Теперь из всей этой ситуации следует, что здесь – при переходе от воспринимаемых к "только" представляемым предметам – полностью отсутствует смена направления взгляда к совершенно иной сфере, весьма отчетливо обнаруживающаяся в случае первого типа представлений. Тот только "репрезентирующий" представляемый предмет, что, по-видимому, совершенно "несобственным" образом полагается в пространство, где находятся воспринимаемые предметы, именно в силу этого не имеет ни малейшего естественного отношения ни к этом последним, ни к действительному пространству; он требует постижения сам по себе и поэтому с необходимостью отвлекает внимание от прямо предлагающей себя сферы восприятия. Здесь же представляемый предмет, напротив, является в том же самом "реальном" пространстве вполне собственным образом – здесь он предметно "укоренен" так же, как и воспринимаемые предметы; нет никакого существенного различия в том, перевожу ли я у себя в комнате взгляд с одного воспринимаемого предмета на другой или обращаю его на не воспринимаемый, но все же поддающийся непосредственному обозрению коридор.
Таким образом, подводя итог вышесказанному, можно специально различать оба эти возможных типа представлений согласно соотнесенности этих представлений с "действительным" предметом следующим образом:
1. Представляемый предмет, принимаемый в представлении за действительный, становится видимым умственному взору благодаря "наглядному репрезентанту", который совершенно несобственным ("парящим") способом предстает в трудноопределимой области пространственной действительности.
2. Представляемый предмет, принимаемый в представлении за действительный, сам включен в непосредственно наглядное содержание представления: умственный взор достигает его собственного места действительности и именно там схватывает его "усматривающим" образом.
От обоих этих типов представления восприятие по-прежнему строго отличается тем, что в его случае взгляд не только прямо и непосредственно направляется на предмет и его собственное место действительности, но и сам этот предмет достигает "несокрытого самопроявления".
Тем самым наш анализ подошел к решающему пункту: ведь оба типа представлений с учетом их соотнесенности с подразумеваемым "действительным" предметом могут различаться лишь благодаря тому, что в случае с одним типом не может быть и речи ни о каком "наглядном репрезентанте", замещающем наглядное настоящее действительного предмета, но, напротив, представляющий взгляд напрямую достигает самого действительного предмета, и поэтому, говоря о сознании действительности, которое, по-видимому, связано с представлением, впредь невозможно отделываться фразами о том, что речь здесь идет всего лишь о фантазмах, сопряженных с сознанием возможного восприятия. Так как во втором типе представлений речь идет о сознании действительности, которое, с одной стороны, говоря на языке позитивистов, не привязано к "ощущению", т. е. к "несокрыто" проявляющемуся воспринимаемому предмету, но, с другой стороны, оно не привязано также и к одним лишь "фантазмам", т. е. к наглядному репрезентанту, то сознание действительности, по крайней мере, больше невозможно просто отождествлять с "переживанием восприятия", и сознание действительности отделяется от суррогатного переживания, прибегающего к помощи "фантазмов". Здесь перед нами именно тот случай, когда, с одной стороны, речь идет не о "репрезентативной функции" непосредственно актуально представляемого предмета, а, с другой, этот предмет все же предстает передо мной как реальный в подлинном и собственном смысле.
Но если позитивистская теория настолько несостоятельна, что даже в вопросе, который связан с рядовым фактом, обнаруживается нечто совершенно противоположное предполагаемому этой догматической теорией, то, конечно, необходимо выдвинуть требование вообще по-новому рассмотреть проблему сознания действительности.
_____________________
Это исследование проводится, однако, не только для того, чтобы по возможности проясняющим образом показать несостоятельность охарактеризованной позитивистской теории, но и для того, чтобы выявить определенные феномены, которые должны подвести нас к совокупному феномену "реального внешнего мира" в его имманентности "естественному сознанию".
В ходе дальнейшего анализа мы будем опираться на некоторые, пока еще смутные пункты предыдущих рассуждений, в процессе выяснения которых будет само по себе обнаруживаться и то, в чем заключается подлинная противоположность двух этих типов представлений, которая пока была установлена только в связи с их различным отношением к заключенному в них "действительному" предмету.
Прежде всего, обратим внимание на то, что было предварительно обозначено выражением "усматриваемая близость": так, например, в одном случае, представленный "действительный" предмет, по-видимому, с помощью "наглядного репрезентанта", приводится к "усматриваемой близости", в другом случае, напротив, взгляд может напрямую проникать в соответствующую область действительности, где, по нашему мнению, находится сам по себе представляемый предмет, так как представляемый "действительный" предмет уже сам по себе находится в "усматриваемой близости".
Таким образом, очевидно, должна существовать "сфера", прямо "усматриваемая" из позиции восприятия или, соответственно, из позиции представления, которая там, где речь идет о "только" представленных предметах, может, конечно, не совпадать с собственной областью восприятия.
Кроме того – и это второй пока не проясненный пункт – то, что, по-видимому, собственным образом "укоренено" в этой сфере (даже если оно полагается туда только игрой представления, а, следовательно, фактически ей не принадлежит), получает определенный наглядный "характер действительности" или же "видимость действительности", переживаемое присутствие которой, конечно, нельзя путать с подлинным сознанием действительности: сопровождаемые "сознанием действительности" предметы получают тем самым – как мы выразились – внешний "габитус" "действительных" предметов, тогда как – теперь уточним – представляемый предмет, предстающий в виде "мысленно представляемого" предмета, совершенно обратным образом сам по себе несет присущую ему самому по себе "недействительность" (т. е., конечно, где речь идет об образном репрезентанте, недействительность присуща репрезентанту самому по себе; репрезентируемый же предмет будет в этом случае рассматриваться именно как "действительный"). Только в силу этого в первом случае возможна указанное своеобразное "обыгрывание" действительности некоторого предмета. Однако для нас пока неясно, что же представляет собой так называемая "усматриваемая сфера" сама по себе, равно как и продолжает оставаться неочевидной ее тесная феноменальная связь с "реальным миром". Наряду с вопросом об "усматриваемой сфере", возникает вопрос о "пространственной действительности", выходящей за пределы непосредственной области восприятия.
Для начала еще раз обратимся к случаю, где в знакомой нам области предметный мир у нас за спиной и перед нами хотя сам и не "воспринимается", но, тем не менее, может быть напрямую "усмотрен". Характерно здесь то, что эта находящаяся, например, у меня за спиной предметность не "парит" где-то и как-то перед моим умственным взором, но "укоренена" именно в этой сфере, как я и сам в качестве реального телесно-психического индивида, а вместе со мной – и воспринимаемые предметы. Когда мой взгляд скользит от предметов восприятия к указанной предметности, он остается в одной и той же "плоскости созерцания". Когда он переходит от области восприятия к области представления, отсутствует всякий "разрыв", затрагивающий эту сферу созерцания, как это, очевидно, имеет место при переходе от воспринимаемых предметов к чему-то "представленному" в случае с первым типом представлений. Равномерная, непрерывная в себе среда созерцания связывает мою позицию восприятия с такого рода прямо усматриваемыми в представлении предметами. Пока взгляд так – всегда одинаково – блуждает, переходы будут существовать для него лишь постольку, поскольку он уклоняется от предметов, данных с "несокрытой наглядностью", и переходит к предметам, данным в "скрытой наглядности".
Возьмем теперь случай, когда наличное бытие и так-бытие прямо не воспринимаемых предметов является неизвестным, а следовательно, такие предметы – если они не даны в сознании как "только" воображаемые – невозможно каким-либо способом наглядно объединить с воспринимаемыми предметами: это все равно, что намереваться переместиться в совсем другую область. Поэтому несмотря на сознание некоторой наглядной "пустоты" позади нас, у нас все же возникает очевидное "чувство" того, что "позади нас простирается" нечто, или каким-либо образом заполненное пространство.