Выжить в лагере было суждено далеко не каждому. От голода ежесуточно умирало триста-четыреста человек. По утрам, когда город спал, трупы умерших в телегах и грузовых автомобилях увозили в пригородный лес и сбрасывали в огромные глубокие ямы, вырытые самими военнопленными.
В лагере у Александра Кузнецова появились первые друзья. Но судьба быстро разлучила с ними. В середине марта из Смоленска тридцать человек пленных отправили в город Лодзь. В эту группу попал и Александр Кузнецов.
На дорогу военнопленным выдали сухой паек - по полбулке задубелого хлеба и по куску отварной конины. Старший по вагону строго приказал растянуть еду на три дня. Но голодному человеку трудно совладать с собой, когда у него в кармане или за пазухой лежит что-то съедобное. И Кузнецов не выдержал в первый же вечер. Сидя на корточках подле пышущей теплом печки-чугунки, установленной посреди товарного вагона, он мечтательно вздохнул, вытер губы заскорузлой ладонью и сказал:
- Есть хорошая поговорка: "Утро вечера мудренее".
- А что она значит для нас? - спросил сосед справа, прикрывая от жары огненно-рыжее, скуластое лицо треухом из телячьей шкуры. Это был Федька-непротивленец, как его прозвали в смоленском лагере, молодой парень с седой прядью, часто спадавшей на покатый лоб.
- Я предлагаю съесть свои пайки, а завтра начнем что-нибудь соображать насчет коллективной просьбы - дать добавок. Мол, во время пешего перехода растеряли запасы...
С нар послышались голоса:
- Правильное решение.
Все пленные, кроме Федьки-непротивленца, распотрошили свертки, узелки, кошельки и съели трехдневный паек за один присест.
Утром, когда чуть рассвело, к вагону подошел немецкий офицер, сопровождавший эшелон, и спросил, все ли здоровы.
- А кушать есть что? - заинтересовался он, поднимаясь по лестнице в теплушку.
- Нечего.
- Растеряли в дороге.
На сытом лице офицера обозначились тонкие морщины.
- Утерянные продукты у нас не восстанавливаются, - констатировал немецкий конвоир, поняв, что произошло в вагоне. - Паек строго учитывается. Придется несколько потерпеть.
Это "несколько" длилось пять дней. Поезд двигался по-черепашьи, подолгу стоял на каждом разъезде.
На Лодзинском перроне пленных построили в колонну и вывели на привокзальную площадь.
Подошел трамвай без оконных стекол, забрал пленных и доставил их к новому месту жительства.
Жизнь в лодзинском лагере потекла так же, как и в Смоленске. На день выдавали литр брюквенного супу и двести граммов суррогатного хлеба.
У Кузнецова исподволь начала зреть мысль - убежать из лагеря.
Но куда? С кем? Все это надо обдумать, взвесить, оценить. Да и мысли свои откроешь не каждому. Нужно узнать, изучить людей.
Во дворе лагеря на доске появилось объявление, написанное крупным четким почерком:
"Все, кто знаком с токарным и слесарным делом, поступайте работать на заводы! Вы будете получать сытый паек, обмундирование, жить в благоустроенном общежитии".
Имея специальность техника, Александр Кузнецов неплохо знал слесарное дело, которое в предвоенные годы изучил на буровых работах в Башкирии. Но умолчал об этом. "Попадешь в глубь Германии - останешься пленным до конца. За хлебный паек хотят купить совесть, заставить служить Гитлеру".
Спустя неделю Александра Кузнецова вызвали в лагерную канцелярию и спросили:
- Хотите пойти служить в немецкую авиацию?
- А дальше что меня ждет?
- Летать штурманом.
- И бомбить своих людей? Не могу.
- Если не хотите летать над русскими городами, пошлем вас на Англию, - не унимался офицер с черным крестом на впалой груди. - Ведь англичане обещанный второй фронт не открывают.
- Придет время - откроют. Москва не вдруг и не сразу строилась.
- А вы на что намекаете? - офицер повысил голос.
- У нас такая поговорка есть.
- Ну, если поговорка, тогда пусть будет так. А мне показалось, что вы нас Москвой пугаете.
- Теперь поздно пугать, господин офицер, - желая потрафить немцу, заключил летчик. - Теперь сила у Берлина, а не у Москвы.
- Правильно говорите, лейтенант, - одобрительно кивнул головой офицер.
Настойчиво нудные уговоры продолжались несколько дней. Порой они перемежались с угрозами, с обещаниями больших вознаграждений за каждый вылет.
Однажды Александр Кузнецов несколько поколебался И не потому, что его прельстила хорошая плата, не страх что при окончательном отказе можешь попасть в более худшие условия. Нет, в сознание летчика закралась дерзкая мысль: "А что, если согласиться стать штурманом? За мной закрепят самолет. Выберу удобный момент и на вражеской машине перелечу к своим. Это же заманчиво. Да еще как!"
Но тут же услышал другой внутренний голос: "А прежде чем выслужиться перед врагом и войти в доверие, надо не раз слетать на задание подконтрольным и сбросить десятки бомб на советских людей. Если удачно перелетишь - спасешь себя. А сколько погубишь, сделаешь калеками? Нет, парень, не так надо вырываться из кабалы. Другим путем".
При очередной беседе авиатор осторожно спросил:
- А почему, господин офицер, вы идете на такой риск?
- То есть... Как понять вопрос?
- Ну, вот, к примеру, сяду я в ваш самолет и вдруг перелечу к своим?
- О-о, так получиться не может. За вами будут наблюдать наши офицеры.
Несмотря на долгие уговоры, ни Александр Кузнецов, ни кто другой в гитлеровскую авиацию не пошли.
- Молодец, лейтенант. Правильный ответ дал, - вечером на пути в столовую заметил невысокий, средних лет человек, с седыми висками и глубокими морщинами на лице. Это был майор Константин Белоусов - кадровый летчик с пятнадцатилетним стажем. Великую Отечественную войну он встретил командиром истребительного авиационного полка. В тяжелом воздушном бою немецкие зенитки изрешетили самолет Константина Белоусова. С насквозь простреленным плечом он выбросился из самолета, парашют приземлил его, потерявшего сознание, за линией фронта, в немецком тылу.
- А это поздравление честное? - вздрогнул от неожиданных слов лейтенант.
- От чистого сердца.
- А как вы узнали, что я отказался?
- Слухом земля полнится.
Оказалось, что Константину Белоусову предлагали то же самое, но он ответил:
- Я принимал присягу и нарушить ее не могу. К тому же я так истощен, что и штурвал не поверну.
Александр Кузнецов и раньше присматривался к Константину Белоусову. Он выделялся среди других степенностью, рассудительностью, сдержанностью в разговорах. Молодого парня тянуло к человеку, умудренному житейским опытом. Тянуло за советом, за отеческим напутствием. Однако открыться он не решался.
Но всему свое время. Сегодняшний разговор пришелся Кузнецову по сердцу. Он увидел в Белоусове надежного человека.
Так началась большая дружба, познанная в беде.
Пленные выполняли самые тяжелые работы, копали лопатами глубокие бомбоубежища, возили на тачках гранитные глыбы, засыпали землей и щебнем бомбовые воронки на дорогах.
Жили по-прежнему впроголодь. Злодейка-грусть навалилась на Александра Кузнецова, но коммунист Константин Белоусов подбадривал друга:
- Главное - не падать духом. Иначе гибель тебе... А у нас, дорогой товарищ, еще не все потеряно.
- А что же осталось?
- Мечта о побеге, Александр Васильевич. А с мечтой и жить веселее. Ты меня понимаешь?
- Понимать понимаю, только это похоже на фантастику.
- Неправда. Я говорю о деле. И ты к голосу старика прислушайся. Ты еще молодой, горячий, а такие при крутых поворотах часто на обочину вываливаются...
В лагерь пришла заявка на рабочую силу. Начальник лагеря отобрал пятьдесят человек для работы на текстильной фабрике Гайера. Им предстояло переделать ее в военный завод - убрать старые станки, привести в порядок помещение, установить новое оборудование.
К группе, в которой работали Александр Кузнецов и Константин Белоусов, подошел щуплый, смуглолицый мастер-поляк с черной щеточкой усов, в сером, промасленном комбинезоне. Не называя фамилии, он сказал:
- Мы с вами трудимся на великую Германию. Попрошу относиться к делу как полагается. У нас теперь так же, как и в России: кто не работает, тот не ест...
По красивому лицу мастера скользнула едва уловимая улыбка. Пленные не поняли: то ли он в защиту Германии говорил, то ли против.
Мастер оказался довольно общительным человеком. Уже на второй день он с ухмылкой заговорил о фронтовых событиях. А чтобы его не заподозрили в антифашистской пропаганде, серьезно заметил:
- На фронте неспокойно. Чтобы помогать великой Германии, надо трудиться много и без отдыха.
Пленные опять не поняли: всерьез ли это сказано.
Константин Белоусов и Александр Кузнецов стали внимательно присматриваться к польскому мастеру. А тот нет-нет да и опять выскажет мысль явно не в пользу немцев.
- По-моему, он свой человек, - высказал предположение Белоусов.
- Я тоже так думаю, - согласился Кузнецов. - Только не промахнуться бы.
- А мы поговорим с ним без свидетелей. В случае чего - попробуй придраться.
Выбрав удобный момент во время перекура, Белоусов полушепотом спросил у польского мастера:
- А у вас в городе есть подпольщики, которые борются против немецкой оккупации?
- Мы не выдадим, - вставил Кузнецов.
- Да ведь откуда мне знать? - уклончиво ответил мастер. - Я политикой не занимаюсь. - Он почесал за ухом, осмотрелся вокруг и, погладив пальцами усики, добавил: - А вы, панове, чего желаете?
- Желание наше простое - проститься с пленом, - в один голос отрубили летчики.