- Мастер Глюзий говорил, - понизив голос, доверительно сообщил Адонии её сотрапезник, - что фехтовальщик не должен пить пива. Оно, конечно, вкусно, но оно и коварно. От него делается большим живот и появляется неуклюжесть в движениях.
Адония, отправив сосредоточенный взгляд в его лицо, в следующий миг повернулась в сторону плиты и громко произнесла:
- Пива - не надо!
Завершив завтрак, Адония промокнула рот салфеткой: "Кажется, из того же полотна, что и моё полотенце!" Спросила:
- Кто, кроме Глюзия, имеется здесь из приличных фехтовальщиков? Я бы хотела заниматься, не пропуская ни одного дня.
Вдруг в её поле зрения, сбоку, объявился тот самый, в смешном одеянии господин, который глубоко поклонился и произнёс с отчётливо неанглийскими интонациями:
- Позвольте просить прощений за безпокойственность и иметь удовольствие представляться, Ваше великанство!
Адония в растерянности выбралась из-за стола, также отдавая поклон.
- Мой имя - мэтр фон Штоке. Я есть нанят преподобный гроссмейстер Люпус для ваш обучений математик, географий, алхимий, а также посольский этикетус, а также разговариват и читат на языках испанский, немецкий, французский, а также латин.
- Вот это да! - восхищённо прошептала Адония.
- Долшен отметит, - добавил, снова глубоко кланяясь, мэтр фон Штокc, - что преподобный гроссмейстер Люпус платит мне замечательный деньги, так что я всегда буду требоват от занятий с вами долгий время и множество польза. Когда вам угодно будет начинат?
Прямо сейчас! - прижала развёрнутую ладошку к груди опьянённая счастьем Адония и добавила: - Aurora musis arnica!
- Манифик, фройляйн! - раскинув руки наподобие крыл, вскричал заморский учитель. - Латин, как мне видит, у нас уже есть!
- Есть, уважаемый мэтр, - зардевшись, подтвердила Адония. - И позвольте в эту минуту попросить вас называть меня как-нибудь скромно, а не "фройляйн" и, уж конечно, не "ваше великанство".
- Это можно, - кивнул учитель и, немного задумавшись, предложил: - Тогда будем вас именовать "студиора".
- Что это значит?
- Но-о! Вы же хорошо знает латин! Что мы понимаем, когда говорим "studens"?
- Стараться!
- Именно так! Именно так называет всякий молодой человек, кто имеет обучение в университет любой стран. Студенс! Стараться! Но, поскольку вы - хотя и облачён в мужской обмундирований - фройляйн, а не молодой человек, я стану иметь удовольствий называет вас "майне студиора".
- Манифик, майне мэтр.
- А меня зовут "Маленький" - вдруг подал голос забытый, и, по-видимому, слегка уязвлённый этим мальчишка.
- Гут морген! - поклонился и ему безупречно вежливый Штокс. - Но, кажется, вы не есть тоже мой ученик?
- Нет, нет, - смутился, опуская глаза, вмиг покрасневший подросток. - Я здесь с поручением…
- Тоогда позвольте с вами прощаться, герр Маленкий. Мы уходит начинит занятий.
- Слушай, Маленький, - торопливо проговорила Адония. - Приходи вечером, поболтаем. И узнай всё-таки, кто остался из фехтовальщиков!
Подросток, торопливо кивнув, сел обратно за стол и с силой потёр нос. Адония и фон Штокс, увлечённо обмениваясь быстрыми фразами на латыни, прошествовали к двери. Повар, подойдя к столу, поставил на него миску с приготовленной для кошки едой. Маленький, в ответ на его безмолвный вопрос, торопливо схватил её:
- Да, конечно! Сейчас отнесу!
И выбежал. Быстро шагая по улице, он лучился счастливой улыбкой и время от времени, не сдерживая восторга, шептал:
- Эх, пёс ничейный!
Тёмное сердце
Патер бродил в одиночестве по библиотеке. Хотя, конечно, это была вовсе не библиотека. Этим благородным словом в "Девяти звёздах" именовался подвал, где стопками, колоннами, шпалерами от пола до потолка и вдоль стен были свалены книги и манускрипты. Помимо награбленных денег, сокровищ и всяких редкостей, отряды его "капитанов" привозили в монастырь и все, какие только попадались во время их кровавых забав, фолианты.
- Давно нужно было порядок здесь навести, - мерно, без эмоций, выговаривал себе патер. - Хорошо ещё - сухо. А то ведь пропали бы книги.
В этот день Люпус надрывно, до непривычно выступающего пота на лбу, трудился. Нет, эту работу он не мог поручить никому. Раскрывая книгу за книгой, он в беглый миг определял её содержание и перекладывал на свободное место, в стопу уже просмотренных. Лишь изредка, счастливо вздохнув, он относил какой-нибудь фолиант на длинный, специально для этой цели приготовленный стол. На нём уже лежали рукописные книги: преподобного Айжека Мцехского "Доказательные протоколы ведьм, уличённых в сношениях с потусторонними силами"; Георга Тубриса "Каббалистические рефрены"; Якова Шпренгера и Генриха Инститориса "Молот ведьм"; и троекнижие жившего в своё время в Генуе араба - римского студента, затем преподавателя, а затем и признанного учёного Абу Али Хасана ибн Сайда, объявленного в своё время еретиком и сожжённого, - "Колдовство в зависимости от времени суток", "Колдовство в зависимости от времени года", и "Колдовские снадобья и инструменты".
Вдруг, раскрыв грязный, без обложки, с дурно сшитыми, пожелтевшими, рукописными страницами фолиант, патер обморочно простонал:
- О-о-о! Какая радость!
Руки его весомо оттягивал, подрагивая источёнными временем ломкими листами, "Протокол…" Людвига Лоренцо Папатти "…всех ставших известными расследованиям святой инквизиции заклинаний, применявшихся самыми известными еретиками для вызывания суккубов, инкубов, а также властительных демонов Преисподней".
- Написано на испанском! Ну почему не на латыни?! Когда она выучит испанский настолько, чтобы смогла переводить? Полгода? Год? Ведь никому, кроме неё, доверить эти строки нельзя!
Положив тяжёлый, истрёпанный том во главе недлинного книжного ряда, Люпус торопливо вышел из библиотеки. Миновав сложную анфиладу подвалов, ведущих вниз лестничных маршей и коридоров, дошел до какого-то совершенно тёмного помещения. Продвигаясь вперёд осторожными, короткими шажками, вытянутой перед собою нетвёрдой рукой нащупал спинку стула, затем край стола. Отыскал лежавшие на столе кремень и огниво, высек огня. Зажёг масляный светильник, от него зажёг укреплённые в трёх углах факелы. Вернулся к столу, сел на стул и стал пристально смотреть в дальний, неосвещённый угол.
- Где же ты, Тень! - наполненным отчаянием голосом пробормотал, почти прорычал он. - Почему после Массара ты не являешься мне?! Годы идут!!
Он немного наклонился вперёд, выслеживая долгожданное движение тёмного контура, увенчанного вытянутыми параллельно полу рогами. Напрягая зрение до выступившей на веках слезы, смотрел, смотрел. Моргнул, вытер глаза. Снова, порождая шуршащее над головой негромкое эхо, забормотал-захрипел:
- Мне было обещано бессмертие. Где оно? Я всё сделал, как было указано. Мои капитаны уже много лет, скрываясь под сенью ночи, пополняют копилку мучительнейших смертей. Чего стоит один только мадагаскарский Джо Жаба! Над нашими с тобой головами, Тень, находится круглая башня, где фехтовальщики тренируются на живых людях и где проходят все поединки. Свод над нашими головами давно уже пропитан горячею кровью! В точности, как свод пыточного подвала в Массаре! Почему ты не являешься больше?!
Он со всхлипом вздохнул. Закрыл глаза. Сжал кулаки, поднёс их к лицу и прижал к глазницам. Стал едва слышно шептать:
- Я скопил столько золота, сколько не снилось и самому Крезу. Я уже готов лишить эту страну всякой власти, заменив её властью новой святой инквизиции. Но мне нужно обещанное! Я неостановимо старею. Я не хочу умирать. Я боюсь умирать!
Он порывистым движением отнял кулаки от глазниц, широко раскрыл глаза и снова уставился в тёмный угол.
- В тот раз тебя вызвала ведьма. Бросала какие-то кости и читала какие-то заклинания. Но я по твоему приказанию перебрался в эту страну! И что же? Здесь нет инквизиции! Никто не знает здесь ни одной ведьмы! Ко мне слишком поздно пришла мысль не искать ведьму, а вырастить собственную. Но когда вырастет эта волчица? Сколько лет пронесётся ещё, прежде чем она придёт сюда и перепробует все заклинания? Пять? Десять? Мне бы только знать… - Люпус прервался, со стоном вздохнул. - … Что ты помогаешь мне! Что я не покинут! Останови моё старение! Верни молодость! Хотя бы до тех времён, когда ведьмочка вырастет! А я ещё умножу для тебя и кровь, и страдания. Ещё умножу!
Люпус встал, прошёлся по глухо отзывающемуся подвалу. Загасил факелы, загасил светильник - и вышел.
Спустя полчаса он объявился в дверях отведённой Адонии залы. Сама Адония лежала на спине на кровати, положив ноги в ботфортах на её невысокую "ножную" спинку. Она уверенным, громким голосом произносила:
- Ля фэнэтр - окно! Ля табль - стол! Ля шамбр - комната!
Возле приоткрытого, со вставленной заново бирюзовой стеклиной "фэнэтра", за пространным канцелярским столом восседал, нацепив на нос очки, довольный фон Штокс. После каждой произнесённой девочкой фразы он, поигрывая нижними буклями своего длинного парика, так же громко произносил:
- Гут, йа-йа! Гут, йа-йа!
Люпус шагнул вперёд. Кашлянул.
- Ах, патер! - вскрикнула, вскакивая прямо в ботфортах на постели, а затем шумно спрыгивая на пол, Адония. - Ах, милый патер!
- Прошу не досадовать на меня, - проговорил Люпус, осеняя крестом помещение и находящихся в нём, - что помешал. Здравствуйте, мистер Штокс. Здравствуй, Адония.