- Вот вся история. Этот господин Анри де Фаверн имеет прекрасных лошадей и играет напропалую, хотя никто не знает, есть ли у него какое-нибудь состояние. Более того, он оплачивает все, что покупает, и все, что проигрывает, тут ничего не скажешь. Но, кажется, сейчас он собрался жениться; у него потребовали объяснений по поводу состояния, которым он так разбрасывается. Он ответил, что принадлежит к семье богатых колонистов, имеющих значительные поместья на Гваделупе.
И вот, как раз когда я вернулся, ко мне обратились, не знаю ли я графа де Фаверна из Пуэнт-а-Питра.
А надо сказать, дорогой друг, что я знаю в Пуэнт-а-Питре всех, кто заслуживает этого, и что ни в одном уголке острова нет и в помине графа де Фаверна.
Вы понимаете, я рассказал все как есть, не придавая этому большого значения. А потом, в конце концов, это правда, и я повторил бы свой ответ в любом случае.
А между тем оказалось, что мой отказ признать этого господина стал препятствием в его женитьбе. Он громко кричал, что я клеветник и что он заставит меня раскаяться в клевете. Я не слишком волновался по этому поводу, но вот сегодня вечером, как вы видели, я его встретил и почувствовал, а такое чувствуешь, вы это знаете, что с этим человеком мне придется драться.
В остальном, дорогой друг, вы были свидетелем того, что я как мог пытался избежать этой дуэли, но что поделаешь, большего сделать было нельзя. Я покинул фойе, ушел в коридор, но, заметив, что он последовал за нами, вошел в ложу графини М. Графиня, как вам известно, сама креолка, но и она никогда не слышала ни об этом господине, ни о ком другом под этим именем.
Я подумал, что, наконец, избавился от преследования… Но он меня поджидал у дверей ложи, об остальном вы знаете: мы деремся завтра, вы сами слышали.
- Да, в шесть часов утра, но кто так назначил?
- Это еще раз доказывает, что я имею дело с каким-то деревенщиной.
- Разве противники сами должны решать все это? Что же остается тогда секундантам? А потом, драться в шесть часов утра! Подумать только! Кто встает в шесть часов?
- Этот господин в молодости, видимо, ходил за плутом; что же касается меня, то завтра утром у меня будет отвратительное настроение и я буду плохо драться.
- Как это вы будете плохо драться?
- Конечно, поединок, черт побери, это серьезное дело! Это в любви себе ни в чем не отказывают, а в том, что касается дуэли, нельзя позволить себе ни малейшей прихоти! Знаю одно: я всегда дрался в одиннадцать часов или в полдень и, как правило, чувствовал себя прекрасно. В шесть утра, посудите сами, в октябре! Умирать от холода и дрожать, не выспавшись…
- Ну, так что же? Возвращайтесь и ложитесь спать.
- Да, легко сказать, ложитесь. Накануне дуэли всегда есть какие-то дела: надо написать концовку завещания, письмо матери или любовнице - это до двух часов ночи. А потом спится плохо, так как, видите ли, сколько ни говоришь себе, что ты не робкого десятка, ночь перед дуэлью всегда скверная. И надо будет подняться в пять утра, чтобы быть в Булонском лесу в шесть, встать при свечах; вы знаете что-нибудь неприятнее этого? Так что пусть этот господин поостережется, я не собираюсь его щадить, ручаюсь вам. Кстати, я рассчитываю на вас в качестве секунданта.
- Еще бы!
- Принесите свои шпаги, я не хочу пользоваться моими, он может сказать, что они создают мне преимущество.
- Вы деретесь на шпагах?
- Да, я предпочитаю шпаги: они так же хорошо убивают, как и пистолет, но не калечат. Гадкая пуля пробивает вам руку, ее нужно отрезать - и вы однорукий. Принесите ваши шпаги.
- Хорошо, я буду у вас в пять часов.
- В пять часов! Как будто и для вас удовольствие вставать в пять часов!
- О! Для меня это почти не имеет значения: в это время я только ложусь.
- Как бы то ни было, когда все происходит между порядочными людьми и вы мой секундант, заставьте меня драться как вам угодно, но назначьте дуэль на одиннадцать часов или в полдень, и вы увидите, слово чести, тут и сравнивать нельзя, я одержу победу, уверен на сто процентов.
- Перестаньте, не сомневаюсь, вы и так будете великолепны.
- Я сделаю все возможное, но, честное слово, предпочел бы драться сегодня вечером под уличным фонарем, как караульный солдат, чем вставать завтра в такую рань. Вам, мой дорогой, не надо писать завещание, поэтому идите спать, идите и примите мои извинения за этого господина.
- Покидаю вас, дорогой Оливье, чтобы вы посвятили все свое время себе. У вас есть какие-нибудь другие указания для меня?
- Да, кстати, мне ведь нужны два секунданта, зайдите в клуб и предупредите Альфреда де Нерваля, что я рассчитываю на него. Это не будет ему очень в тягость: он играет как раз до этого времени, и этим все сказано. И потом нам будет нужен - честное слово, не знаю, как я это мог забыть? - доктор. Я не хочу, если нанесу этому господину удар шпагой, зализывать его рану - предпочитаю пустить ему кровь.
- Вы кому-нибудь отдаете предпочтение?
- В каком смысле?
- Я имею в виду доктора.
- Нет, я всех их одинаково опасаюсь.
- Возьмите Фабьена, это же ваш врач? И мой тоже, он с удовольствием окажет нам эту услугу.
- Пусть так. Лишь бы у него не было осложнений с королем, так как, знаете, его только что взяли ко двору как дежурного врача.
- Будьте спокойны, он об этом даже не подумает.
- Верю, это отличный малый, извинитесь перед ним за меня, ведь ему придется вставать так рано.
- Ба! Да он к этому привык.
- При родах, а не на дуэли. Надо же, я болтаю как сорока и держу вас на улице, на ногах, тогда как вы должны быть в постели. Идите спать, дорогой мой, идите спать.
- Ну что ж, до свидания, и будьте мужественны!
- Э! Слово чести, уверяю вас, я об этом и не думаю, - сказал Оливье, зевая во весь рот, - по правде говоря, вы даже не представляете, насколько мне противно драться с этим пройдохой.
И с этими словами Оливье ушел к себе, а я отправился в клуб и к Фабьену.
Подав Оливье руку при расставании, я почувствовал, как от нервного возбуждения дрожала его рука.
Я ничего не понимал: он едва ли не славился как дуэлянт, почему же эта дуэль так его беспокоит?
И все же моя уверенность в нем по поводу следующего дня не стала меньше.
IV
ПРИГОТОВЛЕНИЯ
Я поспешил к доктору, а оттуда в клуб.
Альфред пообещал не ложиться, а Фабьен - встать с постели в нужное время: оба должны были быть у Оливье без четверти пять.
В половине пятого я прибыл к нему, чтобы сказать, что все сделано согласно его указаниям.
Я застал его сидящим за столом: он заканчивал несколько писем.
Он так и не ложился.
- Ну, дорогой Оливье, как вы себя чувствуете? - спросил я.
- О, очень плохо, я не в себе: вы видите перед собой самого усталого на земле человека. Как я и предполагал, у меня не было и минуты поспать. Видите, в камине горит огонь, а я никак не могу согреться. На улице холодно?
- Нет, но сыро и туманно.
- Вы увидите, нам еще так повезет, что пойдет проливной дождь. Драться под дождем, когда ноги в грязи, ужасно забавно! Если бы этот человек не был невежей, мы отложили бы дуэль на более позднее время или перенесли ее в укрытие; теперь же он может быть спокоен, потому что с ним все ясно - я его избавлю от желания искать со мной ссоры второй раз, обещаю вам это.
- Да что вы! Вы так об этом говорите, будто уверены, что убьете его.
- О! Знаете, никогда нельзя быть уверенным, что убил противника, только врачи могут поручиться за это. Не так ли, Фабьен? - добавил Оливье, улыбнувшись и протягивая руку входящему доктору. - Я нанесу ему отличный удар шпагой, вот и все.
- Такой, как вы нанесли накануне вашего отъезда на Гваделупу португальскому офицеру, которого я с трудом вытащил с того света, не так ли? - спросил Фабьен.
- А, тот? Тогда было другое дело. Тот выбрал месяц май и, вместо того чтобы нахально выкрикнуть час дуэли, вежливо попросил меня назначить время поединка. Мой дорогой, представляете себе, это была увеселительная прогулка. Мы дрались в Монморанси в прекрасный день, в одиннадцать утра. Вы помните, Фабьен? В кустарнике рядом с нами пела славка, а я обожаю птиц. Все время, пока мы дрались, я слушал, как поет эта славка. Она улетела только тогда, когда вы пошли к моему упавшему противнику. А как он красиво упал, послав мне рукой приветствие, правда, Фабьен? Португалец был очень воспитанный человек. Увидите, этот упадет, как бык, забрызгав меня грязью.
- Послушайте, дорогой Оливье, - сказал я ему, - вы что же, святой Георгий, чтобы знать все заранее?
- Нет, я стреляю довольно плохо, но у меня крепкая рука, и на поле боя я чертовски хладнокровен. Кстати, на этот раз я имею дело с трусом.
- С трусом… вызвавшим вас на дуэль?
- Это обстоятельство ничего не значит, наоборот, оно лишь подтверждает мое убеждение. Вы прекрасно видели, что, вместо того чтобы спокойно прислать своих секундантов, как это делается в хорошем обществе, он побеспокоился лично оскорбить меня. И еще, разве он не проходил дважды мимо, ничего не предпринимая, только не спуская с меня глаз. Потом, увидев, что я ухожу, принял это за мой испуг и только тогда проявил смелость. Этому человеку надо подраться на дуэли с кем-то из высшего света, чтобы реабилитировать себя. Он предлагает мне не дуэль, а сделку. В конце концов вы увидите все на поле боя… А, вот наконец и Нерваль, я уж думал, что он не придет.