Однако рокового удара, которого я ожидал, так и не последовало; когда жея наконец очистил глаза от песка и немного привык в темноте, то узналшейха Салима, того самого Салима, у которого несколько часов назад пилкофе.
Как только мне удалось прийти в себя, я сердечно поблагодарил хозяина заспасение и сказал, что навеки останусь его должником. И действительно,он проявил подлинное великодушие, ввязавшись в уличную потасовку, чтобыспасти жизнь какому-то чужестранцу. В то время я еще не знал, что, сточки зрения араба, он просто выполнил свой долг.
Для араба гостеприимство - один из самых священных законов, и если в егодоме был гость, который выпил хотя бы одну чашечку кофе с имбирем иликардамоном, то он обязан оказывать ему всяческое покровительство втечение следующих трех дней и не только у себя дома. В стране, где жизньбелого человека все время висит на волоске от гибели, лучше непренебрегать этой несколько своеобразной формой "страхования жизни".
Все последующие дни я сломя голову носился от одного шейха к другому. Иу каждого, давясь, выпивал три священные чашечки кофе. Всего я выпилоколо восьмидесяти чашек, и, хотя каждая была не больше рюмки для яйца,мой желудок пришел в великое расстройство. Однако в этих невзгодах менянеизменно утешала мысль, что лучше рисковать желудком, чем головой".
Через лунный ландшафт Аравии в Мукаллу
Лава и песок. - Ниангара. - Жизнь просыпается. - Раб. - Подземные реки
Лишь через несколько лет мне снова удалось побывать в Мукалле. На этотраз я прилетел сюда на самолете, который с трудом произвел посадку на"аэродроме", мало чем отличающемся от окружающей песчаной пустыни.Аэродром этот находится примерно в сорока километрах от города и весьсостоит из совершенно первозданной взлетно-посадочной полосы.
С самолета я увидел в общем все то же самое, что уже наблюдал во времясвоего первого плавания в Мукаллу. Но сверху ландшафт казался еще болеесказочным и каким-то неземным, чем с моря. В многочисленных лунныхкратерах виднелись маленькие озера, похожие на сверкающие глаза,голубые, зеленые, карие и желтые. Глубокие овраги, словно старческиеморщины, бороздили изрезанную шрамами землю.
Изредка пустыня выравнивалась, и тогда по всей ее поверхности огромнымиволнами тянулись длинные песчаные барханы. С самолета она была похожа нагигантскую стиральную доску. Глядя на эту картину, я сразу представилсебе, как трудно добираться по суше от Адена до Мукаллы. Едва лисуществует на свете более безотрадное место, чем Аравийская пустыня.Первые шестьдесят километров от Адена только песок. В основном путьпролегает по побережью, но нужно избегать зыбучих песков, которыеокружают вади. Потом начинаются горы, такие крутые и неприступные, чтодух захватывает. Кажется, будто необузданная фантазия художникавоссоздала здесь картин ада.
Страшно даже подумать, сколько тысячелетий понадобилось природе, чтобыизваять этот сказочный ландшафт. А ведь все эти глубокие ущелья иканьоны были созданы водой. Вода точит камень, но здесь, в Аравийскойпустыне, между двумя дождями нередко проходит несколько десятилетий! Заодну человеческую жизнь камень не стачивается даже на миллиметр. Чтобывыдолбить эти глубокие морщины, понадобились миллионы лет.
Но самое фантастическое зрелище - это так называемый смешанный ландшафт,который состоит из черной застывшей лавы, огненно-красного песчаника исветло-желтого песка. Природа создала здесь всевозможные тона и цветовыеоттенки, и, когда глаз привыкает различать их, нельзя не восхищатьсяэтой изумительной игрой красок. Горы пылают всеми цветами радуги, отпепельно-белого до ярко-желтого и темнокрасного, переходящего местами вугольно-черный. А рядом, словно для контраста, раскинулось изрытоеволнами море: брызги ослепительно белой пены захлестывают темныеподножия скал. И здесь, в море, с новой силой звучит эта фантастическаясимфония красок.
У самого берега над разноцветными кораллами, поднимающимися со дна, мореизумрудное, а потом оно становится все синее, синее, и вот уже до самогогоризонта тянется необъятный лазурно-голубой простор.
Во время всего полета над аравийским лунным ландшафтом я сижу, буквальноуткнувшись носом в стекло. Мне еще никогда не приходилось видеть такойпервозданно голой земли - ни человека, ни животного, ни даже травинки. Асам ландшафт все время меняется.
Ущелья здесь крутые и красочные. Даже с самолета можно наблюдать ихслоистую структуру, эту великую книгу геологической истории земли, гдекаждая страница - сотни тысяч лет.
Мы летим над плоскогорьями, такими плоскими и обширными, что на каждоммог бы легко совершить посадку современный реактивный лайнер.
Летим над черными зазубренными утесами. Между утесами вздымаются в самоенебо остроконечные вершины гор. А вдоль берега тянется гигантский бордюр- вечно юное море, синее и бескрайнее, с грохотом вонзающее потоки водыв нагромождение глыб и обломков скал.
Да, такой, наверное, была земля, когда она на заре времен возникла изМирового океана.
Но вот вдали появляется Мукалла, ее нельзя не узнать. На длинном гребнехребта стоят сторожевые башни. Отсюда дозорные оповещали горожан оприближении враждебных племен и следили за тем, чтобы рабы из Мукаллы несовершали побегов. Сторожевые башни построены на самых высоких вершинаххребта, даже на неприступных утесах; порой кажется, что под ними неттвердой опоры и они легко и свободно парят в воздухе.
Эти башни, во всяком случае большинство из них, уже давным-давнопревратились в руины. Никакие враждебные племена больше не угрожаютМукалле. Город слишком вырос, чтобы кто-нибудь посмел посягнуть на него.Уже десятки лет он наслаждается тишиной и покоем: никто не нападает нанего и, говорят, стражникам не надо больше ловить беглецов, ибо рабам вМукалле живется теперь так хорошо, что у них нет ни малейшего желанияудирать от своих хозяев.
После того как самолет приземлился в "аэропорту" - так власти Мукаллыгордо называют здешний аэродром - я сел в лендровер и отправился вгород. Шофер был араб, и звали его Ахмед Базара. Очевидно, он еще незабыл, как носился когда-то по пустыне на чистокровном арабском скакуне,и теперь выжимал из своего шестицилиндрового иноходца все, что тот могдать. Порой Ахмед закладывал такие виражи, что машина чуть-чуть непереворачивалась. А порой начинал играть в мотобол, используя вместомяча обломки скал, валяющиеся на шоссе. И каждый раз он искосапоглядывал на меня, словно желая убедиться, какое впечатление производитего искусство. А потом улыбался ослепительной улыбкой, будто говоря: "Нувот видишь, ничего страшного!.." Когда опасность оставалась позади, онсклонялся над рулем, как над гривой коня, и снова давал "шпоры"…
Иногда мне казалось, что настал мой последний час, но Ахмед Базара был,по-видимому, вполне доволен н собой, и мной. Рискуя жизнью, он слеповерил в судьбу, как верили мусульманские воины, которые в свое времязавоевали весь Средний Восток, Северную Африку и Испанию. Вероятно,Ахмед был глубоко убежден, что, если ему суждено погибнуть, он тотчас жепопадет в райские кущи аллаха, где под каждой пальмой сидят молодые ипрекрасные гурии, у которых нет иного предназначения, чем услаждать вовеки веков мужественных и отважных.
Скоро мы уже едем по узким и пыльным улицам Мукаллы, между высокимизданиями, куда даже в полдень не проникает солнце. За машиной улицунемедленно поглощает облако пыли, а дома расплываются во мгле, словнокто-то вдруг провел сухой тряпкой по доске, на которой они былинарисованы мелом.
Теперь Ахмед Базара ехал довольно медленно, но все равно из-под самогорадиатора то и дело шарахались люди, когда мы лавировали между ними и ихверблюдами.
Наконец нам пришлось двигаться "шагом", потому что стало совсем узко, ипешеходы прижимались к самым стенам домов, чтобы пропустить нашу машину.
Единственный дорожный знак, который существует в Мукалле, извещал нас,что скорость движения не должна превышать пятнадцать километров в час.
Надо сказать, что в транспортном отношении Мукалла тоже становитсяабсолютно современным городом. За последние годы уличное движение здесьвыросло во много раз. Десять лет назад легковую машину имел толькосултан. Кроме того, в городе было несколько грузовиков и джипов. Теперьпо улицам Мукаллы разъезжает не менее полусотни автомобилей.
* * *
Мне предложили обосноваться в том же самом дворце, в котором я жилпрошлый раз. Внутреннее убранство комнат почти не изменилось за этигоды. Та же обстановка, те же краски, тот же выцветший портрет старогосултана Авадха бон-Салех бен-Галеба, который недавно умер и уступилпрестол сыну Амиру Авадху; те же бедуинские ковры на полу. По этимковрам редко ступают, и, когда мне надо было расписаться в книге длягостей, я перелистал всего несколько страниц, чтобы найти ту, на которойя расписывался прошлый раз.
Итак, здесь все осталось по-старому. Остался и Ниангара - слуга, которыйбыл рабом султана…