Среда обитания
Пиво, герань и купальни
Город заселен людьми, которые вчера, или позавчера, или в прошлую пятницу провели полдня в горячей купальне.
Купальни Будапешта старше и города и страны. О том, что здешние берега Дуная – место благодатное и особенное, догадались еще римляне. Город, основанный в северной части нынешней Обуды, они назвали словом "Аквинк" или "Аквинкум" (Aquincum), в котором определенно слышится указание на воду. Именно римляне построили здесь самые первые термы, заложив основы уже двухтысячелетней, как выяснилось, банной культуры Будапешта. Кочевникам-мадьярам, разделявшим с прочими кочевниками представление о том, что "умоешься – удачу смоешь", вероятно, и воды Дуная поначалу должны были казаться чудом. Но уже в XII веке, когда монахи Ордена святого Иоанна открыли больницу у подножия горы Геллерт, появляются первые упоминания о лечебных свойствах здешних источников. Ценил водные радости и король Матьяш: в ряд понятий "королевская охота" и "королевская библиотека" естественно встала и "королевская баня".
По-настоящему же распробовали прелесть купания в природной горячей воде турки. К делу они отнеслись обстоятельно и построили здания купален: Кирай, Рудаш, Вели-Бей. Их медные приплюснутые купола делают купальни похожими на выросшие из земли грибы – приземистые, старые, живущие своей, равнодушной к внешнему миру жизнью. Если Будапешт в целом живет в XIX веке, по возможности не обращая внимания на вмешательство ХХ столетия, то в купальнях так и остался XVI век. С тех пор туда провели электричество и поставили на входе кассу. Всё! Прочее – как было при Османах: горячая вода, все так же текущая из-под земли, пар над водой, косые лучи света, падающие из шестигранных окошек на воду сквозь туман.
В 1810 году русский морской офицер Владимир Броневский, возвращаясь в Петербург из Триеста, посетил Буду и Пешт (он говорит "Пест", на английский манер), о чем подробно рассказал в вышедших в 1828 году записках. Нашлось в его рассказе место и купальням: "Бани в такой здесь моде, что по утрам съезжается к ним лучшее общество. Дамы в прелестном утреннем наряде, состоящем в кисейной кофточке и юбке, которых они не снимают, когда купаются, прогуливаются по набережной в ожидании свободного номера. Для простого народа выкопан обширный бассейн, в котором мужчины и женщины, едва прикрытые, купаются вместе. Впрочем, в сих удушающих ваннах воображение не слишком может разгорячиться".
По русской привычке он называет купальни банями, хотя собственно "русскими банями" в это время зовутся паровые купальни. Сейчас, при наличии водопровода в квартире, становится очевидно, что купальни Будапешта – это не бани как средство гигиены и не лечебное учреждение, хотя оздоравливающий эффект неоспорим. Будапештские купальни – заведения не для поддержания чистоты и не для лечения, во всяком случае, не это в них главное. В них купаются, то есть получают удовольствие от общения с водой. Посещение купальни – это такое же наслаждение для души и тела, как визит в музей или оперу – для интеллекта, слуха и взгляда.
Купальни Сечени строились в 1909–1913 годах уже с полным пониманием такой их функции. Недаром типичный диалог туриста и местного жителя, демонстрирующего красоты Варошлигета, выглядит так: "Ой, – спрашивает приезжий, только что рассмотревший парадные фасады двух музеев на площади Героев, скульптуры Монумента Тысячелетия и башни замка Вайдахуньяд, а теперь обнаруживший среди парка сооружение с пятью куполами, коринфскими колоннами, держащими портик, и разнообразными скульптурами, – ой, что это тут у вас? Дворец чей-то? Театр? Музей?" Настоящему будапештцу полагается выдержать паузу, а еще лучше подвести путешественника к резным дверям и, открыв их, пригласить его в фойе со скульптурой вставшего на дыбы кентавра, под купол с лепниной и мозаикой: "Это у нас… купальни".
Здесь всегда полным-полно народу, и удивляешься тому стихийному социальному упорядочиванию, которое складывается вроде бы само собой, без чьих бы то ни было усилий и уж точно не по приказу.
Две трети посетителей не говорят по-венгерски. У каждого свои национальные привычки, своя манера поведения, свои понятия о вежливости, о приличиях и о гигиене, в конце концов. И всем при этом друг с другом хорошо: никто никого не толкает, никто никому не мешает.
В купальне Сечени начинаешь лучше думать о человечестве. Свалились в одну емкость с водой будапештские пенсионеры, английские студенты, вьетнамцы с рынка, командированные русские, молодые голландцы, путешествующие по Европе на велосипедах, украинские мамы с детьми, туристы-американцы, французы, немцы – и им не тесно! Наблюдать в Сечени за людьми – отдельное удовольствие.
…Рослый венгр с длинными гусарскими усами у края бассейна ведет амурный разговор с тоненькой, хрупкой как статуэтка, японочкой. По-венгерски. Машет руками, рассказывает истории, читает стихи. Она улыбается и смотрит на него, как на бога, поскольку ни один японский мужчина не станет исполнять перед ней чардаш, стоя по грудь в горячей воде. Он, в свою очередь, понимает, что ни одна венгерская женщина не будет смотреть на него, безудержно болтающего, как на бога, и воодушевляется еще больше.
…В большом бассейне проплывает компания из шести китайцев. Хочется сказать: "коллектив китайцев". Один за другим. Никого не задевают. Кажется, даже вода не колышется от их движений. В обратную сторону плывут четверо итальянцев. Крик, шум, визг, брызги, "мамма мия", вода в бассейне ходит ходуном и выплескивается за борт.
…Пенсионеры, по грудь в теплой воде проводящие день за днем, играя в шахматы, – неизменная достопримечательность купальни Сечени. На рекламных плакатах про туризм в Венгрии надо бы изображать не девушек, а дедушек: девушки-то везде хороши, а вот таких загорелых стариков в иных краях еще поискать… Один из дедушек привел с собой внука. Внук в шахматах соображает, но ростом пока не вышел, и ему, чтобы следить за игрой, нужно постоянно работать ногами, держаться на плаву. Работает, держится, подает деду советы.
…Компания молодых англичан сидит в маленьком бассейне. Тощие, лопоухие, все похожие на принца Гарри, один рыжий и веснушчатый. Греются. Температура воды сорок градусов. Переглянувшись, выскакивают из бассейна и в два прыжка – в соседний. А там – двадцать градусов! Глаза выпучены, зубы стучат и полное счастье на физиономиях. Рыжий не выдерживает первым и сигает обратно. Веснушки делаются малиновыми. Вот теперь – точно счастье!
Еще явственнее дух торжествующего гедонизма проявляется в купальне Геллерт. Достаточно вспомнить, что строительство ее относится ко временам Первой мировой и, что существеннее для венгров, к временам сразу после Трианона. В 1918 году купальня открылась, в 1920-е годы в большом бассейне установили механизм, создающий искусственную волну. И пошла в столице страны, только что проигравшей мировую войну и потерявшей две трети территории, курортная жизнь. То есть полный комфорт: солнце и пальмы, оркестр и шампанское, кофе и пирожное "эстерхази", два шага до трамвая – и тут же почти океанская волна.
За почти столетнюю историю купальня Геллерт знавала и пик популярности (это в ее интерьерах поет Марта Эгхерт в немецком музыкальном фильме 1936 года "Wo die Lerche singt" по оперетте Франца Легара), и бомбежки Второй мировой, после которых здание долго реставрировалось. Но с возрастом она, как кажется, становится только лучше: жаль утраченных деталей убранства, но зато нарастают легенды, фантазии, воспоминания, и возникает чудо погружения в иную эпоху… Именно "погружения" – купальня все-таки.
Любопытно рассматривать фотографии купальни Геллерт, сделанные на протяжении прошедшего столетия. Трианон, Великая депрессия, Вторая мировая война, разгром венгерской армии под Воронежем, кадаровский "гуляш-коммунизм", освоение космоса, холодная война… На снимках, независимо от даты – плещущиеся в воде люди разной степени обнаженности, распластанные под лучами солнца тела, на заднем плане – отдыхающие с кружками пива в руках, пальмы, красная герань, расставленные там и сям скульптуры.
Купальни заставляют пересмотреть сложившееся представление о венграх как о нации пессимистов. Пишут о них: "A spleen that is specifically Magyar, a sense of the joys and inexplicable sorrows of life", и культурная память вытаскивает в пару к "английскому сплину" пушкинскую "русскую хандру". Вспоминают пословицу "Sírva vigad a Magyar" – "Венгр веселится, плача". Цитируют гимн (действительно, безрадостный и сумрачный), содержащий слова про отчий дом: "Для детей своих же стал Извечным ты гробом". "Плач, стенания смертей", "слеза сиротских глаз", "тягость рабского ярма", "кровь потоком", "пожара столп" – тоже слова из национального гимна.
Именно такое впечатление создается, если читать тексты и верить словам. А если смотреть глазами, то как хотите, но Будапешт мысль эту опровергает. Пессимизм вербальности уравновешивается и побеждается гедонизмом телесности.