За последние несколько часов я отвык от такого с собой обращения, и потому обиделся. Выругавшись, я спросил, где их, черт побери, носило весь день - ведь предполагалось, что он и де Готе должны встречать меня вместе с остальными на границе.
Руди вскинул бровь.
- Королевские замашки, значит? Ладно, твое высочество, мы, с вашего позволения, были заняты государственными делами. Вашими делами, вашего государства. Вы могли бы выказать немного более снисхождения к своим преданным слугам, - и он нахально ухмыльнулся. - Но, естественно, неблагодарность королей - притча во языцех.
- Так на что же вы тогда рассчитывали, имея дела с временными венценосными особами? - пробурчал я. - Убирайтесь-ка оба к дьяволу. Я хочу отдохнуть.
- Может, немного выпить? - предложил де Готе.
- К черту, пошли прочь!
- Похоже, он уже заразился, - хмыкнул Руди. - Да он сейчас охрану позовет! Но теперь давай серьезно, друг Флэшмен, - и он похлопал меня по плечу. - Оставь свое плохое настроение, ибо оно сейчас неуместно. Не твоя вина, если герцогине ты не по душе. Нет, не стоит поминать моих предков, просто послушай. Произошли кое-какие события, которые могут - подчеркиваю, могут - помешать исполнению наших планов.
Внутри у меня похолодело.
- Что ты хочешь сказать?
- По несчастью, один служащий из датского посольства в Берлине - малый по имени Хансен - прибыл сегодня в Штракенц. Он ехал домой и завернул по пути сюда, чтобы побывать на свадьбе. У нас нет подходящего способа избавиться от него, так что он будет присутствовать здесь завтра.
- Ну и что с того? - говорю я. - В соборе будет полно датчан, разве не так? Одним больше, одним меньше.
Из-за спины у меня раздался голос Детчарда.
- Хансен был другом Карла-Густава с детства. На деле, более близким, чем кто-либо еще.
- Ваше сходство с Карлом-Густавом просто феноменально, - вставил де Готе. - Но обманет ли оно лучшего из друзей?
- Господи! - я опустился на стул. - Нет, нет, Боже, я не хочу! Нельзя этого делать! Он меня узнает! - Я снова вскочил. - Я знаю, да, знаю! Мы пропали! Он разоблачит меня! Вы… вы… проклятые идиоты, смотрите что вы натворили со своими безумными идеями! С нами покончено, и…
- Не ори так громко, - говорит Руди. - И возьми себя в руки. - Он с силой усадил меня обратно. - Ты растерян, и это не удивительно. Берсонин предупреждал нас, что даже сильный человек способен впасть в истерию, оказавшись в твоем положении…
- Он ведь не дурак, тот малый, не так ли? - не успокаивался я. - Что, черт побери, мне делать? Он ведь выдаст меня, этот Хансен, и тогда…
- Не выдаст, - отрезал Руди. - Даю слово. Мне со стороны все видно, не то что тебе, главному актеру, и я говорю тебе, что нет ни малейшего риска - если ты сумеешь сохранить голову на плечах. Хансен встретится с тобой лишь на миг, на приеме после свадьбы: пожмет тебе руку, пожелает счастья, и - фюить! - всё. Он же не догадывается про обман, не забывай. Да и с чего бы?
- Мы бы даже не стали говорить вам, - заявляет Детчард, - если был бы способ избежать этого. Но не будучи предупреждены, вы могли бы по неосторожности совершить непоправимую ошибку.
- Это верно, - говорит Руди. - Тебе стоит подготовиться к встрече с ним. Сейчас мы должны решить, что ты будешь говорить, когда он подойдет к тебе среди череды гостей. Детчард будет у тебя под боком и прошепчет: "Хансен", - при его приближении. Завидев его, ты вскочишь, придашь себе такой радостный вид, какой только сможешь, ухватишь его руку своими обеими, сожмешь изо всех сил и воскликнешь: "Эрик, дружище, откуда ты взялся?" Потом, чтобы он тебе ни ответил, ты весело засмеешься и скажешь: "Это самая приятная неожиданность в этот счастливый день. Спасибо, что пришел поздравить меня". И на этом все. Я прослежу, чтобы он не приближался к тебе, пока ты не отправишься в Штрельхоу, где пройдет ваш медовый месяц.
- А если он все-таки меня раскусит, что тогда? - Меня мутило от страха. - Допустим, он не удовольствуется этими "приятными неожиданностями" и мне придется поддерживать с ним разговор? - Перед моими глазами мелькали кошмарные картины. - А если примется кричать: "Это не принц!". Что мы будем делать?
- Я все сделаю прежде, чем он успеет что-либо крикнуть, - спокойно заявляет Руди. - Можешь быть уверен.
Но меня было не так-то легко успокоить. Мои трусливые инстинкты разошлись не на шутку, и Детчарду и Руди потребовалось приложить всю силу убеждения, доказывая, что риск не так уж и велик - действительно, если я все сделаю как надо, его почти не будет.
- Веди себя так, как вел час назад, - говорит Руди, - и все пройдет на "ура". Смелее, приятель. Худшее позади. Ты сегодня всему Штракенцу сумел напустить пыли в глаза, да еще как! - Мне почудилось, что в его голосе прозвучала даже нотка зависти. - Остается только побывать с очаровательной герцогиней в церкви, произнести клятвы, а потом отправиться навстречу безмятежной идиллии в любовное гнездышко в тиши лесов. Лучше направь свои мысли на те удовольствия, которые ждут тебя в постели с этой милой крошкой. - Он слегка толкнул меня и похотливо подмигнул. - Не удивлюсь, если у следующего герцога штракенцского будут роскошные локоны, хотя на голове у его батюшки не сыщется даже жалкого клочка волос.
Разумеется, как это часто бывает, время бояться еще не пришло. Остред дал мне на ночь снотворного, а утро началось с безумной суеты и спешки. Не меньше дюжины всякого рода лиц окружили меня с самого момента пробуждения; меня одевали, подгоняли, наставляли. Когда меня вели по мраморной лестнице к карете, которая должна была доставить принца в собор, я ощущал себя словно породистый бык-производитель, которого выводят на продажу. На пороге мы задержались, до нас долетал многотысячный гомон людей, толпившихся за дворцовой оградой. В парке бухнула пушка, и могучий крик прокатился над крутыми крышами города Штракенц:
- Да здравствует принц Карл!
- Где бы он ни был, - вполголоса проговорил Руди. - Вперед, ваше высочество!
Наверное, этот день стоило запомнить, но спросите себя: можете ли вы в деталях рассказать о дне собственной свадьбы? А ведь это была моя вторая, не забывайте. Сейчас это вспоминается как причудливый сон: я еду в карете по переполненным, залитым солнцем улицам, гомон толпы давит мне на уши, звенят фанфары, стучат копыта, яркие знамена трепещут на ветру - но больше всего мне в память почему-то запало красное родимое пятно на затылке кучера, под шляпой у которого скрывалась такая же лысина, как у меня.
Потом вдруг наступили тишина и полумрак большого собора; характерный запах церкви, стрельчатые витражные окна, скрытые под коврами каменные плиты пола. Послышался шорох - это сотни людей поднялись на ноги, торжественно загудел орган, потом раскатистое эхо моих собственных шагов по камню. Зазвучал сладкоголосый хор певчих, передо мной замелькали лица, и я увидел внушительную фигуру епископа Штракенца. Он был невероятно бородат, и как две капли воды похож на нынешнего чемпиона по крикету Уилли Грейса.
Помню, как я стою, одинокий и испуганный, и размышляю - неужели все-таки существует место, называемое "Ад" - вопрос этот сильно беспокоил меня со времен детства, особенно после того как Арнольд стал запугивать нас проповедями про Киброт-Гаттааву, где, как я уяснил, гнездятся все сорта прелюбодеяния и развлечений. [XXXIII*] Что ж, содеянное мной в этом соборе могло обеспечить мне билетик в преисподнюю, но я утешал себя мыслью, что по большому счету это последнее, о чем мне стоит сейчас беспокоиться. Еще помню стоящую рядом со мной герцогиню, такую бледную и удивительно прекрасную в своем белом платье, с золотыми волосами, увенчанными бриллиантовой короной. Ее миниатюрная ручка проскальзывает в мою, и нежный голосок отвечает "да" на вопрос епископа. Потом я слышу свой голос, хриплый и срывающийся. Мне в липкую от пота ладонь вкладывают кольцо, я одеваю его на крошечный пальчик Ирмы, и по команде старого епископа целую ее в щеку. Она стояла, словно восковая фигура, и мне стало жаль беднягу Карла-Густава: ему ведь придется прожить всю жизнь с этой холодной рыбой, а хор гремел во всю мощь, пока нам на головы водружали герцогские короны, вручали золотой жезл - символ ее власти, а меня препоясывали мечом. Потом все собрание поднялось и затянуло гимн радости, а представители младшего духовенства развешали на нас остатки королевских украшений. Должен заметить что для мелкого государства Штракенц был весьма неплохо обеспечен в этом отношении: помимо корон и жезла нашлись еще перстни и великолепная массивная золотая цепь с изумрудами, которую водрузили на мою недостойную выю; одна висящая на цепи звезда из бриллиантов тянула на добрых полфунта.
Герцогиню уснастили еще лучше - она же ведь была правящей особой в отличие от бедного старины Флэши, вынужденного находиться при ней в качестве консорта (и тогда и сейчас меня не оставляет мысль, что этот Салический закон - чертовски мудрая идея). На ней красовалось ожерелье из великолепных камней, а по сравнению с ее перстнями мои можно было выбрасывать на помойку. Не так-то просто задавить в себе инстинкт солдата, и пока звучали последние аккорды гимна, я уже прикинул в уме, сколько будет стоит все это ювелирное великолепие и как его удобнее стащить: цепь с изумрудами в один карман, ожерелье в другой, перстни и прочую мелочевку - в кармашек для часов, короны займут слишком много места, но, может быть, их удастся сплющить для удобства. А жезл можно без труда сунуть за голенище сапога.