Главный город страны носит оксюморонный титул "столицы-курорта". Сама страна выбирает себе символом – торт. Каждое здание в городе – тоже своего рода торт: кондитерское барокко и карамельный модерн, кремовые розочки из песчаника, марципановые наличники, а легкая запущенность только добавляет сходства – ну, осыпались чуть-чуть орешки, изюминка упала.
В тоске и печали не построить этот город, весь в завитушках, розочках и орнаментах, которым можно наслаждаться с утра до вечера и с вечера до утра. Сплин – плохой помощник для того, чтобы сохранять в городе старые здания, а вокруг города – леса с оленями. И, грустя и плача, не завести себе автобус, плавающий по Дунаю – да, тоже только развлечения и удовольствия ради.
Венгерская литература о купальнях молчит, хотя функционировали они и во времена Петёфи, а во времена Аттилы Йожефа имелись уже и Сечени, и Геллерт. Купальни остаются интимным делом города, которым наслаждаются, но не хвастаются. В конце концов, все, что нужно знать о блаженстве купания, сказано уже древними: "Бани, вино и любовь разрушают телесные силы? Но ведь и жизни-то суть в банях, вине и любви".
Купальни Геллерт – весомейший аргумент в споре о характере венгерской национальной культуры. Самого Геллерта, кстати, называют мучеником и просветителем, но никогда – чудотворцем. Может быть, и в этом надо верить не словам, а собственным глазам. Чем Геллерт не чудо?
Рассказ петербургского туриста о купальне Геллерт
"…Это – как по Эрмитажу плавать!.. Но если пришел сюда в первый раз, Геллерт – сущий лабиринт. Куда идти? Где поворачивать? Направляющие надписи на стенах выглядят так: "Csak nők részére!" С восклицательным, прошу заметить, знаком. Английскими надписями они дублируются, говоря по правде, но не везде и маленькими. Висит на дверях скотчем приклеенный листочек с душевными совершенно объявлениями примерно такого содержания: "Здесь не выход в большой бассейн! Чтобы найти выход, вам надо пройти через участок кабинок для переодевания, а потом повернуть налево". Разворачиваешься, идешь куда-то мимо кабинок, обнаруживаешь, что мужские кабинки незаметно перешли в женские, тут видишь мелькнувший в коридоре белый халат, и на том языке, какой есть, вопрошаешь: "Так куда идти-то?" В ответ – улыбка и махание руками. "Go, go, go, go, – говорят, – go és left". Раздражаться после сауны невозможно совершенно, поэтому мурлычишь про себя: "А что, тоже развлечение: может, так и задумано было, с головоломками, чтобы не весь интеллект растерять в термальных водах…"
Без луж
Чтобы заметить это обстоятельство, не обязательно ехать именно в Будапешт. В Париже и Лондоне, в городах Германии – та же практика. Но все же знают, что в Париже нужно смотреть Эйфелеву башню, в Лондоне идти на Трафальгарскую площадь, где колонна Нельсона, или в Кенсингтон, где "Harrods". Это города с устоявшимися мифологиями. Круг их достопримечательностей, персонажей и образов известен заранее: не железная башня – так мушкетеры с импрессионистами, не площадь – так гвардейцы в медвежьих шапках и королева из окошка ручкой машет. Кто ж тут будет обращать внимание на водосточные трубы?
Иногда, как на проспекте Андраши в Будапеште, обратить на них внимание действительно невозможно – при всем желании. Нет их там. Тянется фасад за фасадом: колонны, атланты… Дорогие магазины есть, уличные кафе есть, а водосточных труб нет. В Буде, возле Королевского дворца или у церкви Матьяша, имеются, конечно. Но взгляд туриста скользит мимо: надо разглядеть на церковном шпиле большого черного ворона с золотым кольцом в клюве или сфотографироваться на фоне панорамы Пешта сквозь арки Рыбацкого бастиона. Опять не до того.
Поэтому правильнее будет остановиться по дороге в отель, где-нибудь на бульваре, между аптекой и гастрономом, внимательно посмотреть на стену ближайшего дома и заметить, в конце-то концов: в городе нет водосточных труб, которые открывались бы раструбом на тротуар.
В российской жизни трубы, из которых в дождь вода хлещет на асфальт, – дело привычное, даже поэтизированное. В фильме "Я шагаю по Москве" жених-призывник Саша бежит мимо таких фонтанирующих, что твой Петергоф, труб – и от его самозабвенного бега по лужам у зрителя на сердце становится весело, бодро и оптимистично, и смотрит он на эту сцену с несомненной надеждой на общее светлое будущее и собственное личное счастье.
В Будапеште же подобного нет. Каждая водосточная труба, протянувшись от крыши каждого дома вдоль его стены к земле, тут же под землю и уходит. Открытый раструб отсутствует или, по крайней мере, встречается очень редко как симптом незаконченного или не начатого пока ремонта. В нормальной ситуации дождевая вода уходит с крыш прямо в ливневую канализацию, а не прохожим под ноги.
В итоге дожди есть, а луж нет. В тех домах, что посолиднее, трубы упрятаны совсем внутрь здания, как пищевод в человеческое тело, как механизм часов под диск циферблата. Работу они свою выполняют, но снаружи не видны. И ничто не отвлекает внимания от архитектуры зданий, от витрин магазинов, расположенных в этих зданиях, от уличных кафе, выбирающихся на тротуары перед этими зданиями, и от сидящей в них беззаботной публики. У фасадов домов попроще, старых или новых, водосточные трубы, как правило, присутствуют, но не бросаются в глаза, потому что сразу уходят под землю. И снова – функция выполняется, но побочных эффектов в виде мокрой обуви не дает. Как электрическая плита, что варит суп, не сообщая об этом столбом дыма; как птица, парящая без шума пропеллеров.
Это давняя технология. Известна в мире не меньше столетия. Не найти этих труб с раструбами и на старых, начала ХХ века, фотографиях Будапешта, где прогуливаются по бульварам дамы в длинных платьях с тонкими талиями и господа в шляпах и с тросточками. В России эту технологию тоже узнали не вчера. Одно из первых зданий без наружных водосточных труб – дом Акционерной компании Зингер в Петербурге, напротив Казанского собора, построенный к 1904 году. По тем временам, сто двенадцать лет назад, это был новаторский проект. Архитектор Павел Сюзор впервые использовал в конструкции здания металлический каркас, что позволило сделать непривычно большие окна. И о том, чтобы спрятать внутрь здания водостоки, он тоже задумался в России первым. Здание получилось эффектным. Внутренние водосточные трубы исправно служат до сих пор.
И все же это скорее исключение, чем правило. В Москве и Петербурге, в Иванове, Архангельске и в Сочи и сейчас общее правило – это жестяная или пластиковая труба, из которой при любом дожде вода выливается на асфальт, так что пройти, не замочив ноги, становится невозможно. Наверное, так достигается единение с природой. Будапештский способ контактирования с природой проще: достаточно выйти на Дунай. Там воды – сколько душе угодно. А на тротуаре ей не место.
Какая Тереза?
Шестой район – Терезварош. Его главная церковь носит имя святой Терезы, испанской монахини, жившей в XVI веке и известной в мире в основном по алтарной скульптуре Бернини, где она возлежит на облаках у ног ангела, а в России – по диалогу Венички Ерофеева с Господом Богом: "А для чего нужны стигматы святой Терезе? Они ведь ей тоже не нужны. Но они ей желанны". При этом все понимают, что район назван как в ее честь, так и в честь императрицы Марии Терезии, правившей страной в XVIII веке. Петербуржцы поймут: так назван и их город – одновременно в честь святого Петра-апостола и Петра Алексеевича Романова.
Городские стены
Эржебетварош, "город Елизаветы", – район старый, застроенный во времена Франца Иосифа и названный именем его супруги. До сих пор район был знаменит расположенным здесь Еврейским кварталом. В последнее время – заведениями под названием "ромкочмы", то есть превращенными в молодежные клубы домами, состарившимися настолько, что жить в них стало нельзя – только пить пиво и разговаривать. И муралами – большими настенными росписями. Их здесь много, и новые появляются каждый год.
Для двух таких росписей источником вдохновения стали хорошо известные всем горожанам фотографии Большого бульвара. На них – конные экипажи, желтые трамваи, дамы в длинных платьях, мужчины в цилиндрах или котелках, здания со шпилями, атлантами и балкончиками, более всего напоминающими завитушки крема на тортиках в здешних кондитерских.
Если от Большого бульвара свернуть по направлению к центру, к Дунаю, а через три квартала обернуться, обнаружится на стене нарисованная овощная лавка с нарисованной же хозяйкой по имени Жужанна, каковая Жужанна во плоти в настоящей уже овощной лавке с удовольствием продаст клубнику и красную паприку покупателю, изумленно поглядывающему сквозь стекло на Жужанну нарисованную.
Чуть дальше, во весь брандмауэр – два дуба с зелеными кронами, издалека кажущиеся, во-первых, одним деревом, а во-вторых – живым и настоящим. Это про взаимоотношения Венгрии и Польши: по поговорке, существующей в обоих языках, "поляк да венгр – два брата, хоть за саблю, хоть за чарку".