- Каждому свой черед, я начал с духа господина Гладстона и господина Парнеля. Как я и ожидал, они уклонились от ответа. Вы сами понимаете, эти господа являются в этом деле стороною. Я не настаивал... Непосредственно затем я перешел к Италии. Напрашивалось совещание с господином Криспи. Ответ определенно неблагоприятный для Ирландии. Господин Криспи пожелал даже воспользоваться удобным случаем, чтобы установить один исторический факт, и сообщил мне, что он был в числе заговорщиков, которые 14 января 1858 года, подстрекаемые к тому Орсини, бросили бомбы в императора Наполеона III. Но он полагает, что теперь такого рода методы уже не ко времени.
- Это - осуждение ирландской системы, - сказал доктор Грютли, - то есть системы воздействия физической силой.
- Совершенно верно, - подтвердил профессор Генриксен. - Затем - это должно особенно интересовать вас, господин Жерар, - я перешел к Франции. Мне казалось, что наиболее яркий выразитель французской политики за последние полвека - господин Гамбетта; вот ответ, который он пожелал мне дать.
Он протянул лист бумаги, бумага стала переходить из рук в руки. Я прочел на ней следующую загадочную фразу:
"Е altretanto legittimo di vedere l’isola ove rintuona l’Hekla, bramare la liberta quanto scorgere l’aquila che vola verso al sole, la poena verso la tomba, la rondine verso la primavera e la preghiera innalzarsi verso il cielo".
- Разве так уж заведено, - спросил я, - чтобы духи пользовались для своего ответа итальянским языком?
- Да откуда вы взяли? - сказал профессор. - Отказ господина Гладстона был изложен на великолепном английском языке.
- Но тогда почему же это? - спросил я, указывая на ответ великого французского оратора.
Господин Генриксен пожал плечами.
- Духи обычно отвечают на своем родном языке, - ответил он.
Барон Идзуми поднял руку, давая понять, что просит слова.
- Ответ намекает на остров, на котором гудит Гекла, - сказал он. - Не спутал ли он с Исландией?
- Конечно, - сказал профессор Генриксен. - Впрочем, такая путаница вполне извинительна человеку, всецело занятому внутренней политикой. Зато, господа, оцените этот поразительный идеализм, позволяющий нам, как и раньше, чтить в лице Франции стража цивилизации. Да, теперь, как столетие назад, -
...И кровь
Прекрасной Франции сынов.
Оплотом служит миру.
Все сочувственно зашептались по моему адресу. Я слегка поклонился, ровно настолько, чтобы удостовериться, что шрапнель Гиза продолжает сидеть у меня в затылке. Но, право, это было бы неблагодарно - в такую минуту обнаруживать свое настроение.
- Перейдем к Испании, - сказал профессор. - Ответ господина Кановы также чрезвычайно интересен. Он, как и господина Криспи, довольно враждебен революционным методам действия.
- Это мне напоминает, - сказал не без досады полковник Гарвей, - что сенатора Баркхильпедро все еще нет между ними. Я начинаю побаиваться, не случилось ли с ним чего-нибудь...
Затем мне пришлось последовательно выслушать ответы господ Мак-Кинлея, Стамбулова, и графа Юлия Андраши. С раздражением сжимал я кулаки, когда вернулся к себе в комнату.
Там я нашел письмо от Антиопы, с которой мы условились после обеда посетить развалины Ардферда. Она кратко сообщала, что вчера, когда мы уговаривались, она совершенно забыла, что завтра воскресенье, и что она должна быть в церкви. Письмо заканчивалось так:
"Значит, до пятницы. Мне, конечно, не нужно вам напоминать, что в этот день мы встретимся у нашего друга леди Флоры, куда оба мы приглашены к обеду". Не было сомнения, командир волонтеров Трали уже сделал свое донесение.
***
Одетая в светло-голубую бархатную тунику, под которой легко угадывалось все ее тело, - никогда еще леди Флора не казалась мне такой красивой, как в этот вечер, и такой желанной, - употребляю определение не очень симпатичное, но хорошо выражающее то, что нужно. Когда глаза Реджинальда случайно встречались с глазами его встревоженной матери, он торопливо их отводил.
Реджинальд сидел на ковре у низенького кресла Антиопы; рука ее мечтательно лежала на русой голове юноши. Он с горячим увлечением и выразительностью читал нам некоторые, особенно прекрасные страницы из своей любимой книги.
" - Вы всегда приходите ужасно поздно.
Но я не могу удержаться, чтобы не пойти посмотреть Сибиллу Вэйн хотя бы в одном действии. Мне так нужно ее присутствие, и когда я думаю о чудесной душе, таящейся и этом маленьком теле из слоновой кости, меня наполняет мучительное чувство.
- Вы, конечно, будете обедать со мною сегодня вечером, Дориан?
Он покачал головой.
- Сегодня она - Имогена, - ответил он, - а завтра будет Джульеттой.
- Когда же будет она Сибиллой Вэйн!
- Никогда..."
Реджинальд остановился. Графиня Кендалль вдруг встала.
- Что такое, Антиопа?
- Что с вами, дорогая? - спросила леди Флора.
- Мне душно, - сказала она и прижала руку к сердцу.
- А ведь окна раскрыты настежь, - сказала леди Флора, - и для апреля...
- Реджинальд, пойдемте, - обратилась к нему Антиопа, - пройдемся по саду.
Они вышли. Леди Флора продолжала курить папиросу. Пять долгих минут сидели мы молча. Наконец она грустно улыбнулась и сказала:
- Если бы вы знали, как мне грустно!
- Вам грустно?.. Не понимаю.
- Я все поняла, - сказала она, - стоит взглянуть на вас...
- Взглянуть на меня?..
- Да, взглянуть на вас. Я сделала большую ошибку, тогда, вечером, что была с вами так откровенна. Вы поддались искушению, у вас явилось безумное желание проверить... Вы вскарабкались на ту скалу.
- Сударыня! - со всей силой запротестовал я.
Глаза ее наполнились радостным изумлением.
- Нет, в самом деле, вы не сделали этого? Ах, какую тяжесть снимаете вы с моего сердца. Обещайте мне, и сейчас же, что вы не будете доискиваться, не будете стараться...
В эту секунду вошли Антиопа и Реджинальд.
- Должно быть, я простудилась, - проговорила с улыбкой молодая женщина. - Наверное, пустяки. Но за нами уже приехала карета, разрешите мне вас оставить, дорогая.
- Всего девять часов, - сказала леди Флора.
- В следующий раз я останусь подольше.
- Надеюсь, - сказал Реджинальд. - Сегодня 14 апреля. В следующий раз, не забудьте, пасхальное воскресенье, 23 апреля. Чтобы отпраздновать день вашего рождения, мы будем танцевать всю ночь. А утром мы предоставим вам полную свободу исполнить пророчество Донегаля.
- Я не забыла, - Антиопа продолжала улыбаться.
Лошадьми, отвозившими нас домой, правил кучер Джозеф. Фонари очень слабо освещали внутренность кареты.
- Это правда... - прошептал я в полголоса, - через девять дней... Всего девять дней.
Я почувствовал, что Антиопа вздрогнула.
- Всего девять дней? Вы хотите сказать, еще целых девять дней!
И почти с рыданием она выкрикнула:
- О как я бы хотела, чтобы это было завтра!
- Что с вами? - с испугом спросил я.
- Простите, - и я заметил, что она делает усилие, чтобы улыбнуться. - Простите. Я сегодня нервничаю. Видите, я почти насильно увезла вас. Мне даже как-то в голову не пришло, что, может быть, вам было бы приятно остаться в Клэйр.
- Вы думаете, что это очень великодушно - так со мной разговаривать? - сказал я серьезно.
- Простите, - тихо сказала она и протянула мне руку.
В продолжение всего переезда я держал эту руку в своей. Она не отнимала.
Я чувствовал, что графиня Кендалль очень печальна, непобедимо печальна.
И я не сообразил, что в тысячу раз лучше было прямо спросить у нее о причине этой печали, чем силиться самому проникнуть в тайну.
В вестибюле замка мы расстались.
- Благодарю, - торопливо прошептала она. - Приходите ко мне завтра... Приходите... Мы совершим ту прогулку, которую в прошлый раз отложили. Жду вас завтра утром, в половине девятого.