- Черт меня побери, если я захочу еще раз с тобой свидеться! - проворчал д’Артаньян, сопровождая это проклятие самой сладкой улыбкой. - Довольно пробыть в этом дворе пять минут, чтобы заболеть. Я согласен лучше умереть на соломе, что, вероятно, и случится со мной, чем получать десять тысяч ливров и быть комендантом Бастилии.
Едва он закончил этот монолог, как появился узник. Увидев его, д’Артаньян невольно вздрогнул от удивления, но тотчас же подавил свои чувства. Узник сел в карету, видимо, не узнав д’Артаньяна.
- Господа, - сказал д’Артаньян четырем мушкетерам, - мне предписан строжайший надзор за узником, а так как дверцы кареты без замков, то я сяду с ним рядом. Лильбон, окажите любезность, поведите мою лошадь на поводу.
- Охотно, лейтенант, - ответил тот, к кому он обратился.
Д’Артаньян спешился, отдал повод мушкетеру, сел рядом с узником и голосом, в котором нельзя было расслышать ни малейшего волнения, приказал:
- В Пале-Рояль, да рысью.
Как только карета тронулась, д’Артаньян, пользуясь темнотой, царившей под сводами, где они проезжали, бросился на шею пленнику.
- Рошфор! - воскликнул он. - Вы! Это действительно вы! Я не ошибаюсь!
- Д’Артаньян! - удивленно воскликнул Рошфор.
- Ах, мой бедный друг! - продолжал д’Артаньян. - Не видя вас пятый год, я думал, что вы умерли.
- По-моему, - ответил Рошфор, - мало разницы между мертвым и погребенным, а меня уже похоронили или все равно что похоронили.
- За какое же преступление вы в Бастилии?
- Сказать вам правду?
- Да.
- Ну так вот: я не знаю.
- Вы мне не доверяете, Рошфор!
- Да нет же, клянусь честью! Ведь невозможно, чтобы я действительно сидел за то, в чем меня обвиняют.
- В чем же?
- В ночном грабеже.
- Вы ночной грабитель! Рошфор, вы шутите.
- Я вас понимаю. Это требует пояснения, не правда ли?
- Признаюсь.
- Дело было так: однажды вечером, после попойки у Рейнара, в Тюильри, с Фонтралем, де Рие и другими, герцог д’Аркур предложил пойти на Новый мост срывать плащи с прохожих; это развлечение, как вы знаете, вошло в большую моду с легкой руки герцога Орлеанского.
- В ваши-то годы! Да вы с ума сошли, Рошфор!
- Нет, попросту я был пьян; но все же эту забаву я счел для себя негожей и предложил шевалье де Рие быть вместе со мной зрителем, а не актером и, чтобы видеть спектакль как из ложи, влезть на конную статую. Сказано - сделано. Благодаря шпорам бронзового всадника, послужившим нам стременами, мы мигом взобрались на круп, устроились отлично и видели все превосходно. Уж пять плащей было сдернуто, и так ловко, что никто даже пикнуть не посмел, как вдруг один менее покладистый дуралей вздумал закричать: "Караул!" - и патруль стрелков тут как тут. Герцог д’Аркур, Фонтраль и другие убежали; де Рие тоже хотел удрать. Я его стал удерживать; говорю, что никто нас здесь не заметит; не тут-то было, не слушает, стал слезать, ступил на шпору, шпора пополам, он свалился, сломав себе ногу, и, вместо того чтобы молчать, стал вопить благим матом. Тут уж и я соскочил, но было поздно. Я попал в руки стрелков, которые отвезли меня в Шатле, где я и заснул преспокойно в полной уверенности, что назавтра выйду оттуда. Но миновал день, другой, целая неделя. Пишу кардиналу. Тотчас за мной приходят, отвозят в Бастилию, и вот я здесь пять лет. За что? Должно быть, за дерзость, за то, что сел на коня позади Генриха Четвертого, как вы думаете?
- Нет, вы правы, мой дорогой Рошфор, конечно, не за это. Но вы, по всей вероятности, сейчас узнаете, за что вас посадили.
- Да, кстати, я и забыл спросить вас: куда вы меня везете?
- К кардиналу.
- Что ему от меня нужно?
- Не знаю, я даже не знал, что меня послали именно за вами.
- Вы фаворит кардинала? Нет, это невозможно!
- Я фаворит! - воскликнул д’Артаньян. - Ах, мой несчастный граф! Я и теперь такой же неимущий гасконец, как двадцать два года тому назад, когда, помните, мы встретились в Менге.
Тяжелый вздох докончил его фразу.
- Однако же вам дано поручение…
- Потому что я случайно оказался в передней и кардинал обратился ко мне, как обратился бы ко всякому другому; нет, я все еще лейтенант мушкетеров, и, если не ошибаюсь, уж двадцать первый год.
- Однако с вами не случилось никакой беды; это не так-то мало.
- А какая беда могла бы со мной случиться? Есть латинский стих (я его забыл, да, пожалуй, никогда и не знал твердо): "Молния не ударяет в долины". А я долина, дорогой Рошфор, и одна из самых низких.
- Значит, Мазарини по-прежнему Мазарини?
- Больше чем когда-либо, мой милый; говорят, он муж королевы.
- Муж!
- Если он не муж ее, то уж наверное любовник.
- Устоять против Бекингэма и сдаться Мазарини!
- Таковы женщины! - философски заметил д’Артаньян.
- Женщины - пусть их; но королевы!..
- Ах, бог ты мой, в этом отношении королевы - женщины вдвойне.
- А герцог Бофор все еще в тюрьме?
- По-прежнему. Почему вы об этом спрашиваете?
- Потому что он был хорош со мной и мог бы мне помочь.
- Вы-то, вероятно, сейчас ближе к свободе; скорее, вы поможете ему.
- Значит, война?
- Будет.
- С Испанией?
- Нет, с Парижем.
- Что вы хотите сказать?
- Слышите ружейные выстрелы?
- Да. Так что же?
- Это мирные горожане тешатся в ожидании серьезного дела.
- Вы думаете, они на что-нибудь способны?
- Они подают надежды, и если бы у них был предводитель, который бы их объединил…
- Какое несчастье быть взаперти!
- Бог ты мой! Да не отчаивайтесь. Уж если Мазарини послал за вами, значит, он в вас нуждается; а если он в вас нуждается, то смею вас поздравить. Вот во мне, например, уже давно никто не нуждается, и сами видите, до какого положения это меня довело.
- Вот еще, вздумали жаловаться!
- Слушайте, Рошфор, заключим договор…
- Какой?
- Вы знаете, что мы добрые друзья.
- Черт возьми! Эта дружба оставила следы на моем теле: три удара шпаги.
- Ну, так если вы опять будете в милости, не забудьте меня.
- Честное слово Рошфора, но с тем, что и вы сделаете то же.
- Непременно, вот вам моя рука.
- Итак, как только вам представится случай поговорить обо мне…
- Я поговорю. А вы?
- Я тоже. А ваши друзья, о них тоже нужно позаботиться?
- Какие друзья?
- Атос, Портос и Арамис. Разве вы забыли о них?
- Почти.
- Что с ними сталось?
- Совсем не знаю.
- Неужели?
- Клянусь, что так. Как вы знаете, мы расстались. Они живы - вот все, что мне известно. Иногда получаю от них вести стороной. Но где они, хоть убейте, не могу вам сказать. Честное слово! Из всех моих друзей остались только вы, Рошфор.
- А знаменитый… как его звали, того малого, которого я произвел в сержанты Пьемонтского полка?
- Планше?
- Вот, вот! Что же сталось со знаменитым Планше?
- Он женился на хозяйке кондитерской с улицы Менял; он всегда любил сласти; и так как он сейчас парижский буржуа, то, по всей вероятности, участвует в бунте. Вы увидите, что этот плут будет городским старшиной раньше, чем я капитаном.
- Полноте, милый д’Артаньян, не унывайте! Как раз в тот миг, когда находишься в самом низу, колесо поворачивается и поднимает тебя вверх. Может быть, с сегодняшнего же вечера ваша судьба изменится.
- Аминь! - сказал д’Артаньян и остановил карету.
- Что вы делаете? - спросил Рошфор.
- Мы приехали, а я не хочу, чтобы видели, как я выхожу из кареты: мы с вами незнакомы.
- Вы правы. Прощайте.
- До свидания; помните ваше обещание.
Д’Артаньян вскочил на лошадь и поскакал впереди.
Минут пять спустя они въехали во двор Пале-Рояля.
Д’Артаньян повел узника по большой лестнице через приемную в коридор. Дойдя до дверей кабинета Мазарини, он уже хотел велеть доложить о себе, когда Рошфор положил ему руку на плечо.
- Д’Артаньян, - сказал Рошфор, улыбаясь, - признаться вам, о чем я думал всю дорогу, когда мы проезжали среди толпы горожан, бросавших злобные взгляды на вас и ваших четырех солдат?
- Скажите, - ответил д’Артаньян.
- Я думал, что мне стоило только крикнуть: "Помогите!", и вы с вашим конвоем были бы разорваны в клочья, а я был бы на свободе.
- Почему же вы этого не сделали? - сказал д’Артаньян.
- Да что вы! - возразил Рошфор. - А наша клятва и дружба? Если бы не вы, а кто-нибудь другой вез меня, тогда…
Д’Артаньян опустил голову.
"Неужели Рошфор стал лучше меня?" - подумал он и велел доложить о себе министру.
- Введите господина Рошфора, - раздался нетерпеливый голос Мазарини, едва эти два имени были названы, - и попросите лейтенанта д’Артаньяна подождать: он мне еще нужен.
Д’Артаньян просиял от этих слов. Как он только что говорил, он уже давно никому не был нужен, и приказ Мазарини показался ему добрым предзнаменованием.
Что до Рошфора, то его эти слова заставили насторожиться. Он вошел в кабинет и увидел Мазарини за письменным столом, в скромном платье, почти таком же, как у аббатов того времени, - только чулки и плащ были фиолетовые.
Дверь снова закрылась. Рошфор искоса взглянул на Мазарини, и их взгляды встретились.