Кузнецов завязал бой с двумя "мессершмиттами". Сделав крутой поворот направо, он атаковал задний самолет, но безуспешно. Ничего не дал и второй заход. Тогда летчик прибавил обороты двигателя и, выйдя на боевой курс, напал на фашистскую машину с хвоста. От метких выстрелов из всех четырех пулеметов она по частям рассыпалась в воздухе.
Второй немецкий летчик струсил и быстро помчался на запад. Кузнецов на предельной скорости бросился за ним и в пылу задора не заметил, как перелетел линию фронта.
Немецкие зенитки скрестили свои трассы и взяли самолет в плотное кольцо, неотвратимо сжимая его с каждой секундой. Летчик бросал машину из стороны в сторону. В послушных руках она вертко обходила разрывы снарядов, но выйти из зоны густого массированного огня не смогла. Один из снарядов разорвался близ самолета. Пилота осколком ранило в живот и левую руку. Машина загорелась.
Летчик быстро повел объятый пламенем самолет через линию фронта с расчетом приземлиться у своих. Зенитные орудия замолчали. "Значит, наша территория", - решил Кузнецов, радуясь, что главная опасность миновала.
Но огонь все разгорался. Вот-вот взорвется машина. Надо прыгать сквозь пламя. Только бы не вспыхнул парашют.
Прыжок!
Повиснув в воздухе под оранжевым куполом, Кузнецов невесело подумал: "Выходит, опять в госпиталь. Какой же ты невезучий, Александр Васильевич. Второй раз оплошал".
Бой в воздухе продолжался. Зенитно-пулеметный огонь хлестал из стороны в сторону. По куполу парашюта Кузнецова чиркнула пулеметная очередь. Пытаясь быстрее приземлиться, летчик перехватил стропы и поставил парашют под скольжение. Где-то разорвался зенитный снаряд.
Упав на опушке кустарника, Александр Кузнецов угодил на бесснежный взгорок, сильно ударился о мерзлый грунт и вывихнул ногу. А когда очнулся, увидел перед собой немецкого офицера в русском черном полушубке. Сидя на корточках, он спросил:
- Где имеете ранение?
Летчик показал правой рукой.
Подбежавшие немецкие солдаты сняли с Кузнецова комбинезон, унты, дали ему взамен старую стеганую куртку и стоптанные солдатские ботинки, отобрали орден Красного Знамени, комсомольский билет и в грузовой машине увезли раненого в Сухиничи.
За линией фронта
На холщовых пятнистых от крови носилках Александра Кузнецова внесли в штабную комнату немецкой фронтовой разведки. Комната была обставлена на широкую ногу: на стенах и на полу - цветастые ковры, дубовый книжный шкаф со стеклянными дверками до отказа заполнен книгами. Справа и слева от письменного стола, обитого лиловым сукном, стояли красивые резные тумбочки, на которых кучно расположились разноцветные телефонные аппараты. За столом чинно восседал грузный, с немолодым, но почти не тронутым морщинами лицом, полковник и курил сигару.
Кузнецову предложили мягкое кресло, стоявшее рядом с письменным столом.
В кабинет пригласили врача. Он вошел в белом накрахмаленном халате и сел позади Кузнецова. Вслед за врачом появился переводчик - молодой, бравый лейтенант. Жестом руки полковник указал ему место в кресле, против Кузнецова. Лейтенант пытливо оглядел советского офицера и на чистом русском языке спросил:
- Стало быть, вы есть Кузнецов Александр Васильевич?
- Так точно.
- Вас сбили в воздушном бою наши летчики?
- А если бы не сбили, так разве я сюда попал бы?
Лейтенант переглянулся с полковником и продолжил:
- Так вот, Александр Васильевич, война для вас, можно сказать, закончилась. Жизнь свою вам удалось сохранить. Теперь вы мирный человек. Давайте по-мирному и поговорим.
Кузнецов поморщился от боли и промолчал. Поняв тяжелое состояние пленного, переводчик снова переглянулся с полковником и спросил:
- Выпить хотите?
Никогда раньше Кузнецов не пил не только водку, но и виноградное вино. И то ли оттого, чтобы приглушить боль, то ли потому, что захотелось стать смелее, ответил:
- Хочу.
Из соседней комнаты с белым полотенцем через плечо кубарем выкатился коротконогий денщик, поспешно извлек из письменного стола бутылку московской водки, откупорил ее на глазах у всех и налил полный граненый стакан. Кузнецов сделал глубокий вдох, выпил водку залпом, вытер губы тыльной стороной ладони и не поморщился.
- Карашо, - послышался одобрительный голос врача.
Начался допрос.
- Для первого случая, - обратился переводчик, - расскажите нам, в каком полку вы служили, кто ваш командир, в какую дивизию входит полк.
Чтобы не спутаться в будущем, Кузнецов назвал полк шестнадцатым - годом своего рождения, а дивизию тридцать девятой - временем окончания Оренбургского военного авиационного училища.
- А командир полка у нас - мой однофамилец, кадровый майор. Летает уже девять лет. С финской войны - Герой Советского Союза.
Переводчик удовлетворенно кивнул светловолосой головой с аккуратным пробором, не записав ни номера полка, ни дивизии, ни фамилию командира.
- Где располагается ваш полк? - последовал второй вопрос.
- На Внуковском аэродроме под Москвой.
- Сколько у вас самолетов?
- На аэродроме держат один боекомплект. А когда бывают потери, их пополняют из резерва. Командир дивизии требует, чтобы мы в первую очередь берегли себя, а самолетов, говорит, хватит...
Летчику показали огромную, почти во весь стол, карту с русскими и немецкими наименованиями сел, городов, рек.
На карте красные звездочки, скучившиеся неподалеку от линии фронта, обозначали советские аэродромы.
- На каких аэродромах вы бывали? - через переводчика спросил полковник. - Только прошу учесть, что нам о каждом из них кое-что известно.
- Ни на одном не был, господин полковник. Я прибыл на фронт три дня назад и, как видите, попал в беду.
- И за три дня заслужил орден Красного Знамени?
- Что вы? У нас, чтобы получить орден, надо иметь не меньше двадцати вылетов, и не простых, а с результатами... "Красное Знамя" я получил за бои с белофиннами.
Начальник разведки ухмыльнулся и задал вопрос:
- А теперь воюете с белонемцами?
- Вас белонемцами не называют.
- А как же?
- По-разному: фашистами, гитлеровцами, оккупантами.
Постепенно разговор перешел на другое. Переводчик заинтересовался, как живет Москва, каковы в Советском Союзе трудности с продовольствием, как кормят фронтовых летчиков.
- В Москве я был на прошлой неделе, слушал оперу "Евгений Онегин", - отвечал пленный. - Город живет по всем правилам. Театры переполнены, магазины торгуют по расписанию, метро работает круглосуточно... А кормят летчиков по пятой норме.
Пододвинув к себе лежавшие на столе счеты, он начал перечислять то, что составляет продовольственную норму для летного состава.
- А вы хотите почитать газету "Русское слово"? В ней по-другому пишут...
Кузнецов раньше не слышал о такой газете, но быстро уловил русское название и согласился.
- Почитаю.
Ему дали номер, в котором от имени известного московского актера была напечатана статья под заголовком "Почему я убежал из страны большевиков". Автор с ехидными подковырками, в злопыхательском тоне рассказывал, как он долго голодал и нищенствовал в Москве, насколько доволен, что теперь живет на территории, которой цивилизованно управляют немецкие власти.
Уловка врагов не подействовала на пленного. Кузнецов с отвращением отбросил газету.
На следующий день допрос продолжили. И тут летчик допустил большую оплошность - дивизию назвал шестнадцатой, а полк - тридцать девятым. Офицер запустил стоящий на столе магнитофон, который вчера, по-видимому, находился на подоконнике за шторой, и сказал:
- Теперь послушайте, что говорили вчера. Свой голос узнаете?
- Узнаю.
- Чему же верить? - спросил переводчик. - Вчерашним словам или сегодняшним?
- Я вчера был в тяжелом состоянии, - попробовал оправдаться Кузнецов.
- Вы говорите чепуху. - Продолговатое розовое лицо немца исказилось злобой. - Где, же правда, господин офицер?
Сильный удар кулака в левый висок повалил Кузнецова вместе со стулом. Разноцветные круги заходили в глазах.
"Кончилась фашистская вежливость. Приготовься, Александр, к тому, что тебя ожидает", - пронеслись в голове летчика. Он быстро вскочил, схватил со стола пустую четырехгранную чернильницу и замахнулся ею на переводчика. Тот отшатнулся, мгновенно выхватил из кобуры пистолет и положил его перед собой.
- Я вашего пистолета не боюсь! - закричал во весь голос Кузнецов. - Можете меня расстрелять хоть теперь, хоть после. Больше ничего не скажу.
Немецкий переводчик уже не раз допрашивал советских людей, попавших в плен. Он знал, как тяжело у них выпытывать правду о замыслах командиров, о боевой технике, поэтому быстро сменил тон и заискивающе заговорил, усаживая пленного:
- Прошу, лейтенант, меня извинить. Погорячился... Теперь я понимаю ваш характер. И скажу откровенно: твердых людей мы уважаем.
На пятый день после пленения Александра Кузнецова привезли в смоленский лагерь и определили в тринадцатый барак, в котором, как правило, содержались бывшие летчики, моряки, танкисты. И здесь советский воин воочию увидел "цивилизованный" порядок содержания пленных.
Вечером в лагерь привезли с переднего края убитых лошадей и изрубили их туши на мелкие, куски. Это мясо, отдающее тухлым запахом, вместе с мякиной и мерзлой картошкой заложили в огромные чугунные чаны и сварили на костре. Супу-баланды требовалось много - в лагере содержалось до десяти тысяч русских военнопленных.