Конечно, можно в целях исторической рациональности и одновременного сохранения понятия случая прибегнуть при этом к вероятностной статистике массовых явлений (каковыми являются познавательные акты и их содержания), намечая, далее, соответствующие правила эволюционной селекции при их слепом разбросе. Но и это нас не выручит. Ибо ясно, если принять интуитивно неизбежную аксиому, которая имплицитно уже содержится в том, почему вообще в нашем языке существует термин "свободное явление", - что свободное изменение явлением себя (= событие) есть не что иное, как вырывание из инерции естественного хода вещей (включая в него и нашу психику, чувствительность, память, культурные имитации и стереотипы, языковые связки и тому подобное), из налаженного и автоматически воспроизводящегося сцепления действий и реакций. Случайные явления принадлежат именно к этому потоку, который механистически непрерывен и не содержит места (или основания) ни для чего другого. То есть я хочу сказать, что инертный ход вещей в этом смысле вполне однороден и в нем нет никакого достаточного, как сказал бы Лейбниц, основания (в том числе и неизвестного), чтобы делать, думать, видеть, чувствовать иначе, вырываясь тем самым из непрерывного зависимою действия и возникновения. Поскольку случайно, сами по себе, будут производиться и происходить явления того же типа или класса, что и зависимые. Иначе говоря, парадокс свободного действия состоит в том, что случайно, само собой оно не происходит. Ничто предоставленное самому себе не ведет себя свободно. За познанием, то есть появлением упорядочивающих мир событий-индивидов (ибо, уже по определению, в науке производителен лишь труд, производящий некую силу - в одном экземпляре, неповторимом и неизменном), не может стоять машина, бросающая кости. Одной статистикой и отбором несвязанных явлений здесь ничего описать нельзя: мало того, что нечто, вероятность чего практически равна нулю, все-таки происходит, но этим нечто зачинаются все более и более вероятные состояния порядка (исходя из постулата понятности или континуум-постулата!).
Но как же в таком случае может быть извлечен феноменологический ("свободный") опыт (порядок) или пройдены пути мысли в индивидуальной конфигурации, если мы исключили как линейное управление эволюцией извне или изнутри, так и случайность? Для этого нам и нужны введенные выше постулаты, разъяснением свойств которых и можно попытаться ответить на возникшие вопросы. То есть оправдать допущение, что, будучи свободными, творческие события (или изменения) не случайны в каком-то смысле. Вообще, здесь напрашивается представление об ограничениях на хаос, налагаемых самим свободным действием, самой конечной связкой изменения, сдвига Сферы сознания и обеспечивающих устойчивость и рост индивидуальных упорядоченностей. Напомню принципы понимания. Это - принципы: (1) конечности ("локального совершенства и полноты"),
(2) понятности (или включения в континуум), (3) квазифизической локализации (или сингулярности феномена мира), (4) трансцендентальности "реальных" сущностей и натуральной неизвлекаемости их свойств. В противовес иерархии знаний и последовательных преобразований указанные принципы возвращают нас к оставленным позади точкам взаимодействия элементарных сущностей и его внутренних продуктов, где, собственно, и складывается какая-то сильно структурированная (и структурирующая) "машина развития" ("стиль"), представляющая собой базу, на основе которой и происходят формообразующие извлечения опыта (недоступные натуральным наблюдениям и их обобщениям) и которая стоит за индивидуальными событиями, появляющимися в эмпирической последовательности. Это своего рода топос (или форма законов мира); мы можем представить "развитие" (не объяснить!) только определенной топологией событий знания и понимания, в зависимости от внутреннего "знания" рассматривая то, что не- извлекаемо ни в объекте, так как феноменологическая редукция и закон появляются "после" (ибо мой мир - лишь представление), ни в субъекте (здесь лишь хаотическая и разнородная безличность, анонимность, имитация).
Линии эволюции и зависимости происходящего даются бытийной понимательной хронотопией сознательных явлений, абсолютным пониманием (мерой), получаемым в формальном трансцензусе. Именно в его рамках они как бы подвешиваются в длящемся опыте, чтобы синтезировалось время и пространство, порождая феномены и артефакты, и затем уже извлекалось знание на основе привлечения генетической информации, ее кода, его описания и так далее. Что и есть движение, порождающее динамическое содержание, формально закрепленное как топология, как свойства последней и налагаемых ею ограничений (в виде неподвижного "черного солнца" - неподвижной, фиксированной точки в смысле иной размерности связного времени и состояния пространства преобразований), чтобы была возможна самоорганизация для наших живых мысленных образований, чтобы в "среде" ими делалось что то "само собой", без "третьего", естественно и необходимо. Итак:
1) ненатуральность как сильнейшее ограничение (в смысле того, которое накладывается первометафорическим стягиванием в точку всей бесконечной основы и "чистым" свободным действием, "движением в сознании"; уже метафора с самого начала - и так до бесконечности. Движение сознания есть изменение топологии);
2) пространственно-временная разделенность и фрагментация (дробление мысли свойствами "вещей в себе");
3) шаг "сделанного" (с итерацией уже в измерении понимания и смысла, абсолютных мер, "внутреннего знания", "интегральной формы" развивающихся или превращающихся систем).
Все остальное - простое развитие следствий из этого, связанное с приложением соображений о непрерывности ко всем дискретностям, разрывам и тому подобному. В этом смысле употребляемый здесь термин "пространство" и ему подобные не суть (кроме специально оговоренных случаев) только литературная метафора, а указание на квазифизический, независимый и первичный характер некоторой вне логической базы, постоянно присоединяемой в познании к логике и к осознаваемым содержаниям и наблюдениям. Ее условно можно назвать "физической логикой", "логикой эмпирических систем" или еще чем либо подобным, имея в виду, конечно, особые естественные, саморазвивающиеся (или превращающиеся, рефлексивные) системы с интегральным "внутренним знанием", онтологической абстракцией порядка. Итак, свободное действие или свободное изменение. Смысл выражения "продукты свободного действия", я надеюсь, ясен из предшествующего. Это нечто, что невыводимо и непредсказуемо возникает и, возникая, понятным образом вписывается в существующее, то есть является слишком крупным и сильным образованием мысли, чтобы быть просто продуктом бессмысленной случайности - например, такие крупные архетипы, находки эволюции, как дифференциальное представление движения в точке в механике, сферический закон Кулона в электростатике, пифагоровский характеристический треугольник или форма овального купольного свода в архитектуре и тому подобное. Действительно, трудно представить, чтобы высказывания, которые столь жестко задают порядок в мире (и, более того, содержат в своей пустой окрестности как бы весь мир - в том числе неизвестный, как, например, треугольник Пифагора), сами появлялись бы в качестве продуктов слепого разброса (лишь статистически или стохастически упорядочиваемого), в полном беспорядке, хаотически. При всей невыводимости их наша способность разумения не мирится с таким представлением. И к тому же оно исключает нашу способность узнавать мысль как значимую, как индивидуально бесконечно ценную.
ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ
Хорошо помню, как я впервые читал текст этой уникальной по-своему статьи. Было это июльской ночью 78-го года на Донской улице в Москве, где Мераб тогда жил. Мы не виделись почти год (я работал в то время в Праге), засиделись, и в какой-то момент он показал мне первые 9 или 10 страниц (очевидно, один из вариантов) еще не оконченной тогда статьи. О том, что она дописана, я узнал лишь после его смерти, разбирая архив и обнаружив письмо, которое написал ему на следующий день под впечатлением прочитанного. Приведу его.
"Начну с навеянной твоим текстом мысли о том, что ты как философ, будучи на месте историка науки, не согласен (почему? - вопрос другой) быть рабом схемы, согласно которой Ученый выступает каким-то звеном в цепи растущего и развивающегося знания. Твой ум философа усматривает в этом не рабство как таковое, а своего рода неточность или неграмотность мышления, нежелание или неумение историка продумать до конца проблему действительного "производства" и места нового знания в мире, рождающегося отнюдь не путем "перехода количества в качество" или каких-то его превращений и приращений, а как-то совсем иначе. Как? Как заполнить "дыру" между, скажем Ньютоном и Эйнштейном или любым "старым" и новым знанием в ситуации, когда заведомо ясно, что прошлое знание изобреталось не для того, чтобы стать ступенькой или кирпичиком к новому, ибо оно само было самодостаточным и завершенным. Но тем не менее на уровне восприятия эта его завершенность под гипнозом теории эволюции, идеи прогресса и пр., испарениями которых мы пропитаны, нами, как правило, не видится, и поэтому снова и снова складывается этакий образ "блаженного", как ты говоришь, поступательного движения науки.