В пять произошел обычный ритуал пробуждения команды, одновременно на палубе появился старший офицер. Владимир Платонович успел безукоризненно выбриться, умыться, выпить кофе и теперь наблюдал за уборкой корабля, попыхивая сигарой.
"В своем служебном педантизме он, кажется, перебарщивает", - подумал князь, представив, с каким удовольствием сам спал бы на месте старшего офицера до без десяти восемь.
Светало, но горизонт над морем, при чистом небе, был затянут серым маревом. По правому борту в отдалении по-прежнему тянулся берег.
- Сигнальщик, - крикнул Голицын-Головкин на фор-салинг, - ищи по правому борту Георгиевский маяк, пора бы ему открыться!
Ровно в шесть с мачты раздался крик:
- Вижу маяк, ваше благородие!
Князь взял бинокль и навел на берег. Сначала он ничего не видел, но потом обнаружил белую иглу маяка, стоящего, казалось, прямо в воде. Лейтенант был доволен - маяк открылся именно в то время, как это предсказал вчера штурман Корольков. Ни течение, ни ветер не сбили "Весту" с курса и не замедлили ее ход.
"Через пять часов придем на вид Кюстенджи, - подумал князь. - Впрочем, в это время я буду спать, - заключил он в предвкушении столь приятной перспективы".
Посмотрел на часы - было начало восьмого. Вахта подходила к концу, осталось самое трудное - дотянуть последний час, который всегда длится дольше других.
На палубе появился, зевая, Володя. Князь был рад, что есть с кем побеседовать.
- Господин юнкер, - любезно сказал он, - что-то вы сегодня стали ранней пташкой. - Лейтенант уже собирался пройтись насчет гимназистки, оставленной Володей в Николаеве и служившей, по мнению князя, причиной его бессонницы, как вдруг сверху, с фор-салинга, раздался крик:
- Ваше благородие, слева по курсу дым!
Володя и Голицын-Головкин разом повернулись в направлении протянутой руки матроса. Князь в этот момент держал в руке часы (проверял, сколько осталось до конца вахты) и машинально возгласил:
- Семь тридцать!
Володя не увидел ничего, но вглядывался в горизонт с таким жадным нетерпением, что князь, сжалившись, протянул ему бинокль.
Почти по курсу он увидел густой черный дым. Яковлев часто слышал, что турецкие корабли сильно дымят, и понял, что идет враг.
- Наверное, догоняем купца, - предположил князь, - однако надо разбудить командира.
- Я пойду! - радостно вызвался Володя, понимая, что без Баранова дальнейшие события не развернутся.
- Да что вам затрудняться, я матроса пошлю, - возразил Голицын, но Володя уже скатился по трапу и стучал в капитанскую каюту. Дверь открыл вестовой Баранова с полотенцем через плечо.
- Николай Михайлович проснулся?
- Изволили уже побриться и умываются, полотенце несу, - ответил матрос.
- Скажи ему, что на зюйде дым появился, большой и черный.
Баранов сам услышал это сообщение сквозь дверь туалетной комнаты и вышел с мокрым лицом и руками. Вытираясь, он спрашивал подробности, но Володя смог добавить только, что дым открылся ровно в половине восьмого, а рангоут еще не показывался.
- Ну вот, дождались, - сказал Баранов, застегивая сюртук, - за мной, юнкер.
И стремительно бросился на палубу. На мостике князь не отрываясь глядел в бинокль, дым на горизонте был уже виден невооруженным глазом.
- Открылся рангоут, - доложил он, - но не понять, догоняем или идем встречным курсом. Если догоняем, значит, купец, а если идет навстречу, то, может быть, и броненосец!
Баранов тоже посмотрел в бинокль.
- Вижу корпус с кожуховыми свесами, ваше благородие! - закричал сигнальщик.
- Торговый колесный пароход, - несколько разочарованно протянул Баранов.
А Володя почувствовал прямо-таки жесточайшую досаду и ярую ненависть к наглому "купцу", занявшему место великолепного броненосца, который он в мечтах уже захватил в плен и торжественно привел в Севастополь.
Действительно, в бинокль было видно судно, идущее тем же курсом, с выступающими с бортов кожухами для колес.
- Курс зюйд-тень-вест, - скомандовал Баранов.
Рулевой несколько повернул штурвал ("Веста" шла курсом вест-зюйд-вест), и бушприт парохода покатился вправо.
"Отрезаем "купца" от берега", - догадался Володя.
- Кто на вахте в машине? - спросил Баранов.
- Вольный механик, - доложил вахтенный офицер.
Баранов наклонился над переговорной трубой и одновременно двинул ручку машинного телеграфа на "полный вперед".
- Поднять давление до предела! Господин юнкер, - Володя вытянулся, - отправляйтесь к подпоручику Пличинскому и передайте, что я прошу его спуститься в машину и лично наблюдать за давлением пара.
Но Пличинский уже был на палубе. Окинув взглядом горизонт, он все понял и нырнул в люк.
Наверх к подъему флага поднялись офицеры и свободные от вахты матросы. Все взоры были обращены к дыму на горизонте. Появился Чернов и встал рядом с Барановым.
- Гардемарин Барковский, - скомандовал он, - к дальномеру! - и поднял бинокль. Посмотрев не более секунды, он тихо сказал (его слышали только Баранов, Володя и вахтенный офицер):
- Николай Михайлович, это не пароход - это большой броненосец и судя по скорости сближения, он идет прямо на нас. Возьмите мой бинокль и убедитесь сами.
Пока Баранов смотрел в бинокль Чернова, который был мощнее любого другого на "Весте", Володя замер от напряженного ожидания. Неужели командир сейчас скомандует к повороту и пойдет обратно в Одессу? Но ведь именно так он и должен поступить, согласно инструкциям Аркаса. Боя с таким грозным противником "Весте" было прямо приказано избегать. Секунды тянулись долго.
- Вы правы, Константин Давыдович, - наконец ответил Баранов, возвращая бинокль, - это действительно броненосец. И скомандовал рулевому:
- Курс вест-зюйд-вест!
Бушприт "Весты" пошел обратно и снова уперся в темное пятно на курсе.
- То, что вы приняли за кожухи, - говорил между тем Чернов, - это свесы его средней казематированной батареи. Господин гардемарин, доложите расстояние.
Барковский оторвался от дальномера.
- Три мили!
- Если дать стволам предельный угол возвышения, то может достать. Не попробовать ли, Николай Михайлович?
- Нет, Константин Давыдович, - твердо ответил Баранов, - сами знаете, какая точность дальномера на таком расстоянии. А если большой недолет? Команда усомнится в нашем оружии. Нет, первый выстрел - врагу, а наш - ответ и обязательно с перелетом. - Он посмотрел на часы, было без четверти восемь. - Успеем флаг поднять. Извольте командовать к подъему, князь.
Голицын-Головкин, пораженный обыденностью приказа, оторвался от созерцания приближающегося броненосца. Враг уже был виден не строго по курсу, его корпус вытянулся в длину, броненосец повернул - решил отрезать "Весту" от берега.
Очевидно, капитану броненосца и в голову не приходило, что идущий на него корабль предпримет что-то иное, кроме бегства к берегу.
- На флаг! - скомандовал князь.
Офицеры и матросы выстроились вдоль борта. Все уже догадались, что темная точка по курсу отнюдь не торговый корабль, и не спускали глаз с Баранова, ожидая его решения. А тот, видимо, был занят только тем, что следил за песком, пересыпающимся в склянке, которую держал перед вахтенным офицером сигнальщик. К броненосцу он повернулся при этом спиной.
- Флаг поднять!
Полотнище Андреевского флага, трепеща на ветру, поползло вверх по флагштоку. Предчувствуя близкий бой, многие крестились и шептали молитвы.
Над далеким неприятельским кораблем появилась вспышка и белое пятно дыма, со страшным свистом над "Вестой" пронесся огромный снаряд и взорвался далеко за кормой. Матросы втянули головы в плечи (неодолимее желание сделать то же самое почувствовал и Володя), боцманмат Максим Ефимов вскрикнул. Яковлев стоял к нему ближе других офицеров и с испугом спросил:
- Тебя что, ранило?
- Никак нет, ваше благородие, вантиной шибануло, - ответил Ефимов, потирая плечо.
Володя посмотрел вверх и увидел болтающийся в воздухе конец проволочной вантины с левого борта на фок-мачте. Неприятельский снаряд перерезал ее, и нижним концом троса стегнуло Ефимова по плечу.
"А если бы чуть ниже", - подумал Владимир и сейчас же отогнал от себя видение 9-дюймового снаряда, взрывающегося на палубе.
- Братцы, - раздался ясный и какой-то радостный голос Баранова, - поздравляю вас с началом первого боя "Весты"!
- Ура! - прогремело в рядах команды. Горнист заиграл сигнал боевой тревоги. Комендоры поспешили к орудиям. Князь Голицын-Головкин сошел с мостика и направился к орудию баковой батареи.
Прислуга замерла у заряженных мортир. Командиры баковой батареи - Кротков и Голицын-Головкин смотрели на Чернова, ожидая приказа о наводке, но тот не торопился.
- С какого расстояния прикажете дать залп, Николай Михайлович? - обратился он к Баранову.
- Не более тысячи саженей.
- Господин гардемарин, - скомандовал Чернов смотрящему в дальномер Барковскому, - с полутора тысяч саженей докладывайте расстояние через каждую сотню.
Скорость "Весты" заметно возросла, это чувствовалось и по силе встречного ветра, и по дрожанию палубы под ногами.
Барковский припал к трубе дальномера, установленного на высокой подставке. Прибор был несовершенен, что особенно давало о себе знать при волнении, даже и не очень сильном, как сейчас. Однако гардемарин делал, что мог.
- Тысяча пятьсот, - вдруг закричал он.
Чернов дал ток в систему и наклонился к диоптрам - ожила и двинулась стрелка на картушке у нактоуза. Рулевой слегка переложил штурвал, теперь "Веста" шла, направив свои орудия на цель.