И взгляд, которым герцогиня меня оделила, тоже не принес облегчения: серые глаза смотрели холодно и строго, и я подумал: такой заносчивой и высокомерной особы мне еще не доводилось встречать. Как бы ни относилась она к идее замужества, первое ее впечатление обо мне вряд ли было благоприятным - я чувствовал, что взгляд ее скользит по моей лоснящейся лысине, и думал сердито: эх, где же мои шикарные локоны и баки! Поданная мне для поцелуя рука была бледна и холодна, как кладбищенский туман, и почти так же дружелюбна. Я принял ее, пробормотав что-то про радость, почет и глубокое сердечное удовольствие, и почувствовал, как ее ладонь немного затрепетала прежде чем покинула мою.
И вот мы стоим вместе на помосте; я думаю, что же еще сказать, и тут кто-то в толпе захлопал, и вся эта масса двинулась к нам, в надежде, как могу предположить, получше раз глядеть молодую пару, и все светились от радости и хлопали как сумасшедшие. Я ловлю себя на том, что улыбаюсь и киваю в ответ, зато ее светлость стоит невозмутимо, без тени улыбки принимая все как должное, скорее даже как обузу.
Ладно, думаю, ухаживание будет еще то. Тут к нам поднимается какой-то старикан в сюртуке с орденами, и поднимает руку, призывая толпу замолчать. Как оказалось, это был верховный министр, Шверин; он произнес короткую пламенную речь, в которую ухитрился втиснуть: сердечные поздравления с прибытием - мне, ноту преданности - герцогине (которая, как мне пришлось выяснить, была вовсе не в восторге), патетический гимн - Штракенцу вкупе с Датской державой, а совет держаться на расстоянии и не загораживать дверь в буфет, пока не пройдут принц и ее светлость - придворным.
Никто не возражал, и народ - а двор оказался прекрасно дисциплинирован - негромко переговаривался между собой, пока Шверин представлял мне наиболее важных лиц. Среди них были представители различных дворов, в том числе и английского, и я возблагодарил Бога за то, что на родине никогда не общался в дипломатических кругах, а то меня могли бы узнать. А так английский посол мне поклонился наравне с прочими, и, когда все отошли, герцогиня сделала мне знак, давая понять, что нам нужно сесть. Так мы и поступили, и пока благородная ассамблея делала вид, что не замечает нас, мы начали знакомиться. Разумеется, в этой формальной обстановке ничего путного из общения получиться не могло, и если бы я не помнил в точности фразы, которыми мы обменивались, то ни за что бы не поверил сам.
Герцогиня Ирма: Надеюсь, путешествие вашего высочества оказалось не слишком утомительным?
Флэши: Вовсе нет, хотя должен признаться, что я с нетерпением считал минуты, когда окажусь здесь.
Герцогиня: Ваше высочество очень любезны. Мы тут, в Штракенце, можем только питать надежду на то, что не слишком разочаруем вас - у нас такое маленькое и провинциальное государство.
Флэши (весьма галантно): Неужели кто-то может испытать разочарование, когда его встречает столь людная и прекрасная хозяйка?
Герцогиня: Ах. (Пауза). Холодная ли стояла погода во время путешествия?
Флэши: Иногда. А подчас было совсем тепло. Но нигде мне не было так тепло, как здесь. (Последнее с головокружительной улыбкой).
Герцогиня: Вам жарко? Я прикажу открыть окна.
Флэши: Боже, нет. Я хотел… имел в виду тепло вашего гостеприимства… и народ на улицах, приветствовавший…
Герцогиня: Ах, народ. Он такой шумный.
Да уж, я не привык сдаваться без боя, но должен признать, что был обескуражен. Обычно, имея дело с молодыми девушками, я много воды не лью. Романтическая болтовня - не мой стиль; немного галантности, пара шуточек, чтобы посмотреть, хочет она или нет, щипок за мягкое место, и вперед. Или все путем, или я линяю. Но с герцогиней Ирмой такие вещи не пройдут; высоко вскинув подбородок и смотря мимо меня, она выглядела такой собранной и величественной, что я стал опасаться, не помутился ли у нее рассудок от испуга? Но прежде чем я успел что-либо вымолвить, она встала, и я последовал за ней в вестибюль, где были накрыты большие столы; сверкали серебро и хрусталь, сновали лакеи, разнося роскошные яства, а в галерее наверху разыгрывался маленький оркестр. Я жутко проголодался, и пока одна из фрейлин приводила в порядок герцогиню, занялся ветчиной и дичью, весело болтая с аристократами, которые во время еды измарались как свиньи, что у немцев в порядке вещей.
Меня такое времяпрепровождение утомляет до смерти, и за исключением факта, что еда была превосходной, а герцогиня старалась не оставаться со мной наедине больше нескольких секунд, я почти ничего не могу припомнить о том ужине. Помню, как стоя с компанией и поддерживая светский разговор, я повернулся и поймал на себе ее пристальный взгляд; она тут же отвела глаза, и я подумал: "Бог мой, на этой женщине я завтра женюсь!" Сердце на мгновение замерло у меня в груди: так она была мила. И тут меня пробил холодный пот - я вспомнил, какому страшному риску подвергаюсь здесь каждую минуту, и подумал, каково же может быть наказание человеку, который обманом женится на наследнице трона Штракенца. Смерть, безусловно. Я старался вежливо улыбаться этим льстивым физиономиям вокруг и слушать их пустой разговор, мозг же мой лихорадочно искал пути спасения, хотя я прекрасно понимал, что их нет.
Не исключено, что я выпил немного больше, чем следовало, хотя и был предельно осторожен - но так или иначе чувство отчаяния прошло. Доброе отношение штракенцев ко мне было так очевидно, и выражалось так явно, что отогнало прочь страхи. Как выяснилось, я даже мог без стеснения поддерживать беседу с герцогиней, хотя мне, и едва не всем прочим, было ясно, что я ей не нравлюсь. Она оставалась такой же высокомерной и неприступной, но, сказать по правде, таким было ее отношение ко всем, и они проглатывали это и продолжали пресмыкаться перед ней.
Под конец старый Шверин и пара его коллег-министров - не помню, как их звали - отвели меня в сторону, чтобы обсудить детали завтрашней церемонии. Как помнится, они все ходили вокруг да около, распространяясь насчет политических выгод мероприятия, толковали про всенародное Удовлетворение и про то, какой это возымеет положительный и стабилизирующий эффект.
- Ее светлость, конечно, очень молода, - говорит Шверин. - Очень молода. - Он одарил меня грустной Улыбкой. - Ваше высочество не многим ее старше, но ваше образование, пребывание при большом дворе, ваше воспитание - все это, возможно, делает вас более подготовленным к встрече с тем, что ожидает вас обоих - (Много же ты знаешь, старый осел, подумал я.) - Это большая ответственность для вас, но вы достойно с ней справитесь.
Я пробормотал какую-то высокопарную чушь, и он продолжил:
- Нельзя ждать слишком многого от двух молодых людей - мне часто кажется, что эти государственные брачные союзы должны готовиться более тщательно… хм-м… и долго. Возможно, я сентиментален, - при этом он издал старческий смешок, - но мне сдается, что ухаживание вовсе не является неуместным, даже в отношении особ королевской крови. Ведь любовь, если на то пошло, не приходит в одночасье.
Ну, это смотря что подразумевать под любовью, думаю я. А один из министров говорит Шверину:
- У вас такое большое сердце, Адольф.
- Надеюсь, что так. Очень надеюсь. И я знаю, что у вашего высочества тоже большое сердце. Оно сумеет понять нашу… нашу маленькую Ирму. Она ведь для нас почти как дочь, - глаза его предательски покраснели, - и хотя она выглядит такой серьезной и взрослой не по годам, на самом деле Ирма все еще ребенок.
Что ж, я был готов согласиться, что для своего возраста девчонка была на редкость заносчивой маленькой стервой, но хранил величественное молчание. Он смотрел на меня почти умоляюще.
- Ваше высочество, - выдавил он наконец, - будьте ласковы с нашим сокровищем.
Интересно, мой тесть напутствовал меня почти в тех же словах перед свадьбой с Элспет. Видимо, это завуалированный способ дать тебе понять, чтобы ты не слишком ярился в течение медового месяца. Я понимающе кивнул.
- Господа, - говорю. - Что я могу еще сказать, кроме того, что всегда буду обращаться с вашей герцогиней так, как обращался бы с дочерью своего лучшего старого друга.
Это их обрадовало до крайней степени. К тому времени прием стал подходить к концу, высокопоставленные гости потихоньку расходились. Шверин по-отечески улыбнулся мне и герцогине, намекнув, что поскольку завтрашний день обещает быть очень утомительным, нам стоит хорошенько отдохнуть. Хотя вечер еще только начинался, после новых впечатлений и переживаний утра я чувствовал страшную усталость, поэтому мы с невестой обменялись формальными прощаниями. Я высказал свои насколько возможно любезно, Ирма же приняла мои слова наклоном головы и подала руку для поцелуя. Это было все равно что говорить с ходячей статуей.
Тут Детчард, тенью реявший за моим левым плечом последние несколько часов, подошел и в сопровождении слуг отвел в приготовленные в западном крыле дворца покои. Вокруг суетились слуги, но Детчард всех отослал прочь, не исключая даже, что весьма странно, Йозефа, который намеревался помочь мне раздеться и снять обувь. Я сообразил, что он хочет остаться со мной наедине, и когда мы прошли в мой главный салон, понял, почему: там нас уже ждали Руди Штарнберг и де Готе.
При виде их мое настроение упало; они напомнили, зачем я здесь и что тюремщики следят за каждым моим шагом. Из принца я снова превратился в актеришку Флэшмена.
Руди подскочил, без лишних церемоний схватил меня За запястье и нащупал пульс.
- А ты хладнокровный тип, - говорит он. - Я наблюдал за тобой внизу, и готов поклясться, ты выглядел Как прирожденный тиран. И каково это, играть принца?