Аркадий Крупняков - Москва матушка стр 42.

- Какие вести ты привез мне из Казани? - сразу спросил хан, усаживаясь на подушки.

- Хан Казани, несравненный Ибрагим, умер,- Ази-баба при­ложил ладонь к груди, поклонился.

- Разве он стар был?

- Не стар. Но никто не вечен под луной и...

- Ты не хитри. Говори правду.

- Говорят, хан Ибрагим отравлен. Кем - неизвестно?

- "Неизвестно",- хан сплюнул в сторону фонтанчика.- Кто встал на его место, тот и отравил.

- На его место встал сын его Алихан. И он шлет тебе брат­ский поклон и дорогие подарки. Хан Алихан надеется на твое высо­чайшее расположение.

- С чего он думает начинать свое правление?

- Алихан в союзе с великим властителем Золотой Орды хочет идти на Москву. Ногайская сторона тоже обещала послать на Мос­кву войско, круль Хазиэмир - тоже. Было бы хорошо, сказал Али­хан, если бы и ты...

- Я подумаю об этом,- хан вскочил с подушек, обошел фон­тан, журчащий посреди комнаты, снова сел. Весть о смерти Ибра­гима он принял спокойно, но то, что задумал Алихан, взволновало его. Менгли последнее время ждал войны с Ахматом. Он знал, что хан Золотой Орды попытается силой вернуть себе власть над Кры­мом. И знал, что силы у него на это не хватит. Но если Ахмат ско­лотит союз Орды, Казани, ногаев и Литвы, да пограбит Русь, сила у него утроится. Тогда он может с той же Казанью двинуть войска на Крымский Юрт. Этого допустить нельзя и союз, задуманный Ахматом, надо разрушить. Новый хан Казани думает делать вред­ное для Менгли дело, он верный пес Золотой Орды. А если Алиха­ну помешать? Ведь у Ибрагима есть и другие сыны.

- Скажи, Ази-баба, у Ибрагима есть еще наследники?

- Двое. Могмет-Аминь и Абдыл-Латиф.

- Алихан их не придушил еще?

- Мать их, царица Нурсалтан, скрылась с детьми у русского- посла в избе и теперь, я думаю, она в Москве.

- Почему в Москве?

А где же еще? И Ахмат, и Юсуф-ногаец с Алиханом заодно.

- Нурсалтан? Я где-то слышал это имя. Чья она дочь?

- Нурсалтан из знатнейшего рода Мангитов. Она дочь вели­кого Темира, да будет вечна память о нем в обоих мирах. Я беско­нечно уважаю ту женщину за мудрость и доброту.

- Сколько лет ей?

- Двадцать восемь, пресветлый хан.

- Красива ли?

- Как гурия рая.

- Хорошо. Иди. Как надумаешь обратно ехать - приходи.

Спустя три дня Ази-баба снова пришел к хану. Менгли-Гирей

велел передать Алихану, что он жалует его братством, но войско на Москву послать не может.

- А теперь скажи мне, Ази-баба, как ты к моему Юрту шел?

- Водой, великий хан. По Волге, потом волоком до Дона.

- А через Москву теперь не пройдешь ли?

- Лошадей нет, прещедрый...

- Лошадей я тебе дам. Зайди к московскому царю - пусть он за меня Нурсалтан посватает.

- Это будет достойный брзк! ~ радостно воскликнул Ази-ба­ба.- Но как дети? Возьмешь ли ты их?

- Я бы взял, но им здесь опаснее будет жить, чем в Казани,. У меня тоже свои алиханы есть.

- Без детей, я думаю, она в Крым не пойдет.

- Ты скажи. Может, и пойдет.

Все три дня до встречи с Ази-бабой хан свой брачный шаг обду­мывал. И понял: шаг этот верный. "Даже если Нурсалтан за ме­ня не пойдет,- думал хан,- все равно польза от сватовства будет. Московиту Ивану этот брак нужнее, чем мне, и он уговорит Нур­салтан. А если она станет моей женой - сына ее Магмет-Аминя на казанский трон посадить можно, с русским князем дружбу заиметь можно, вот тогда хан Ахмат мне будет не страшен".

Не прошло и двух недель - на дворе у Менгли-Гирея человек от Нурсалтан. Молодой совсем парень, а с ним здоровенный рус­ский воин с десятком джигитов. Посмотрел на них хан через решет­ку с Соколиной башни, велел хорошо накормить, пусть отдыхают, сразу к себе не позвал - пусть поймут, что к властителю Крыма попасть не так легко. Целую неделю Тугейку и Ивана Руна вози­ли по ханству - мощь и богатство хана показывали. Потом приве­ли к Менгли-Гирею. После взаимных приветствий начался раз­говор:

- Недавно на подворье у великого князя Ивана твой человек был,- начал говорить Иван Рун.- И сказывал он, что ты хочешь в жены взять царицу Нурсалтан. Правда ли это?

- Правда.

- Великий князь царицу сватал, и она согласие свое на то да­ла. Детей своих она оставит у великого князя на воспитании и готова ехать в твою столицу, когда ты пожелаешь.

Разговор этот был летом, а осенью, по первым заморозкам из Москвы вышел поезд. Впереди шли две сотни крымских всадников, за ними - телеги с приданым царицы. Сама она ехала в мягком, на ременных подвесах, возке. Сзади скакали русские всадники. Они провожали Нурсалтан до Рязани.

А зимой пришла Ивану Васильевичу с оказией ласковая гра­мотка от Нурсалтан. И начиналась она так:

"Лал ты мой бесценный, брат мой единственный..." Далее Нур­салтан писала, что тут ей хорошо, хан ее слушает и любит, а во дворце зовут ее великая царица Крымская, а первых жен так не зовут. Если бы с ней были ее любимые Аминь и Латиф, то лучшего бы и желать не надо. И еще писала валидэ, что хан жалуется на то, что хороших и верных друзей у него мало, а может, и нет совсем.

А подписана грамотка так:

"Остаюсь верная твоя сестра Ази".

Царевичи Аминь и Латиф остались на попечении великого кня­зя. Первым и верным слугой у них, как и раньше, стал Туга сын Изимов.

Для Ивана Васильевича все складывалось так, как он задумал. В Крыму теперь у него сильная рука будет, а из царевичей хоро­ших ханов для Казани воспитать можно. Верных Москве.

Глава пятнадцатая

КАК ЖИТЬ ВАТАГЕ ДАЛЬШЕ?

Мужчины! Я могу законно Принять участье в вашем сходе...

!

Лопе де Вега, "Овечий источник".

СНОВА В ХАТЫРШЕ-САРАЕ

Первая победа окрылила Сокола. Правда, схватка была пустяшной, так как большая часть вооруженных слуг оказалась вне Скути. Но радовало Сокола поведение ватаги. Люди слушались атамана во всем. Сказал Сокол вин­ные погреба не трогать - не тронули. А искуше­ние попробовать винца было ой как велико!

Как ни торопились ватажники вовремя уб­раться из Скути, однако виселицу успели сжечь. Позорные столбы вырвали из земли, приволокли к виселице и тоже бросили в огонь.

На площади собрались все рабы, размещен­ные в Скути, и много слуг. Люди смотрели на огонь со страхом и радостью. У каждого в гла­зах немой вопрос: а что будет завтра? На кого падет гнев хозяев, когда ватажники уйдут в лес?

Василько хорошо понимал думы невольников. Он подошел к ним и крикнул:

- Кому мила свобода, айда с нами в лес. Места всем хватит! Берите у хозяина все, что ва­шим потом и кровью нажито. А кому с нами не по пути - его воля. Пошли!

Наутро подошли к Черному камню. Сокол со-

>считал людей-ватага увеличилась почти в три раза. Никто не при­шел пустым - каждый что-нибудь складывал на поляну: кто ме­шок муки, кто окорок, а кто подводил лошадь или приносил ору­жие. А братья Митька и Микешка приволокли огромный закопчен­ный чугунный котел.

Весь день только и было разговоров о походе в Скути. Вспоми­нали, как жгли виселицу, как выпускали из подвалов невольников, как атаман говорил с молодым хозяином - фрягом.

- Напрасно ты его отпустил,- сказал Ивашка Соколу,- вот помяни мое слово - устроит нам пакость какую-нибудь. Приду­шить бы, как щенка, и все тут!

- Пленного убить - доблесть невелика. Мы, чай, не татаре - лежачего не бьем. Пусть расскажет, что простому народу мы за­щитники. Может, братья-лиходеи образумятся.

- Жди, как же. Больше лютовать начнут!

- А мы тоди ще раз пугнем! - воскликнул Грицько.- Пугнем, батько?

- Теперь силу свою почуяли. Подожди, Грицько, придет час - не только до фрягов, а и до басурманов доберемся.

...А через день случилось вот что: Митька и Микешка, опреде­ленные атаманом к уходу за табуном, пасли в лесу коней. Теперь ватага разбогатела, имела около трех десятков верховых лошадей под седлами. Одна молодая кобылица особенно полюбилась бра­тьям- она была красива, резва и непослушна. Убежала резвушка в тот день, отбилась от табуна, и пустился Микешка на ее поиски. Любимицу нашел только к ночи. На обратном пути, перебираясь через дорогу, услышал стон. Подошел, видит - человек в беспамят­стве. По растертым в кровь рукам понял, что перед ним невольник. Осторожно перенес его вглубь леса, обмыл лицо прохладной во­дой, напоил. Всю ночь хлопотал Микешка около больного. К утру услышал от него первые слова: "Хлебца бы". Понял, что это рус­ский человек. Взвалил его на лошадь, привязал кушаком и вскоро­сти добрался с ним до ватаги.

Здесь невольник заговорил. Рассказ его был обычен: на родную деревеньку наскочили татары, все пожгли и пограбили, людей всех до одного захватили в неволю. В пути он занемог и упал, нехристи решили, видно, что не жилец он более, и бросили у дороги...

Узнали ватажники, что был он в руках у Мубарека, и теперь тот Мубарек погнал на продажу в Кафу более сотни пленников. А в подвалах в Хатырше осталось невольников еще больше.

Василько ясно представил себе несчастных, томящихся в тес­ных норах Хатырши. Сам немало перетерпел в том страшном мес­те. Взглянул на Ивашку и сказал:

- Вот - сижу и думаю...

- Ия думаю,- перебил Ивашка.- О том же самом.

- Не побывать ли нам в Хатырше, а?

- Сам это же хотел тебе сказать, да не успел. А хорошо бы с косоглазыми посчитаться!

- Это дело десятое. Земляков наших выручить надо - вот о чем забота. Сумеем ли?

- Сумеем, атаман! И ватага поддержит тебя.