И вот я опять стою перед выходной дверью, за спиною швейцара, шарящего ключом по замку. И жалуюсь ему - первому, оказавшемуся возле меня человеку:
- И плохо же мне... Я так надеялся...
- А это что? - подмечает он половинки карточки в моих руках.
Я отдаю ему остатки фотографии и мельком вижу молодую женскую головку.
- Ишь, разодрал! - усмехается швейцар.
Я точно просыпаюсь. Выдергиваю назад обрывок и читаю на обороте: "Ирина Макарова".
Макарова - ведь это настоящая ее фамилия, по отцу!
Я сжимаю руку швейцара так, что он испуганно отшатывается.
- Вы знаете ее?..
Он озабоченно улыбается. Но видит, что в лице моем опасного нет, что сейчас я даже слабее его, что я просто чудной, и отвечает:
- Понятно, знаю.
- Товарищ, - говорю я хрипло. - Выручи, мне надо ее отыскать, она мне родная!
- Вот чего! - удивленно успокаивается он. Глядит на меня добродушно и даже с сочувствием.
- А я-то думаю, чего это вы растревожились?
- Да, да! - горячо открываюсь я. - Я очень тревожусь. Как мне узнать ее адрес?..
Он назвал мне улицу и номер дома... Эх, какой свет загорелся в моей голове!..
Швейцар со старческой словоохотливостью поведал мне и кое-какие подробности. Он даже отошел от двери и вынул коробочку с табаком.
- Старичок этот был компаньоном Рудакова. А теперь у него, - крутит он около лба, - не все дома! А Ирина Михайловна хорошая девушка...
- Да? - с восторгом вставляю я. - Хорошая?
- Жила она, как воспитанница, у Грингофа. А потом ушла от него. Как ножом отрезала - ничего Рудаковского ей не надо! Понятно. Молодая она и живет по-молодому, по-новому.
Учится сейчас. Хорошая барышня, самостоятельная!..
- Почему же на меня Грингоф обозлился?..
- Это находит! Обидело его наше время, вот и злится. На нее тогда пуще всех лютеет. То уж сказать, недавно собрал кой-какие вещички, от приемной матери Ирины Михайловны у него оставались, все собрал дочиста, - на барахолку продал!.. А потом убивался. Карточку тогда схоронил на память, а теперь вот...
Я ничего не сказал ему, а только крепко пожал руку.
Когда был уже на пороге, этот добрый человек остановил меня и, оглянувшись, быстро шепнул:
- А вас тут ищут!
- Кто?!
- Думаю так, что вас... За час перед вами какой-то зашел и справлялся - не был ли кто? Говорил про обличье, на вас похоже...
9
Днем не видно моих преследователей. Они, как ночные звери, появляются только в сумерках. А вернее, пожалуй, я попросту их не замечаю. Мне сейчас не до этого. Безумная радость сорвалась с цепи и бунтует во мне, переворачивая все доводы рассудка. Иначе я был бы благоразумнее и не шел бы открыто среди белого дня к человеку, которого могу жестоко подвести своим визитом. Предостережение швейцара чего-нибудь да стоит!
Может быть, от базарной торговки эти таинственные "они" узнали, что я приду к Грингофу, и уже заранее стерегли меня?..
Но радость моя не мирится с мрачными думами. Они перегорают в ее огне и сами начинают сиять лучами смеха.
Вот подойду к милиционеру и скажу ему:
- Товарищ, ты знаешь, какое забавное недоразумение стоит за моей спиною?!
И сейчас же все милиционеры и начальники их так и покатятся от смеха, узнав, в чем дело. И, конечно, всемерно помогут мне в моих поисках...
Улыбаюсь, как глупенький, и шагаю вперед.
Как я мог позабыть, что фамилия Ирины - Макарова? Впрочем, в этом вина Анисьи Петровны. Она позабыла напомнить мне об этом.
В ее представлении Ирина, должно быть, осталась маленькой девочкой, к которой просто не шла фамилия, отдельная от приемных, а все же родителей...
А каким простым и коротким путем я мог бы ее отыскать!
Но все хорошо, что имеет хороший конец!
Наконец, я у цели. Этот дом и эта дверь... Звонить или нет? Тоскует сердце. Сколько раз напряженнейшие мои надежды рассыпались прахом...
Дверь отпирает девушка. Круглое и свежее лицо ее полускрыто накинутым платком.
- Мне надо Ирину Макарову.
- Это я, - отвечает девушка.
Какой подарок... За все мои муки!
- Чертовски хорошо! - и я лезу в сени.
- Что - хорошо? - удивляется девушка и смущенно уступает мне дорогу.
- То, что я вас отыскал. У меня письмо от Анисьи Петровны.
- От какой Анисьи Петровны? - вдруг пугается она.
Никогда я не видел, чтобы тени и свет, в мгновенной смене, так быстро пробежали по человеческому лицу...
- С приисков, - договариваю я.
Она делает резкое движение.
- Дайте сюда. Или нет... идите в комнату!
Мы быстро идем мимо кухни. В полутьме коридора она крепко держит меня за рукав, точно боится, что я вырвусь и убегу.
В комнате я молча сажусь на стул и жду, - как был, в полушубке, не снимая ушастой шапки.
Она у окошка читает письмо. Перепрыгивают голубые глаза по ступенькам строчек. Взмахнут козырьком пушистых ресниц и перепрыгнут... Чуть дрожит подбородок. Колеблются листки письма в тонких пальцах.
Тикают часы. Торжественная тишина.
На стене портрет Ильича. Висит расписание занятий. Яркий физкультурный плакат. Веер открыток, - артисты в разных позах. На столике зеркальце, граненый флакон духов и книги. Пачка книг на стуле и раскрытая - на кровати.
- Ах, как чудно! - восклицает девушка и роняет письмо.
Глаза ее блестят. В прыжок она подлетает ко мне и трясет за плечи:
- Ну, снимайте же! Ну, снимайте же свою шубу. Хороший мой гость!
- Вот какая Ирина Макаровна, - с удовольствием говорю себе...
- Удачно же вы пришли! - ликует она. - У нас никого, и день выходной. Солнце мое, тетя Аниса!..
Ирина не знает, как выразить свои чувства. То уронит голову и трясет густыми, стрижеными волосами, то встрепенется и бьет в ладоши.
- Вы, наверное, хотите есть? - вдруг решает она и вскакивает, но тут же садится опять. - Нет я буду совсем серьезной. А то вы не знаю что вообразите обо мне!
Она полна самой неподдельной искренности. Я любуюсь девушкой и горд за наших, за прииск, откуда она пришла.
- Ах, если бы я могла вам помочь! - загорается снова Ирина получасом позже.
На меня она смотрит, как мне кажется, почти с благоговением. Перед нею, ведь, сидит заговорщик!
- Мы должны отыскать тетрадку! - настаиваю я. - И тогда план разведки превратится в громадную ценность!
- Постойте, - перерывает она, когда я упоминаю о Максакове, и хватает меня за руку:
- Он смуглый, толстый, похож на цыгана?
- Ну, да!
- Я знаю его! Он не раз приходил к Грингофу! Мне кажется, что Грингоф боялся его...
Из бега коротких слов ее я многое узнаю.
Приехав в Ленинград Рудакова вскоре умерла. Ее родственник, компаньон мужа, странный Грингоф, приютил Ирину... Теперь она независима, ученица драматической школы, комсомолка.
- А книги? - вспоминает Ирина, и глаза ее сияют, как синие звезды, - книги и многие рукописи Рудакова сданы в библиотечный фонд... Вы не знаете этого фонда? Это какой-то книжный коллектор при Губнаробразе... Грингоф боялся держать у себя рудаковскую библиотеку. И он все сдал. Это было в прошлом году... Владимир Сергеевич, милый, не там ли сафьяновая тетрадь?
- Постойте, Ирина! - вскакиваю теперь уж и я. - Мы отыщем дорогу к этому фонду. Есть у вас телефон?
- Телефон в коридоре.
Я нажимаю кнопку "А" и говорю номер. Мне отвечает докторский баритон. Кричит:
- Узнал, узнал! И очень рад. Когда придете?
- Серьезнейшее дело, доктор. Как мне попасть в библиотечный фонд? Там оказались книги, прямо бесценные для нашего прииска...
- Попасть нетрудно, коллектор на Фонтанке.
Ну, что за милый человек! Он добавляет:
- Сейчас идете? Я позвоню. Меня там знают и вас допустят осмотреть...
- Ирина, все готово, - тихо и торжествующе шепчу я.
Она уже знает, что отказа ей не может быть, и говорит нетерпеливо:
- Тогда идемте!