое усилиями нескольких слуг и самой баронессы, состояло из двух десятков кур, трех тощих коров и свиньи с поросятами; деревня с "его людьми" давно уже жила сама по себе, отделываясь двумя жалкими оброками - осенним и весенним, но барона Рэндери все это не беспокоило: он охотился.
В окружении шестерых сыновей, сызмальства обученных дуть в рог, орудовать копьем и держаться в седле, на могучих конях (самом дорогом, что было у барона), он целыми днями гонял по своим владениям и по владениям соседей вслед за визжащей и лающей сворой "чистокровных этлейских гончих", как Рэндери называл стаю цепких злых дворняжек.
Раз в три или четыре дня барон возвращался в замок, чтобы отоспаться и свалить там добычу; ее тут же обступали пять-шесть детей дворовых слуг, среди которых барон ни за что не узнал бы своего сына. Возможно, он был уверен, что заморыша уже нет в живых, а может, просто позабыл о его рождении.
Но "заморыш" жил и даже рос, хотя по-прежнему оставался маленьким и хилым - совсем не похожим на своих могучих братьев. Поэтому, и еще потому, что он был нежданным "последышком", младшего сына без памяти любила баронесса и баловала, как могла.
Так он и рос маменькиным сынком, пока однажды барон не вспомнил о его существовании.
В тот день, задержавшись в замке дольше обычного, Рэндери за ужином хватил слишком много вина и вышел вечером во двор прогуляться. Вместе со слугами там были трое его сыновей - они разделывали убитую дичь, пока их братья рыскали по окрестным полям, прихватив с собой "этлейских гончих".
Рядом с сыновьями барона бесцеремонно толкался какой-то маленький чернявый мальчик, трогал страшные клыки кабана, дергал за хвост оленя, и, содрогаясь от веселого ужаса, заглядывал в пасть волку. Потом малец вытащил из ножен младшего сына барона охотничий кинжал, а Оливье только мельком взглянул на него и отвернулся.
Барон наблюдал за наглым сопляком, возмущаясь все больше и больше, и наконец подошел, толкнул его ногой и прогрохотал:
- Чей это щенок? Как зовут?
Мальчик вздрогнул и спрятался за спину Оливье.
- Кристиан… - прошептал он оттуда.
- Это же Кристиан, отец, - подтвердил Оливье, и все удивленно закивали.
- Какой еще Кристиан?! - раздражаясь все больше, рявкнул барон.
- Ваш младший сын, мой брат, - исчерпывающе объяснил Оливье, и снова все закивали.
- Что?! Вот этот?! - нисколько не смутившись, воскликнул барон. - А ну, подь сюда!
Мальчишка нехотя вылез из-за спины Оливье, с опаской глядя на разгневанного великана. Баронские сапоги со шпорами, рог через плечо и ножи за поясом неудержимо притягивали его, а свирепый вид, заросшее бородой лицо и грозный голос - пугали.
- И это - мой сын? - вопросил Рэндери, волосатой лапой ухватив мальчишку за руку, тонкую, как лучинка. - Вот этот заморыш? И что мне с ним делать, скажите на милость? Вот Жеру достанется домен, из Эрвина, пожалуй, выйдет неплохой аббат, остальные станут славными воинами в чьей-нибудь дружине - ну, а это кушанье кому сгодится? Черт меня раздери, такими руками не удержишь даже зубочистку, не то что копье или меч!
- Не все же сразу, отец, - возразил Оливье. - Когда он подрастет - тогда, пожалуй…
- Вот еще! - рявкнул барон. - Ждать, пока он подрастет, чтобы он опозорил наш род! Нет, только гляньте на этого недоноска… Лучше уж я сразу утоплю его в пруду!
И, не откладывая дело в долгий ящик, барон вскинул сына на плечо.
- Мама!.. - завизжал мальчишка, выронив кинжал и дрыгая ногами.
Но баронесса, должно быть, была в дальних комнатах замка и не услышала его вопля.
- Заткнись, щенок! - гаркнул Рэндери, широкими шагами устремляясь на задний двор.
Исполненные любопытства сыновья барона и слуги побросали все дела и побежали следом.
На заднем дворе был небольшой, но глубокий пруд, в котором купали и поили лошадей, а иногда здесь плавала стайка уток. Увидев, что отец тащит его к пруду, мальчишка взвыл еще пронзительнее и вцепился зубами в баронское ухо.
- А, ты кусаться, стервец! - заревел Рэндери, окончательно рассвирепев.
Оторвал от себя мальчишку и со страшным ругательством швырнул его на середину пруда.
Размах был так силен, что только полминуты спустя нахлебавшийся воды "заморыш" вынырнул на поверхность и отчаянно замолотил по воде руками, вздымая вокруг тучи брызг.
Все, кроме барона, с интересом следили за его усилиями, а Рэндери с гневным ворчанием то и дело притрагивался к укушенному уху и осматривал потом свои окровавленные пальцы.
Неизвестно каким образом, но, то и дело скрываясь под водой и снова показываясь на поверхности, мальчишка добрался до берега и вцепился в бревна, бортиками окружавшие пруд.
Барон слизнул кровь с пальцев и со словами:
- Пашшел, щенок! - что было силы пихнул его ногой.
Кристиан опрокинулся обратно в воду, но всплыл и снова неистово забарахтался, а потом опять вцепился в бревна - на этот раз в стороне от отца, там, где с руками за поясом стоял его самый старший брат и лениво зевал.
- Пихни его, Жеру! - велел барон.
Жеру поднял ногу и пнул мальчишку, как ему было велено.
На этот раз Кристиан не показывался так долго, что слуги, переглядываясь, зашептались - не сходить ли за баронессой? - а Оливье пробормотал:
- Эдак он и вправду утонет!
- Само собой, утонет, клянусь хвостом сатаны! - пророкотал барон. - Упокой, Господи, его душу! Не тонут только те, кто продались дьяволу, а остальные должны тонуть!
Неизвестно, продался ли дьяволу Кристиан, но, пока барон его отпевал, он снова всплыл и в который раз попытался ухватиться за скользкое бревно. Как ни странно, в то мгновение, как его швырнули в пруд, мальчишка замолчал, и не издавал ни звука, даже когда его пинали ногами, только дышал, как запаленная лошадь.
- Вот живучий щенок! - произнес барон, примериваясь, как бы снова пнуть мальца сапогом - несомненно, в последний раз - но вздрогнул и забыл обо всем на свете при далеких звуках охотничьего рожка.
- Клянусь задницей папы, они затравили матерого! - крикнул Рэндери, задрожав. - Лошадей!
Слуг как будто ветром сдуло - они отлично знали, что минута промедления в деле, касающемся охоты, может стоить им головы.