Во-вторых, они являются ценностями, которые по своей сущности связаны с носителями, данными в качестве реальных: и никогда – с простыми видимостями, образными предметами. Даже в пределах произведения искусства, например, некой драмы, в которой они появляются, их носители все же должны быть даны в качестве "как бы" реальных носителей (несмотря на тот факт, что эти носители, данные "как реальные", являются частью эстетической видимости, предмета-образа).
Далее, не существует сущностной необходимости, которая связывала бы их с наглядно-образными носителями; напротив, они могут проявляться и в помысленных носителях.
Так же, как носителями ценностей "добро" и "зло" являются личности, так и носителями ценностей "благородство" и "низость" (или "дурное") – "живые существа". Т. е. обе эти весьма важные ценностные категории (которые остались незамеченными Кантом из-за его ложного дуализма) по своей сущности суть "ценности жизни", или "витальные ценности". Поэтому, с одной стороны, они присущи не только людям, но и животным, растениям и вообще всем живым существам; с другой стороны, они не могут быть присущи вещам, как ценности приятного и полезного.Живые существа - не "вещи", тем более – не телесные вещи. Они представляют собой последний вид категориальных единств.
3. "Высшие" и "низшие" ценности
Всему царству ценностей присущ особый порядок, который состоит в том, что ценности в отношениях друг к другу образуют некую "иерархию", в силу которой одна ценность оказывается "более высокой" или "более низкой", чем другая. Эта иерархия, как и разделение на "позитивные" и "негативные" ценности, вытекает из самой сущности ценностей и не относится только к "известным нам ценностям".
То, что некая ценность является "более высокой", чем другая, постигается в особом акте познания ценностей, который называется "предпочтением". Нельзя сказать, что "высота" ценности постигается точно так же, как и сама отдельная ценность, и что затем более высокая ценность "предпочитается" или ею "пренебрегают". Скорее, то, что ценность является "более высокой", по своей сущности "дано" только в самом предпочтении. Если это отвергают, то основанием здесь служит то, что предпочтение ложно отождествляют с "выбором" вообще, т. е. с актом стремления. Этот последний, конечно, уже должен быть обоснован познанием того, что некая ценность является более высокой, ведь мы выбираем из возможных целей ту, которая обоснована более высокой ценностью. Но "предпочтение" происходит без всякого стремления, выбора, желания. Ведь говорим же мы: "Я предпочитаю розу гвоздике" и т. д., даже не помышляя о каком-то выборе. Всякий "выбор" – это выбор между одним и другим действием. Напротив, предпочтение возможно и по отношению к благам или ценностям. Первое (т. е. предпочтение благ) может быть названо также "эмпирическим предпочтением".
Напротив, априорно то "предпочтение", которое происходит по отношению к самим ценностям, – независимо от "благ". Такое предпочтение всегда одновременно охватывает целостные (неопределенно большие) комплексы благ. Тот, кто "предпочитает" благородное приятному, будет обладать (индуктивным) опытом совершенно других миров благ, чем тот, кто этого не делает. Таким образом то, что некая ценность обладает более высокой ценностью, "дано" нам не "до" предпочтения, но в самом предпочтении. Поэтому там, где мы выбираем цель, которая обоснована более низкой ценностью, в основе всегда лежит заблуждение предпочтения. Здесь не место говорить о том, как возможны такие заблуждения предпочтения.
Но, с другой стороны, нельзя сказать, что "высота" ценности "означает" только то, что она – ценность, которую "предпочитают". Ибо если и высота ценности дана "в" предпочтении, то эта высота, тем не менее, есть обоснованное сущностью самой ценности отношение. Поэтому сама "иерархия ценностей" есть нечто абсолютно неизменное, в то время как "правила предпочтения", возникающие в истории, принципиально вариабельны (это – вариация, которая весьма значительно отличается от постижения новых ценностей).
Если происходит акт предпочтения, то совсем нет необходимости, чтобы в чувствовании было дано множество ценностей. Тем более нет необходимости, чтобы такое множество было дано в качестве того, что "обосновывает" акт предпочтения.
Что касается первого, то бывают и такие случаи, когда, например, некоторое действие дано нам как более предпочтительное, чем все другие действия, хотя мы и не думаем об этих действиях и не имеем о них подробных представлений. Этот акт должно сопровождать лишь сознание "возможности предпочесть другое". Такое чувствование ценности может сопровождаться и сознанием того, что эта ценность является более высокой, хотя соответствующая ценность, по сравнению с которой первая ценность является более высокой, не дана фактически; достаточно того, что эта другая ценность намечена в некотором определенном "осознании направленности". И именно тогда, когда предпочтение определенное всего (так что нет никаких предварительных колебаний), и когда то, что некоторая чувствуемая ценность является более высокой, одновременно дано самым очевидным образом, именно тогда налицо этот случай. Наконец, в предпочтении может быть дан и тот факт, что "существует ценность более высокая, чем та, что дана в чувстве", хотя сама эта ценность и не присутствует в чувстве. При этом то, что ценность b – выше, чем ценность a, может быть "дано" как в предпочтении b а, так и в пренебрежении а ради b. Тем не менее, эти два способа постижения одного и того же иерархического отношения фундаментально различны. Конечно, то, что оба вида актов могут привести к одному и тому же иерархическому отношению, само есть априорная связь. Однако существует и различие. Это различие отчетливо проявляется даже в характерах! Существуют специфически "критические" нравственные характеры – они становятся крайне "аскетическими", – которые реализуют то, что некоторые ценности выступают как более высокие, только через "пренебрежение"; им противостоят позитивные характеры, которые только "предпочитают" и для которых "низшие" ценности становятся видимыми только с той вершины, которой они достигли в предпочтении. В то время как первые стремятся к "добродетели" в борьбе против "пороков", вторые как бы погребают пороки под вновь приобретенными добродетелями.
"Предпочтение" как акт следует полностью отделять от способа его реализации. Эта последняя может выступать как особая деятельность, которую мы переживаем в ее осуществлении: в особенности так бывает тогда, когда речь идет о ясно осознаваемом, "взвешенном" предпочтении какой-то одной из многих данных в чувстве ценностей. Но она может протекать и совершенно "автоматически", так что мы не осознаем никакой "деятельности", и более высокая ценность появляется для нас как бы "сама собой", как в случае "инстинктивного" предпочтения. И в то время как в первом случае мы должны с трудом пробиваться к более высокой ценности, во втором она словно "притягивает" нас к себе, например, тогда, когда нас захватывает "энтузиазм" самоотдачи ради высшей ценности. Акт предпочтения и в том, и в другом случае один и тот же.