* * *
В номер цесаревича зашел граф Салтыков.
– Вот-вот, я почти готов, Николай Иванович. Мария права была, когда говорила, что надо было больше жюстокоров брать с собой в поездку. Ну, ничего. Я что-нибудь присмотрю себе в Риме.
– Не торопитесь, Павел Петрович. Я просто зашел с Вами поделиться интересными новостями.
– Правда? Какими?
Салтыков посмотрел, чтобы дверь была полностью закрыта.
– Очень важными.
– Ну, я слушаю.
Цесаревич повернулся к Салтыкову, застегивая свой черный жюстокор.
– Вчера прокуратор Пезаро нам предложил очень интересную сделку.
– О?
– Представьте себе такой сценарий, Павел Петрович: за нашу дипломатическую поддержку в случае конфликта с Австрией Венецианская Республика предоставляет нам один из ее Ионических островов в качестве военно-морской базы.
– Что?
– Да-да. Точно так.
– Это же… это же просто благодать! – цесаревич чуть не подпрыгнул от радости. – Это лучше всего того, о чем мы сами думали.
– Да!
– Это превосходно вписывается в "Греческий проект"!
– Еще как!
– Надо сразу тут открыть посольство. Сразу же. Я уже присмотрел хороший дворец.
– Торопиться не надо. Надо сначала…
– Ну да. Вы правы, Николай Иванович. Маман сначала должна все уладить с Габсбургом. Боже мой, как же Венеция его ненавидит, я представляю. Что она ему такого сделала? Что он на нее так давит?
– Я сказал прокуратору, что предварительно поговорю с Вами, а потом мы подумаем, как это преподнести императрице.
– Вы правильно сделали, Николай Иванович.
– Завтра он будет ждать нашего окончательного решения. От Вас.
– Зачем ждать до завтра. Я ему сегодня вечером в театре скажу, как мне нравится эта идея.
– Как хотите.
– Ионические острова. Вы понимаете, что это значит, Николай Иванович! – цесаревич подошел к зеркалу и одел парик. – Перед нами все Средиземное море открывается. Весь Левант. А там до Иерусалима рукой подать! Это изумительно!
Глаза цесаревича загорелись.
– Да, это потрясающее предложение, Павел Петрович.
– Как я обожаю эту республику. Как я обожаю этот город!
Постучали в дверь.
– Ш-ш-ш.
Салтыков открыл, и в номер вошел Пешкин, лакей цесаревича.
– Ваше Императорское Высочество, синьор Казанова просит минуту Вашего времени.
– Синьор Казанова?! – цесаревич обрадовался. – Да, пригласи его сюда, Леша. И захвати бутылку шампанского!
– Он не один.
– А с кем он?
– С попом.
– С попом? С каким попом?
– С отцом Феодосием, из Греческой православной церкви.
– Из Греческой православной церкви? – цесаревич посмотрел на Салтыкова в остолбенении. – Да это же… это же чудо! Это же просто благословение! Это знак Божий! А ну-ка немедленно позови их сюда, Леша! Forza, forza !
Прошло несколько минут, и на пороге появился Казанова, а сзади него – брюшковатый, кудрявый, черноволосый священник в длинном черном одеянии и со смущенной улыбкой. Цесаревич обнял Казанову и поцеловал священнику руку.
– Кому обязан я таким счастливым сюрпризом, друзья мои?
– Ваше Сиятельство, – робко начал Казанова, – я прошу прощения за наше неожиданное появление.
– Прощение? Да Вы что? Для меня это праздник. Леша, где шампанское?
– Я не хотел вас тревожить. И Вас тоже, граф Салтыков.
– Мы очень рады Вашему визиту, синьор Казанова, – ответил тот. – И мы очень рады видеть Вас, отец Феодосий.
– Взаимно, граф Салтыков, – священник поклонился.
– Я пришел к Вам… – Казанова не знал, как выразить свои мысли, – то есть мы пришли к Вам… то есть я бы хотел… короче, я пришел к Вам с просьбой, Ваше Сиятельство.
– С просьбой? – цесаревич широко улыбнулся. – Да что угодно, синьор Казанова. Вы не представляете, как на меня подействовал ваш город, с его милейшим народом, с его мудрейшим правительством, с его историей, праздниками, традициями, с его просто нечеловеческой красотой и жизнелюбием! Я летаю от счастья, синьор Казанова. Я парю в самом высоком лазурном небе, как те ангелочки на полотнах Джанбаттиста Тьеполо. И я Вам очень обязан, синьор Казанова. Я Вам обязан за Ваши интересные экскурсии и рассказы, за Ваше гостеприимство. Так что просите, что угодно! Если это в моих силах, Ваша просьба для меня – приказ!
– Благодарствуете, Ваше Сиятельство. Дело в том, что раньше я зашел в гостиницу… ну, как сказать… ну, не самым ортодоксальным путем.
– О?
– Я поторопился. Поторопился, потому что я человек южный, горячий. Сначала действую, потом думаю. Может быть, не надо было так… я просто хотел… ну, все было так искренно, честно, чисто…
Глаза Казановы бегали между тремя мужчинами.
– Говорите, мой друг. Coraggio !
– Мне надо было сразу к Вам обратиться. Надо это все было сделать формально, торжественно. Но я не догадался. Чувства, Ваше Сиятельство. Чувства меня унесли. Но потом я опомнился и понял, почему у нее реакция была такова.
– Реакция? У кого?
– Ваше Сиятельство, – Казанова сосредоточился, взяв руки цесаревича, – я хочу жениться на одной из Ваших придворных дам. Для этого я с почтением приму православие. Отец Феодосий подтвердит, что я к нему уже обратился по этому поводу.
Священник кивнул.
– Жениться! – цесаревич хлопнул руками. – Так это же чудесно!
– Я влюблен, как никогда в жизни, Ваше Сиятельство.
Но через несколько секунд цесаревич задумался, зачесав мочку левого уха.
– Разрешите задать Вам небольшой вопрос, синьор Казанова. Если я не ошибаюсь, в нашей свите пребывают две незамужние дамы: мадемуазель Нелидова и мадемуазель Снежинская. Вы на ком, собственно говоря, желаете жениться?
– На мадемуазель Снежинской, Ваше Сиятельство.
– О, – радостное сияние полностью исчезло с лица цесаревича, и он отвернулся.
– Поздравляю Вас, синьор Казанова, – сказал Салтыков, убедившись в благородных намерениях венецианца. – Это отличная новость! Правда, Ваше Сиятельство?
– Да, очень, – тихо промямлил цесаревич.
– Я прошу Вашего благословения и Вашего содействия, – покорно сказал Казанова.
– Моего содействия? – цесаревич подошел к окну, угрюмо глядя на канал. – Зачем?
– Ну, я раньше сделал мадемуазель предложение, предварительно не попросив Вашего разрешения, и фрейлина испугалась. Что естественно, будучи на чужой земле, далеко от родины, от семьи. Все произошло очень быстро. Ее можно понять. Вина моя, я признаюсь.
– Как Вы считаете, мадемуазель Снежинская разделяет Ваши чувства?
– Думаю, да, Ваше Сиятельство.
– Вы уверены? – цесаревич как-то неуклюже повернулся к Казанове, спотыкаясь о коврик. – То есть я хочу спросить, Вы считаете, что мое содействие Вам поможет?
– Да, Ваше Сиятельство.
– Я считаю, что этот брак может послужить знаменем русско-венецианской дружбы, – душевно заявил Салтыков. – Это прекрасная новость!
– Правда? – приятно удивился Казанова.
– Для меня было бы великой честью соединить этих замечательных людей, – сказал отец Феодосий.
– Хмм, – цесаревич сложил руки за спиной и важно зашагал взад и вперед по номеру, как генерал, разрабатывающий стратегию на поле битвы.
– Ваше Сиятельство? – Казанова обратился к цесаревичу после длинной паузы. – Я что-то не то сказал?
Цесаревич ходил тяжелыми шагами. Потом он остановился.
– Павел Петрович? – осторожно произнес Салтыков, заметив, как глубоко тот ушел в свои мысли.
Отец Феодосий почесал свой наперсный крест. Стояла мертвая тишина.
– Хорошо, синьор Казанова! – наконец ответил цесаревич. – Я Вас понимаю и я Вам благодарен за то, что Вы желаете сделать меня участником своей судьбы. Я Вам посодействую.
– Правда?! – Казанова кинулся на колени, целуя руки цесаревичу.
– Я постараюсь исполнить Вашу просьбу.
Салтыков с Феодосием обнялись.
– Я… я… – в глазах Казановы засверкали слезы. – Я просто не знаю, как Вас благодарить.
– Давайте поступим следующим образом. Мы все послезавтра уплываем. Так что приходите ко мне завтра вечером, синьор Казанова. Приходите и увидите, что Ваше счастье будет устроено, – сказал цесаревич твердо и уверенно.
– Да храни Вас Бог, Ваше Сиятельство!
13
Казанова всю ночь томился от бессонницы. Как только ему перед рассветом удалось задремать, кудахтанье кур на чердаке его тут же вернуло в состояние напряженного бдения. Он боялся вставать. Он боялся начать новый день – его пугала неопределенность его отношений с Александрой.
По тяжелой вязкой влаге он понял, что за ночь поднялась вода. Ставни были открыты, и, подняв голову, он видел, как легкий туман ложился на крышу дома синьоры Лорензон. В низком сером небе проплывали темные, почти коричневые пятна.
Он встал, прошаркал к окну и взглянул вниз. Слышался аромат свежеиспеченного хлеба. На улице расширялись лужи. Дети в них прыгали, голуби в них купались. Жильцы ставили плоские чугунные преграды на порогах. Все на калле Барбариа делле Толе было как всегда: люди, дома, погода, запахи. Все, кроме одного: Джакомо Казановы.
"Неужели я стою на пороге новой жизни? – думал он, улыбаясь кампаниле Сан-Марко, возвышающейся вдалеке. – Неужели я наконец освобожусь от этого ига? Сколько унижения надо было вытерпеть, чтобы наконец почувствовать себя полноценным, свободным человеком? Сколькими миазмами надо было надышаться, чтобы в конце вдохновиться и исцелиться? Бог вознаграждает за терпение. Бог справедлив".
На кухне синьора Бускини гремела кастрюлями.