- Кто эта дама, которую так приветствуют? - спросил Мержи с любопытством.
- Уже влюбился! - воскликнул Бевиль. - В конце концов, не может быть иначе: и гугеноты и паписты - все одинаково влюбляются в графиню Диану де-Тюржис.
- Это одна из придворных красавиц, - добавил Жорж, - одна из опаснейших чаровниц для нас, молодых волокит. Но, побери меня чума, эту крепость взять не легко.
- Ну, а сколько дуэлей приходится на ее счет? - со смехом спросил Мержи.
- О, она их считает по двадцать, - ответил барон Водрейль, - но самое лучшее то, что она хотела сама драться на дуэли и послала формальный вызов одной придворной даме, которая переступила ей дорогу.
- Какие сказки! - воскликнул Мержи.
- Не она первая, - сказал Жорж, - не она начала женские дуэли. Она послала вызов по всем правилам госпоже Сент-Фуа, приглашая со на смертный бой на шпагах и кинжалах в сорочках, как сражаются дуэлисты утонченного порядка .
- Как мне хотелось бы выступить секундантом одной из этих женщин, чтобы увидеть их обеих в ночных рубашках, - сказал кавалер Рейнси.
- И что же, дуэль состоялась?
- Нет, - ответил Жорж. - Их помирили.
- Он сам же их помирил, - заметил Водрейль, - он был тогда любовником Сент-Фуа.
- Да ну тебя, не больше, чем ты сам, - скромно возразил Жорж.
- Тюржис - вроде Водрейля, - сказал Бевиль, - она делает месиво из религии и нынешних нравов; вызывает драться на дуэли, что я считаю смертным грехом, и выстаивает в день по две обедни.
- Оставь меня в покое с моими обеднями, - воскликнул Водрейль.
- Ну, а если она ходит к обедне, то только для того, чтобы показать себя без маски, - вставил свое мнение Рейнси.
- Правильно! Я уверен, что многие женщины ходят к обедне только ради этого, - заметил Мержи, радуясь случаю посмеяться над католиком.
- Так же, как и на протестантскую проповедь, - сказал Бевиль. - Когда пастор кончает речь, свечи гаснут, и хорошенькие дела делаются тогда в темноте. Умереть можно! Прямо, я жажду стать лютеранином.
- Вы, кажется, верите этим нелепым россказням? - спросил Мержи с презрением.
- Верю ли я? Маленький Феран, наш общий друг, нарочно ездил в Орлеан на проповеди, чтобы устраивать там свидания с женой нотариуса. Ах, чорт возьми, какая великолепная женщина! Я, прямо, весь таял, когда он мне рассказывал о ней. Он только там и мог с ней видеться. Но счастью, один из его приятелей, гугенот, сообщил ему пароль для свободного входа. Он приходил на проповедь и там в темноте… ну, уж я предоставляю вашему воображению дополнить, как он там не терял времени.
- Это совершенно невозможно, - сухо заявил Мержи.
- Невозможно, а почему?
- Потому что никогда протестант не позволит себе такой низости, чтобы привести к нам на проповедь паписта.
Этот ответ вызвал взрыв хохота.
- Ах, боже мои, - сказал барон де-Водрейль, - вы, очевидно, думаете, что раз человек стал гугенотом, то он не может быть ни вором, ни предателем, ни сводником.
- Он с луны свалился, - воскликнул Рейнси.
- Что касается меня, - заметил Бевиль, - то если бы мне нужно было передать любовную записку гугенотке, я обратился бы к ее священнику.
- Несомненно, - возразил Мержи, - потому что вы привыкли давать поручения подобного рода вашим попам.
- Нашим попам… - произнес Водрейль, краснея от гнева.
- Бросьте ваши споры, наводящие тоску, - прервал их Жорж, заметив, что каждая реплика сопровождается все большей и большей оскорбительной остротой. - К чорту ханжей всех лагерей! Я предлагаю: пусть каждый, кто произнес слово гугенот, папист, протестант, католик, - подвергается штрафу.
- Идет! - воскликнул Бевиль. - Кто проштрафится, тот платит кагорским вином в гостинице, куда мы идем обедать.
На минуту установилось молчание.
- После смерти этого бедняги Ланнуа, убитого под Орлеаном, за графиней Тюржис не числится ни одного явного любовника, - сказал Жорж, не желавший возвращения друзей на почву богословских препирательств.
- Ну, у кого хватит духа утверждать, что парижанка может жить без любовника! - воскликнул Бевиль. - Одно только достоверно, что Коменж прижал ее к стене.
- Так, значит, поэтому-то маленький Наваретт от нее отступился, - сказал Водрейль, - очевидно, он испугался такого страшного соперника.
- А Коменж очень ревнив? - спросил капитан.
- Ревнив, как тигр, - ответил Бевиль. - Готов убить всякого, кто осмелится любить прекрасную графиню. В конце концов, чтобы не остаться без любовника, ей придется допустить к себе Коменжа.
- Что же это за человек, способный внушить такой страх? - спросил Мержи, горевший безотчетным любопытством ко всему, что так или иначе, близко или отдаленно, касалось графини Тюржис.
- Это, - ответил ему Рейнси, - один из наших самых "утонченных дуэлистов". Так как вы приехали из провинции, то позвольте мне объяснить вам значение этого специального слова. Утонченный дуэлист - это волокита, достигший совершенства, дерущийся на дуэли по ничтожному поводу, даже если сосед заденет его краем плаща, даже если кто-нибудь сплюнет в четырех шагах от него. Одним словом, по любому столь же уважительному поводу.
- Коменж, - сказал Водрейль, - затащил однажды кого-то на Пре-о-Клер . Сняли камзолы, обнажили шпаги. "Ведь ты - Берни из Оверни?" - спрашивает Коменж. "Ничуть не бывало, моя фамилия Вилькье, я из Нормандии". - "Тем хуже, - заявил Коменж, - я принял тебя за другого, но раз я тебя вызвал, то нужно драться", - и он лихо положил его на месте.
Каждый воспользовался случаем, чтобы рассказать пример ловкости и задирательства Коменжа. Тема оказалась богатой, и этого разговора хватило настолько, что они вышли за город и подошли к гостинице "Мор", в саду, неподалеку от того места, где шла постройка Тюильрийского Замка, начатая в 1564 году. Там сошлось множество знакомых дворян, друзей Жоржа, и за стол село большое общество.
Мержи, сидевший рядом с бароном Водрейлем, заметил, как тот, садясь за стол, осенил себя крестом и топотом, с закрытыми глазами, произнес слова странной молитвы: "Laus Deo, pax vivis, salutem defunctis, et beata viscera Virginia Mariae, quae portaverunt Eterni Patris Filium" .
- Вы знаете латынь, господин барон? - спросил Мержи.
- А вы слышали мою молитву?
- Да, признаюсь вам, но не понял ее.
- Сказать по чести, я не знаю латыни, я даже не знаю значения этой молитвы, но меня научила тетка, которой эта молитва всегда шла на пользу, и с тех пор как я ее произношу, она и на меня оказывает хорошее воздействие.
- Я представляю себе, что это латынь католическая, а поэтому для нас, гугенотов, она непонятна.
- Штраф! штраф! - закричали сразу Бевиль и капитан Жорж. Мержи исполнил требование великодушно и без споров. Стол покрылся новыми бутылками, не замедлившими привести компанию в веселое расположение духа.
Разговор вскорости стал более громким, и, пользуясь шумом, Мержи стал разговаривать с братом, не обращая внимания на то, что происходило кругом.
К концу второй смены блюд их беседа a parte была нарушена неистовым спором, внезапно возникшим между двумя собутыльниками.
- Это вранье! - восклицал кавалер Рейнси.
- Вранье? - повторил Водрейль, и лицо его, бледное в обычном состоянии, помертвело еще более.
- Она честнейшая из женщин, целомудреннейшая из всех, - продолжал кавалер.
Водрейль горько улыбнулся, пожав плечами. Все взгляды устремились на участников этой сцены. Казалось, всякий хотел, не вмешиваясь, дослушать, чем кончится спор.
- О чем речь, государи мои? Когда кончится этот гомон? - спросил капитан, как всегда готовый остановить всякую попытку нарушить мир.
- Это вот наш друг, кавалер, - спокойно ответил Бевиль, - уверяет, что Силлери, его любовница, целомудренная женщина, в то время как наш друг Водрейль утверждает, что это не так, что он сам знает кое-что по этому поводу.
Общий взрыв хохота, сопровождавший это заявление, увеличил ярость Рейнси, который горящими глазами смотрел на Водрейля и Бевиля.
- Я мог бы показать ее письма, - произнес Водрейль.
- Не верю этому! - воскликнул кавалер.
- Ну, что же, - сказал Водрейль, злостно издеваясь, - я сейчас прочту этим господам какое-нибудь ее письмо. Возможно, что почерк им известен не хуже, чем мне, так как я не претендую быть единственным из числа осчастливленных ее записками и ее милостями. Вот записочка, которую я получил от нее не далее, как сегодня.
Он сделал вид, словно шарил в кармане, собираясь достать из него письмо.
- Ты брешешь, фальшивая глотка!
Стол был слишком широк для того, чтобы рука барона могла достать противника, сидевшего против него.
- Ты брешешь, и я заставлю тебя говорить иначе, - воскликнул он, сопровождая этот выкрик бутылкой, брошенной в голову.