Потом, в 1999 году, режиссер Рольф Шюбель снимет фильм под названием "Мрачное воскресенье". Тапер в ресторане, композитор и автор той самой песни, в фильме – молодой, высокий и красивый – влюблен в очаровательную Илону и вполне счастлив с нею. Владелец ресторана ее тоже полюбит, и она ответит взаимностью обоим, связав двух влюбленных в нее мужчин бескорыстной дружбой, какой, наверное, и не бывает на свете. В фильме, как и жизни, в Венгрию приходит война (а жить в стране-агрессоре иногда ничуть не слаще, чем в той, на которую напали), и, как и в жизни, будучи бедствием для всех, для одного из героев она становится бедствием двойным, поскольку он – еврей.
Ресторан на улице Акации сейчас живет воспоминаниями. Белые скатерти, люстры в стиле ар-деко, портрет Режё Шереша на стене. Иностранные туристы сюда не добираются: за ХХ век Еврейский район Пешта пережил столько, что от былой респектабельности не осталось и следа; недаром именно здесь возникли и уже приобрели всеевропейскую славу будапештские руин-пабы, ромкочмы. Но надо представить, какой славой ресторан "Кишпипа" пользовался во времена Шереша! Именно благодаря ему, конечно. Имена знаменитых гостей, приезжавших, чтобы услышать игру Рёже Шереша, можно перечислять строчка за строчкой. Впрочем, так же, как и имена певцов, включивших "Мрачное воскресенье" в свой репертуар: Луи Армстронг и Элла Фицджеральд, Поль Робсон и Билли Холидей, Серж Генсбур, Марианна Фейтфулл, Бьорк…
Выставка, посвященная Режё Шерешу и другим, тоже жившим в этом доме музыкантам, встречает приходящих сразу за дверью подъезда – портреты, фотографии, вырезки из газет. Каждый день жители дома ходят туда и обратно, встречаясь взглядом с человеком, придумавшим известную всему миру песню. В этом доме он жил до смерти в 1968 году. Какой должна была стать смерть автора "гимна самоубийц"? На семьдесят девятом году жизни он выбросился с балкона своей квартиры.
На стене дома, возле двери, ведущей в подъезд, – мемориальная табличка с двумя именами: кроме Шереша, в этом же доме жил джазовый музыкант Йено Бемтер, известный под именем Буби. От прочих многочисленных будапештских мемориальных табличек эта отличается строчками снизу: там написано, что установлена в 2006 году она была не мэрией города или управой района, а самими жителями дома.
Кто спасет одну жизнь
Будапешт – памятливый город. Он знает по именам своих жителей, вошедших хотя бы в местную, городскую историю. Он рисует на тротуаре улицы Ваци очертания фундамента давно исчезнувших городских ворот, по прошествии полугода ставит памятник последнему, 2013 года, наводнению и на специальных страницах Википедии перечисляет порайонно все мемориальные доски, установленные на домах города.
В Еврейском квартале есть памятник из двух фигур. Одна лежит на земле, на камнях тротуара. Вторая, позолоченная, над ней, укрепленная на стене, на высоте второго этажа, держит в руках полотнище, спускающееся к нижней, – помощь поверженному. Рядом на тротуаре надпись по-венгерски: "Кто спасет одну жизнь – спасет целый мир". Памятник всегда притягивает внимание туристов. Рассказывая всю эту историю, начинать, естественно, приходится с Валленберга и им же рассказ и закачивать. Но Будапешт помнит и итальянца Джорджо Перласку, и испанца Анхеля Санс-Бриса, и Карла Лутца, швейцарца. Всех этих людей объединяет то, что действовали они вполне самостоятельно, не имея никаких прав на свои действия и никакой официальной поддержки со стороны вышестоящих начальников. Собственно, и никаких полномочий делать то, что они делали, у них не было. Но…
Карл Лутц, швейцарский дипломат, выдавал евреям защищающие их документы. Началось, пишут, с того, что он стал решать вопросы эмиграции в Палестину детей, оставшихся без родителей, тех, кто уже получил разрешение на основе соглашения 1939 года между Еврейским агентством и британским правительством, но застрял в Венгрии. Затем с его помощью более десяти тысяч евреев уехали из Венгрии между 1942 годом и началом немецкой оккупации в марте 1944-го.
Документы свидетельствовали, что их владельцы собираются выехать в Палестину, и поэтому их не обязательно отправлять в лагеря смерти, не обязательно убивать. Таких документов он имел право выписать на восемь тысяч человек, а выписывал на восемь тысяч семей, в двое-трое увеличивая число. "Невозмутимым и бесстрашным" (unruffled and fearless) называет его автор статьи в "The Budapest times". Карл Лутц вел переговоры и с правительством, и с венгерской нацистской партией "Скрещенные стрелы".
Лутц сумел объявить здание фабрики стеклянных изделий, "Стеклянный дом", что неподалеку от площади Свободы, территорией швейцарского посольства, куда был запрещен доступ немецким и венгерским властям. В "Стеклянном доме" можно было спрятаться. Сначала, правда, нужно было принять как данность ту мысль, что город, где ты родился, страна, где родились твои предки до бог знает какого колена, теперь – опасное для жизни место. Место, где могут арестовать, посадить в поезд, и отправить туда, откуда не возвращаются. Или просто расстрелять на месте – на набережной; там теперь те самые бронзовые ботинки, туфельки, сандалии. Около трех тысяч венгерских евреев нашли убежище в "Стеклянном доме" и в соседнем здании. Пишут, что люди жили там в течение недель или даже нескольких месяцев – в подвале, в углу или на чердаке. Там же работала типография, печатавшая бланки для документов, оформлявшихся Карлом Лутцем и другими дипломатами.
Говорят, всего Лутц спас более шестидесяти двух тысяч человек. Сам он об этом не рассказывал ни слова.
Камни преткновения
В десяти из двадцати трех районов Будапешта: в будайских Втором, Четвертом и Двадцать втором, в туристическом Пятом, Белвароше, в респектабельном Шестом, Терезвароше, в Седьмом, Эржебетвароше, и еще в четырех других пештских районах на асфальте – квадратные латунные таблички. Уложены они в полуметре от стены дома, прямо под ногами прохожих, вровень с землей. Небольшие, сторона квадрата сантиметров десять. Шесть-семь строчек текста. Но слова – венгерские, и большинство, ничего не поняв, проходят мимо.
Там написано: "Itt lakott…" ("Итт лакотт…", то есть "Здесь жил…"), а далее имя, год рождения, дата и место смерти. Дата – 1944 или 1945, естественно. Место – Маутхаузен, Равенсбрюк, Будапештское гетто, Шопрон, просто Будапешт.
Это Stolpersteine, "штольперштайне" – "Камни преткновения". Их придумал в 1990-х немецкий художник Гюнтер Демниг.
Первые таблички с именами погибших во Вторую мировую войну появились в Берлине и Кельне. К 2010 году было установлено более двадцати семи тысяч "камней преткновения" в Германии, Голландии, Бельгии, Италии, Норвегии, Австрии, Польше, Чехии, Украине и Венгрии. К 2012-му – больше тридцати двух тысяч.
Начинался проект с самой болезненной национальной темы. На первых камнях стояли имена евреев и цыган – тех, кого убивали за сам факт принадлежности к народу. Сейчас он разросся, и речь идет о жертвах войны вообще. Но – поименно. И у дома, где человек жил, где его, возможно, помнили.
Это очень частные, личные, совсем не государственные памятники. Государство, к слову, вообще не имеет к ним отношения. Частная инициатива Демнига поддержана частными же пожертвованиями горожан – что в Германии, что в Венгрии. Каждый камень обходится в 120 евро, включая материал, работу и установку на месте. Это бетонный куб с латунной табличной на одной стороне. Установкой камня художник обычно занимается сам. Все просто.
Гюнтер Демниг устанавливает свои "камни преткновения" прямо на тротуаре, хотя время от времени звучат вопросы: "Хорошо ли так, по именам – ногами?" Но дома разрушаются, ремонтируются и перестраиваются, они чья-то собственная недвижимость и часто – памятники архитектуры. Так что укрепить табличку в стене здания возможно не всегда. Тротуар же – городское публичное пространство, оно открыто всем и каждому. "Камни преткновения" – это обращение ко всем. Когда в 1992 году художник уложил на улицах немецких городов первые латунные "камни", у него не было ни разрешения от властей, ни поддержки. Решил, что это сделать надо, и сделал. Демниг говорит, объясняя свой проект: "Окончательно умирает только тот, чье имя забыто". И пишет имена, одно за другим, на латунных квадратных табличках.
От многочисленных военных монументов они отличаются тем, что говорят не о героях, а об обыкновенных людях. На табличках – ни слова про подвиг. По большей части сами имена ничего не говорят даже будапештцам, даже профессия человека не указана. Эти люди просто жили здесь, в домах с атлантами и мозаиками или без атлантов и мозаик, мимо которых мы сейчас проходим. И были убиты. Мы не знаем, и никогда не узнаем, какими они были; здесь нет разделения на умных и глупых, добрых и злых, добропорядочных и вольнодумных. На улице Рона на табличке – имя Имре Кински, знаменитого фотографа, но тоже без упоминания рода деятельности и степени известности; просто "Здесь жил, родился в 1901-м, депортирован в Заксенхаузен, убит в 1945 г.".
На улице Арпад в Четвертом районе у дома номер 42 установлено сразу шесть таких табличек. Семьи Нашшер: Андраш 1928 года рождения, депортирован в Аушвиц, убит в 1945-м; Бёжи 1908 года рождения – то же; Дежё 1900 года рождения, убит в гетто; Георгия 1904 года рождения, депортирована в Аушвиц, убита в 1945-м; Иштван 1931 года рождения, депортирован в Аушвиц, освобожден 30 апреля 1945 года; Петер 1943 года рождения, депортирован в Аушвиц, убит в 1944-м.
"Здесь жил…", "Здесь жил…", "Здесь жил…"…
