Обработка документа прежде всего ставит под вопрос ("проблематизируст") вроде бы самоочевидные "единства" (литература вообще, литература какой-то эпохи, народа, творчество какого-то автора, сама фигура "автора" или те же сексуальность, безумие…). Такое единство - фикция, пока оно не понято как рассредоточенное, пока оно не "рассеяно". Приняв его за самоочевидное и не рождающее вопросов (ср.: Платон о счете "на пальцах" в VII книге "Государства"), мы уже что-то упустили, и теперь как ни будем стараться "соединить" его с другими "единствами" (экономическим укладом, властными отношениями, наукой…), оно так и останется отъединенным и непонятым. Придется описывать "влияния": одна фикция влияет на другую, экономика на политику, религия на философию, искусство и т. д. Но это не значит, что нужно вообще отказаться от таких единств. Они принимаются в качестве первоначального ориентира, чтобы "освободить проблемы, которые они ставят". Конечно, можно говорить и о "влиянии", "эволюции" или "творчестве" и т. п., но нужно точно очертить "вырез", в котором употребимы такие понятия. Я не буду, пишет Фуко, "помещать себя внутрь этих сомнительных единств, чтобы оттуда изучать их внутреннюю конфигурацию и тайные противоречия. Я только на время сделаю их точкой опоры…". Во введении ко второму тому "Истории сексуальности" ("Использование удовольствий"), который как раз и появился после длительного перерыва и знаменовал собой радикальный поворот в занятиях историей сексуальности, Фуко, обдумывая пройденный и предстоящий путь, говорит, что его решение описать сексуальность как "форму опыта" было отказом от весьма распространенной исследовательской схемы. В соответствии с ней сексуальность рассматривается как некое естественное (=изначальнос) свойство человеческой натуры, некий инвариант, принимающий разные исторически сменяющие друг друга формы под воздействием разнообразных механизмов подавления. В таком случае "желание и его субъект" выносятся за скобки, остаются за рамками рассмотрения, и история сексуальности неминуемо оказывается историей подавления некоего присущего субъекту во все времена либидо; историей форм запрета. Замысел же Фуко имел в виду историю сексуальности как опыта, т. е. предполагал выявление существующей в рамках той или иной культуры корреляции между областями знания, типами нормативности и формами субъективности. bf> Вот и получается, что обещанная многотомная история сексуальности должна была стать не историей сексуальных привычек, не хроникой подавления или освобождения JES?Lболее не историей представлений о нем, и в то же время и тем, и другим, и третьим, но рассмотренным в свете другого вопроса, такого, например: почему мы вообще столько говорим о сексуальности, в частности, о ее подавлении, "по какой спирали пришли мы к утверждению, что секс отрицается, к тому, чтобы демонстративно показывать, что мы его прячем, чтобы говорить, что мы его замалчиваем…?" Иными словами, история сексуальности в качестве "повторного акта записи" выявляет "диспозитив сексуальности", ее "расположение", стало быть. Выясняется, как "расположилась" сексуальность в нашей истории, как формировался соответствующий корпус знаний, как соотносились эти процессы с модификацией властных отношений и структур, как регулировалась практика сексуальности, в каких исторически фиксируемых формах индивиды признавали себя субъектами этой сексуальности и, наконец, почему, "создав такой воображаемый элемент, каковым является "секс", диспозитив сексуальности породил один из главнейших принципов своего функционирования: желание секса - желание его иметь, получить к нему доступ, открывать его, освобождать, формулировать в виде истины".