* * *
У гостиницы "Леон Бьянко" остановилась гондола. Из нее выпрыгнул Казанова и поторопился в вестибюль.
– Мессер Сагоян, – обратился он к метрдотелю, запыхавшись, с выпученными глазами, – меня очень беспокоит состояние одной вашей гостьи.
Стройный, прилизанный, изысканно одетый армянин нахмурил черные брови и поджал губы.
– А как, позвольте спросить, зовут особу?
– Ее зовут мадемуазель Александра Снежинская. Она путешествует в свите графов дю Нор. Она фрейлина великого… то есть она фрейлина графа, то есть великой графини…
– Спокойно, мессер Казанова. Вы бледны. Вы плохо себя чувствуете?
– Нет. Со мной все в порядке. Меня волнует состояние мадемуазель Снежинской.
– Да, я вижу.
– Она сегодня не выходила? То есть она сегодня не пошла на площадь Сан-Марко с графами дю Нор? Она в гостинице?
– Сейчас посмотрим.
Метрдотель подошел к регистратору, который при имени Снежинской заметался у себя за столом, посмотрел на какие-то бумаги, встал, опять сел и наконец закивал головой.
– Ну! – спросил Казанова с нетерпением.
– Да, кажется, мадемуазель Снежинская не выходила сегодня с графами дю Нор.
– А где она?
– Она у себя в номере.
Метрдотеля пугал нервный чахлый вид Казановы.
– Тогда будьте любезны, мессер Сагоян, сообщите мадемуазель, что мессер Казанова приглашает ее на чашку горячего шоколада, тут у вас в ресторане.
Метрдотель позвал молодого носильщика и поручил ему передать приглашение русской гостье. Тот взлетел по лестнице, через несколько минут спустился и прошептал что-то на ухо метрдотелю.
– Мадемуазель говорит, что она вынуждена отклонить Ваше приглашение, – деликатно доложил Сагоян.
– Как?
– Она говорит, что сегодня она не в расположении.
– Что?
– И предпочитает побыть одна.
Метрдотель откланялся и сел за свой стол.
Казанова плюхнулся в кресло и уставился в потолок. Что-то его насторожило. Люстра показалась огромным осьминогом, спускающимся на него, протягивая свои щупальца, чтобы засосать в себя. Он вскочил и выбежал во дворик. Там он зашагал взад и вперед, поглядывая на окно Александры. Прошла минута, две. Его снедал страх с ней расстаться. Его мучила неизвестность, ее непонятное состояние. Вдруг ее жестоко наказали? Он подобрал мелкий осколок камня и бросил его в ставни ее окна. Ответа не было. Тогда он взял еще один осколок и бросил его уже в само окно. Он знал, что она понимает, кто бросает эти камешки. Но к окну не подходили. Он бросил еще один камешек. Окно не открывалось. Он сильнее бросил четвертый камешек и, не добившись никакой реакции, поднялся по каменной лестнице на второй этаж, там обхватил трубу и осторожно, крепко обняв ее коленями, пополз до третьего этажа. Добравшись до желанной высоты, он схватился за подоконник Александры, пока его ноги еще обнимали трубу. Из гостиницы вышла английская пара.
– O, my Lord! Look at that man, Edward!
– Must have forgotten his keys. Come on, Bettie. Stop staring. It’s not polite .
Казанова висел на подоконнике, одной рукой стуча в окно. Александра его увидела и вскочила с кровати. Он постучал сильнее.
– Открой, пожалуйста! – сказал он громко, но стараясь не кричать.
В недоумении и ужасе она приблизилась к окну, но долго его не открывала. У Казановы ноги болтались в воздухе, он еле-еле держался за подоконник. Наконец она повернула крючок, и он открыл окно.
– Не бойся, сейчас, подожди, я…
Из последних сил он подтянулся, но застрял в окне.
– Что ты делаешь!
– Вот… вот…
Он наконец ввалился в номер, ушибив колено. Александра была бела, как призрак.
– Ты с ума сошел! Ты не должен тут быть!
– Послушай меня, – он встал на ноги. – Послушай только.
– Уходи!
– Я понимаю, ты боишься. Все произошло слишком быстро. Для меня это тоже было неожиданно.
– Что произошло?
Он на секунду задумался.
– Что?
– Ничего не произошло.
– Как?
– Так.
– Ничего не произошло?
– Мы просто погуляли после театра и все.
– Ты себя обманываешь.
– Уходи, я сейчас позову метрдотеля.
Она подошла к двери.
– Подожди! Я только прошу тебя выслушать меня, Александра, – он говорил лихорадочно. – Я тебя умоляю.
– Ты не должен…
– Ш-ш-ш… Я клянусь, мне безразлично, на чьей ты стороне.
– На "чьей стороне"? О чем ты говоришь?
– Мне это неинтересно. Меня интересуешь только ты. Только ты! Я больше ничего не хочу в жизни. Пойми меня, пожалуйста.
– Уходи!
– Если бы ты только знала, что последние десять лет у меня вообще никакой жизни не было. Я существовал как… как какой-то жалкий беспозвоночный червь, прячущийся глубоко в земле.
– Ухо…
– Я не хотел видеть свет, ты понимаешь, я ненавидел свет. Я презирал себя, я предавал себя. Я предавал своих друзей, своих кумиров. Моим единственным утешением было зарыться как можно глубже в моем пристанище и не видеть никого, не видеть себя. Я себя закопал заживо. Ты понимаешь?
Слезы блеснули в ее глазах.
– Зачем ты это говоришь?
– Я превратился в такого же поганого червя, которым был тот, который на меня когда-то донес и из-за которого я пятнадцать месяцев просидел в тюрьме. Ты это представляешь?
– Пожалуйста, – сказала она мягко, покорно, глотая слезы, – я тебя прошу, уходи.
– Но в тот вечер, в тот вечер, когда я тебя впервые увидел на балу, мне наконец стало грустно… грустно, оттого что я червь и прячусь под землей. Мне захотелось вылезти наружу. Я почувствовал теплоту дневного света, и мне она понравилась. Мне вновь захотелось жить под солнцем. У меня забурлила кровь. У меня выросли хребет, зубы. Я почувствовал, что я перерождаюсь. Я сбросил свой старый покров. Я задышал новым воздухом. Вернулось зрение. Я вышел в новое пространство, в свежее, светлое пространство. И это пространство – ты, Александра. Ты понимаешь? Ты сейчас мое новое "я". Понимаешь? Где ты, там я.
– Пожалуйста, Джакомо. Давай все забудем. Это была моя вина.
– Что ты говоришь?
– Мне нельзя было себя так вести. Давай все забудем.
– Забудем? – у Казановы затряслись руки, и он сказал тихо, робко, как хороший послушный мальчик: – Александра, я люблю тебя. Ты изменила мою жизнь. Я люблю тебя.
– Нет! Нет!
Он встал на колени.
– Я прошу твоей руки.
– Нет! – она закричала. – Уходи!
– Я хочу, чтобы ты была моей женой.
– Нет!
– Это возможно.
– Убирайся! – у нее перекосилось лицо, и в глазах появился нездоровый темный свет.
– Мы будем жить радостно, весело. Мы будем издавать книги, ставить спектакли. Мы будем путешествовать. Мы будем делать все, что ты захочешь.
– Кто ты? Убирайся!
– Я не понимаю. Ты заболела? Ты, может быть, простудилась?
– Убирайся! Убирайся! Убирайся! Я тебя не знаю! – она кричала в истерике, закрыв лицо руками.
Он встал и попытался обнять ее, отводя ее пальцы.
– Уходи, я сказала! – она отскочила. – Уходи как хочешь! Через окно, через дверь! Только больше передо мной не являйся! Забудь меня!
– Я не могу этого сделать.
– Забудь, я сказала! Как я тебя уже забыла.
Она открыла дверь, потупив глаза. Он долго стоял, не двигаясь, а потом, отряхнув пальто, подошел к порогу.
– Ты просто заболела, – сказал он, рассматривая ее взъерошенные волосы.
– Уходи.
* * *
Казанова сел на швартовочную тумбу у моста Риальто и подумал: "Ну, конечно, она просто испугалась. Новый город, непонятные люди, непонятные обычаи. Еще простудилась наверняка. Виноват я, несомненно. Я поторопился. Она испугалась, потому что дело вышло за рамки традиции. Наверно, у них в России существуют другие порядки. Да. Она сейчас придет в себя, успокоится, и все станет на место. Она поймет, что мое предложение искреннее, благородное. Жить мы будем… ну, сначала мы можем пожить у Дзагури. Сколько лет он мне предлагает свой верхний этаж. А потом, когда пойдут дела – а дела пойдут в гору, потому что я займусь имуществом Меммо, а он, будучи венецианским послом в Риме, мне будет что-нибудь подбрасывать периодически – мы снимем собственное жилье. Таким образом, если она захочет иметь детей или пригласить с нами жить своих родителей, будет место для всех. Адаптироваться к Венеции ей будет несложно – города наши похожи: ведь Петербург строят итальянцы. Венецианский язык она сразу выучит. Можно потом открыть школу русского языка. Будем путешествовать, творить. Надо просто заново сделать предложение. И на этот раз сделать его солидным, формальным, даже торжественным, как это любят русские".
Вдруг Казанова увидел, как под мостом Риальто проплывает гондола с графами дю Нор. Цесаревич ликовал как обычно, махая венецианцам, стоящим на обоих берегах канала. Гондола плыла к гостинице, и у Казановы тут же родилась идея.
– Ну конечно!
Он вскочил на ноги и подозвал гондолу.
– К греческой церкви Сан-Джорджо!