- Да, у меня много песен, - сказал он мне как-то вечером, - но приходятони ко мне, лишь когда я работаю.
Он почти то же самое, что раб. Никогда не уезжал из оазиса. Не знает,сколько ему лет. Не знает даже Корана. Он знает только, что есть некто,кого называют аллахом, и аллах когда-нибудь сделает его счастливым. Емуне платят заработной платы, но дают небольшую часть урожая, который он иего семья помогают выращивать.
В течение полугода, пока не вырос новый урожай, он берет еду, одежду инемного денег у своего хозяина. На эти деньги он покупает всякую мелочьу купцов, останавливающихся в оазисе. Зато когда урожай собран, хозяинпо своему усмотрению сокращает причитающуюся водоносу долю. Водонос иего семья никак не могут свести концы с концами. И наверняка им никогдане удастся уехать отсюда.
У водоноса есть жена, двое сыновей и дочь. Я смотрю на девушку, и моиглаза встречаются с ее глазами.
В сумерках они сияют, как звезды. Они зачаровали меня с той самойминуты, когда я впервые увидел ее. Я почти не замечаю, что одежда еесостоит из жалких лохмотьев, которые совершенно скрадывают линии еетела. Не замечаю и конусообразной соломенной шляпы, похожей на шляпытибетских лам. Вижу только глаза.
Как и большинство женщин Аравии, девушка слегка подводит краской уголкиглаз. Но кроме удивительно глубокого блеска, которым краска зажигаетглаза арабских женщин, в ее взгляде какая-то бескрайняя даль, что-тонеобыкновенно задумчивое и загадочное… Я никогда не смогу забыть этоговзгляда.
Она работала у колодца, как и вся семья, носила воду в маленькихбурдюках, поднималась от колодца вверх и снова спускалась… Вверх -вниз, вверх - вниз…
Наверное, если бы не она, я не просидел бы столько часов у колодца. Мысидели и молчали, окутанные мраком аравийской ночи…
Жители этого маленького оазиса привыкли молчать, когда они отдыхаютпосле целого дня тяжелой однообразной работы. Да и о чем им говоритьмежду собой? День заканчивается и переходит в следующий, и все дни какдве капли воды похожи один на другой. Лишь крайне редко происходятсобытия, которые нарушают однообразие здешней жизни. Сегодня произошлоименно такое событие: в оазис приехали чужеземцы. Однако побеседовать сомной обитатели оазиса не могут, ибо я не понимаю их диалекта, а говоритьо госте в его присутствии им не позволяет врожденное чувство такта,хотя, разумеется, мне ни слова не понять из того, что они говорят.
Я тоже не хочу нарушать царящую здесь тишину. Лишь изредка бросаюукрадкой взгляд на девушку с бездонными глазами. И беспрестанноспрашиваю сам себя, откуда в этих глазах столько непонятной магическойсилы…
О чем она мечтает? О далеких ли оазисах? Или о том, чтобы убежатьотсюда?
Едва ли. За всю свою жизнь она ничего не видела, кроме родного оазиса, ивряд ли слышала от приезжих купцов рассказы о заморских краях, ибо ониизбегают разговаривать с женщинами. В этом оазисе она родилась, здесьона и умрет, если только какой-нибудь проезжий шейх или купец не купитили не похитит ее.
Мечтает ли она о том, чтобы сбросить с себя рабское ярмо? Мечтает ли освободе? Но ведь она даже не представляет себе, что такое свобода!
Мечтает ли она о "большой любви"? В стране, где женщина должна делитьсвоего мужа со множеством других женщин? В стране, где она нужна лишьдля удовлетворения эротических прихотей мужчины и для продолжения егорода? В стране, где женщина стоит дешевле, чем верблюд?
Говорят ли эти глаза о великой боли или о трагедии? О неосознанныхжеланиях? О никогда не умирающей надежде почувствовать себя хотькогда-нибудь человеком?
Эти вопросы не давали мне покоя, и долго еще после того как я улегсяспать, передо мной сверкали глаза аравийской девушки…
Далекий город
Глиняные дома. - Султан, который потерял счет женам. - Столовые горы. - Необычная встреча на горной тропе. - Ответ на обвинение. - Прощай, Сейюн!
После неудачной попытки найти белого раба в Шибаме я добрался черезнесколько дней до Сейюна. Сейюн по-арабски означает "далекий город".
С крыши большого дворца, в котором меня поселили власти, открываетсявеликолепный вид на большой оазис с гор Геддар и Джебель. Дома здесь нетакие высокие, как в Шибаме, зато у них более опрятный вид. Лишьнемногие имеют более трех этажей, но фасады их нередко отделаныискусными украшениями, чаще всего абстрактными. Разумеется, ни в Сейюне,ни в других городах Саудовской Аравии вы не увидите ни одной скульптурыи ни одной картины, изображающей человека или животное. Это запрещеноКораном.
В каждом доме живет только одна семья. Если членам семьи вдруг станеттесно, они могут надстроить свой дом. У всех зданий в городе плоскиекрыши, так что особых технических трудностей такая надстройка непредставляет.
Дома здесь построены из глины. Когда глину привозят на строительнуюплощадку, ее кладут на землю, причем толщина слоя составляет пятнадцать- двадцать сантиметров. Потом ее режут на прямоугольники со сторонамипримерно 30×60 сантиметров, как у нас режут торф.
Когда глину замешивают, в нее добавляют солому, в результатестроительный материал становится еще более прочным и долговечным. Онвыдерживает любые испытания, кроме одного - сильного и продолжительноголивня. Но в здешних краях дождей почти не бывает, а для защиты от технескольких капель воды, которые раз в год выпадают с небес, местныежители принимают все необходимые меры предосторожности: верхние этажи вбольшинстве домов отделаны гипсом.
Гипс совершенно не поддается действию воды и в то же время позволяетсохранять в доме прохладную температуру, так как белый цвет отражаетсолнечные лучи. Кроме того, гипс позволяет судить о том, законченостроительство здания или нет. Только после того как верхний этажоденется в белое, дом готов. Строительные работы ведутся без лесов, ибостены такие толстые, что строители производят кладку кирпичей, стоя насамой стене. Потолки в домах довольно высокие, и потолочные перекрытиястроят одновременно со стенами.
Люди состоятельные отделывают гипсом весь дом. Дворец, который полторастолетия назад был построен в Сейюне для султана Хусейна бен-Али Монсурааль-Кетири, весь сверкает ослепительной белизной. Глядя на него,невольно вспоминаешь сказочный замок Аладдина.
Над огромным подъездом, который по ширине нисколько не уступаетгородским воротам, развевается султанский флаг с белой звездой накрасном фоне в обрамлении из зеленых и желтых полос. К небесам аллаханадменно вздымаются башни и купола. Трудно себе представить болееконтрастное и более волшебное сочетание красок, чем этот белый, как мел,дворец на фоне невообразимо синего небосвода. Возле дворца разбитбольшой сад с пальмами. Чтобы ухаживать за этими пальмами и поливать их,нужно немало рабов. Сад обнесен красивой каменной стеной с гипсовымиколоннами в современном стиле.
Откуда бы вы ни смотрели на дворец султана - и снаружи, и изнутри, - онкажется огромным. Он занимает площадь 150×150 метров и подобно другимзданиям Сейюна постепенно заостряется кверху.
Мне удалось добиться аудиенции у султана, и я спросил его, сколько в егодворце комнат.
Султан не знал.
- Я понимаю вас, ваше величество, - сказал я и выразил по этому поводусвое величайшее восхищение. - Вероятно, во дворце вашего величествастолько комнат, сколько вашему величеству принадлежит рабов? -полюбопытствовал я.
- Нет, комнат у меня меньше, чем слуг, если вы имеете в виду слуг. Ноесли считать и маленькие комнаты, то их наберется довольно много…
- Если у вашего величества столько же комнат, сколько жен, то получитсятоже внушительная цифра.
Султан отрицательно покачал головой.
- У меня гораздо меньше жен, чем говорят в народе.
Таким образом, узнать у султана, сколько у него рабов, жен или комнат,было не легче, чем выяснить, что он подразумевает под словом "слуга".
Потом мне рассказывали, что рабов султана называют домашними рабами иони живут немного лучше, чем обычные рабы. Однако сколько я ни пытался,мне так и не удалось узнать, сколько женщин в султанском гареме.Сведения на этот счет поступали самые противоречивые, но в общем их былочто-то от трехсот до четырехсот. А комнат во дворце, как удалосьвыяснить впоследствии, около тысячи.