Я подчеркиваю, что открытые Кантом принципы представляют собой только особый случай этих формальных принципов оценки; однако они (ложно) были перенесены на нравственную сферу и (столь же ложно) были соотнесены не с оценкой, но непосредственно с волей, в то время как фактически они значимы для воли (и для стремления вообще) лишь в той мере, в какой они значимы для лежащей в основе воли (и стремления) оценки. Ибо "нравственный закон" Канта в его различных формулировках – это или требование избегать противоречия в целеполагании (а в субъективной или нормативной формулировке – требование "вносить свой вклад в образование царства таких целей), в котором любая цель может без противоречия сосуществовать с любой другой") или требование сохранять последовательность воления (т. е. быть "верным" самому себе), желать в одних и тех же условиях одного и того же (т. е. при одних и тех же условиях "эмпирического характера" и "окружающего мира") и т. д. Но при этом кант довольно многого не замечает: 1. Того, что из этих "формальных" законов совершенно невозможно получить идею блага; того, что ценность "благо" есть, скорее, только область применения, этих формальных ценностных законов (которые значимы для всех ценностей), и в этом применении "благо" и "зло" уже принимаются как предпосылки. 2. Того, что эти законы основываются на данных в созерцании сущностных связях (как и логические законы). 3. Того, что для отношений между ценностями они значимы точно так же, как и для отношений между оценками. 4. Того, что они суть законы постижения ценностей (поскольку они суть законы актов), а не изначальные законы воли.
С другой стороны, нам кажется, что Кант достиг в принципе верного негативного познания, а именно, он понял, что они не являются простыми применениями логических (теоретических) законов, т. е. не являются законами, которые только потому применяются к нравственному поведению, что оно становится предметом суждения; он понял, что они во всяком случае являются и непосредственными законами нравственного поведения; хотя и – как он предполагает – прежде всего законами воли, а не оценки. Таково, как мне кажется, значение кантовского утверждения, что в них "разум становится непосредственно практическим".
Однако он совершенно превратно понимает (как, впрочем, и в теоретической области) смысл этих законов. Так, например, закон противоречия значим для всякого бытия не потому, что он значим для "мышления бытия"; наоборот, он значим для "мышления бытия", поскольку исполняющая его сущностная связь исполняется во всяком бытии (включая и фактическое мышление). Т. е. он означает: невозможно, чтобы в сфере предложений "А есть В" и "А есть не-В" были бы истинными предложениями, ибо бытие в соответствии со своей сущностью исключает это. Только из-за того, что одно из этих предложений ("А есть В" и "А есть не-В") противоречит бытию, они оба могут стать полагаемыми в суждении предложениями. Если они – истинные предложения, то должно существовать некоторое различие, будь то между А одного и А другого предложения (А и А’) или же между В (В и В’), или между их связками. Для суждений же имеет силу то, что невозможно фактически высказывать суждение "А есть В" и [одновременно] "А есть не-В", если в суждении имеется в виду одни и те же А и В и один и тот же вид их бытийной связи. Там, где кажется, что судят таким образом, на деле под одной и той же формулировкой скрываются различные суждения. Ибо предложение "было вынесено суждение "А есть В" и предложение "А есть не-В" a priori не могут сосуществовать (salva veritate), поскольку это исключает само бытие. Таким образом, существование суждений этой формы недопустимо! И как раз на то, что таких суждений не существует, указывает – помимо прочего – закон противоречия.
В сфере ценностей существуют аналогичные отношения. Одно и то же, или один и тот же предмет, конечно, может быть оценен позитивно или негативно; однако он может быть так оценен только на основании различных интендированных в нем отношений ценностей. Если в "оценках" интендировано одно и то же ценностное отношение, то различаться могут только формулировки этой оценки. Поэтому та сущностная связь, что одно и то же ценностное отношение не может оцениваться и позитивно, и негативно, находит себе исполнение в ценностных отношениях, лежащих в основе всех склонностей (говоря кантовским языком). Положение о том, что мы не можем желать некоторой ценности и в то же время испытывать к ней отвращение, очевидно. Там, где происходит подобное, за мнимо тождественной интенцией оценки скрываются различные отношения ценностей. Этот закон исполняется даже тогда, когда на оценку влияют самые непостоянные факторы – "причуды", "настроения" и т. д. Ведь оценки – тоже предметы отношений ценностей, которые могут быть даны в чувстве. Например, мы можем сожалеть по поводу малой ценности наших негативных оценок высших позитивных ценностей, т. е. по поводу того, что "наша оценка такова". Таким образом, суть нравственной "борьбы", происходящей в жизни, – не мнимая противоположность "логики" и "нелогичности" оценок, но истинная противоположность имманентной логики ценностных отношений, относящихся к области "блага", и логики остальных ценностных отношений, соответственно, – логики оценок "блага" и логики оценок прочих ценностей; здесь дело не в "неповиновении" принципам тождества и противоречия, как это полагает Кант, который (ложно) считает эти принципы нормами нашего суждения (и желания). Тот, кто, например, имеет различные желания в одинаковых ситуациях, например, тогда, когда речь идет об идентичном правовом вопросе, считает, что должен по-разному относиться к другу и к врагу, или тот, кто (в случае, когда он имеет такие же права, как и другой) считает себя в праве извлечь из некоторой ситуации пользу, но отказать в этом другому, или тот, кто изменяет некоторое волевое решение без достаточных новых оснований (которые относятся к сфере релевантных для данного случая положений дел), – все они не "грешат" – как думает Кант – против этих "законов", но заблуждаются в отношении области их применения. Один считает ситуации (как в случае с врагом и другом) различными, в то время как они тождественны; второй оценивает свою ситуацию как отличающуюся от ситуации другого; третий считает положение дел изменившимся, в то время как оно осталось прежним. Но если они впадают в заблуждения, то основанием этого выступает их злая воля, которая, таким образом, никогда не может пребывать "в неповиновении" этим законам, но, скорее, с необходимостью их исполняет.
2. Ценности и носители ценностей
Во-вторых, существуют априорные связи между ценностями и носителями ценностей - в соответствии с их сущностями. Я выделю опять-таки только некоторые из них в качестве примеров. Гак, нравственно добрыми или злыми могут быть (изначально) только личности, а все остальное – только в отношении к личностям, сколь бы опосредованным это "отношение" не было. Свойства личности, если они (соответственно правилам) варьируется в зависимости от доброты личности, называют добродетелями; пороками они называются в том случае, если варьируются в зависимости от ее порочности. Волевые акты и поступки также являются добрыми или злыми лишь в той мере, в какой в них мы со-постигаем и деятельных личностей.
С другой стороны, личность никогда не может быть, например, "приятной" или "полезной". Эти ценности суть, скорее, ценности вещей и событий, причем по самой своей сущности. И наоборот: не существует нравственно добрых или злых вещей и событий.
Так, все эстетические ценности в соответствии с сущностной закономерностью суть, во-первых, ценности предметов; во-вторых, ценности предметов, полагание реальности которых (в той или иной форме) снято, которые, таким образом, наличествуют как "видимость", пусть даже феномен реальности, как, например, в исторических драмах, составляет часть содержания "образно" данного предмета-видимости [Scheingegenstand]; в третьих, ценности, которые оказываются связанными с предметами только благодаря своей наглядной образности, (в отличие от простой "мыслимости").
Напротив, этические ценности вообще суть, во-первых, ценности, носители которых не могут быть даны как "предметы", поскольку по своей сущности они относятся к личностной (и актной) стороне. Ведь личность никогда не может быть дана нам в качестве "предмета", равным образом и акт. Как только мы каким-либо образом "опредмечиваем" какого-то человека, мы тем самым с необходимостью теряем из поля зрения носителя нравственных ценностей.