Похоронив отца, они уехали вскоре в город. В том же году Андрей закончил школу и решил стать, как и отец, охотоведом. Поступил учиться. Уехал потом работать на север и занял отцовское место. И тоже чуть не погиб. Зашел как-то очень далеко в тайгу, а дело было зимой. Утром было тихо и ясно, а к полудню заморочало и подул ветер. Да такой сильный, что в трех шагах ничего нельзя было различить..
Андрей шел долго, наугад и, как потом оказалось, шел в противоположную от дома сторону. Совсем выбился из сил. А ветер дул не переставая, и сильно похолодало к вечеру. Андрей все чаще начал останавливаться. Хотелось опуститься прямо на снег и отдохнуть.
Посижу немного, говорил он себе, и снова пойду. И как только он садился, так глаза сами собой слипались, сон одолевал. И не было сил побороть сон, встать и идти дальше. И он уснул бы, пожалуй, если бы не Белка - она не отходила от него ни на шаг, скулила, повизгивала и дергала зубами за рукав. Нельзя, мол, сидеть, нельзя спать, а то замерзнем оба. Вставай, вставай! Пойдем. Так и не дала ему уснуть.
Поздней ночью вышли они, наконец, к поселку, который оказался лесхозом. Случайно они набрели на него или не случайно, может, почуяла Белка жилье и вывела, спасла Андрея. Он сильно тогда простудился и долго болел, лечился в больнице. И хоть выжил, но перестал совсем слышать. И все жалели его и сочувствовали ему: такой молодой, почти мальчик, а уже инвалид. Правда, ему и пенсию, как старику, дали. И некоторое время они опять жили все вместе, втроем: мама, Андрей и Тим. И мама всячески старалась поддержать Андрея, подбодрить, говорила, что, пока они все вместе, горевать нечего, не пропадут. Но Андрей не хотел быть пенсионером и упрямо твердил: "Я не инвалид. Я потерял слух, но это еще не значит, что я не смогу работать. У меня есть глаза. И руки. И голова на плечах".
Мама испуганно и умоляюще на него смотрела:
- Что ты еще надумал?
- Не знаю пока, - отвечал Андрей. - Но жить сложа руки я не смогу. Это ясно.
И он опять добился своего: ему разрешили работать и направили охотоведом сюда, в Подлиповский заказник. Мама плакала и говорила, что едет он на верную гибель, что это безумие. Андрей был в хорошем настроении, он обнял маму и, смеясь, сказал.
- Безумству храбрых поем мы песню… Не беспокойся, мам, прошу тебя, все будет как нельзя лучше. Вот увидишь.
И он оказался прав. Позже и сама мама признавала, что Андрей поступил правильно, что другим она и не хотела бы его видеть. И так она была теперь уверена в нем, что хоть и не сразу, но решилась все-таки отпустить в Подлипы на всю зиму Тима. О себе Тим и говорить не хочет - он всегда верил старшему брату и был счастлив, что живут они вместе, работают, если хотите, тоже вместе. А что еще он может себе желать!
- Что же теперь делать? - спросил Тим, разглядывая тоненькую блестящую иголку. Такой хорошо пуговицы к рубашке пришивать.
Она для того, впрочем, и предназначена, иголка. Но кому-то пришла в голову подлая мысль засунуть ее в хлеб и подбросить Белке…
И хоть не стал Тим спорить с братом, убеждать его в том, что, кроме Половинкина, некому это сделать, в душе он остался при своем мнении. И ничто не могло его переубедить.
- Сделаем вид, будто ничего не случилось. Да ведь и не случилось ничего, - сказал Андрей.
- Но могло же случиться…
- Могло. Но не случилось. Будем, как говорится, более бдительны. К сожалению, немало еще вокруг нас подлых людей, и, пока они есть, такие люди, можно всего ожидать…
- Надо собрать всех плохих людей и посадить, - сказал Тим. - Чего на них смотреть?
- Это не выход. И потом не так легко, как тебе кажется, распознать человека - плохой он или хороший, совсем плохой или не совсем… Иногда кажется, человек хороший, а потом оказывается - такой он гадкий, что хуже и не придумаешь. Так что, если не разобраться, можно обвинить хорошего, а поверить подлецу.
- Что же делать? - спросил Тим.
- По крайней мере, не падать духом. И ни в коем случае не обвинять человека напрасно, без доказательств. Ты это запомни очень крепко, на всю жизнь.
- А Половинкин плохой?
Андрей озадаченно покачал головой, и лицо его сделалось серьезным и задумчивым.
- Видишь ли, Тим, - сказал он, - я не могу твердо тебе сказать, потому что не так хорошо знаю Половинкина. Сказать, что он хорош, не могу, но и утверждать, что совсем плох, тоже не имею права.
Тиму не понравился такой ответ. Ни то и ни се. А он хотел знать твердо: да или нет. И знал твердо:
- Нет. Плохой.
- Да откуда тебе известно?
- Плохой, - упрямо стоял на своем Тим.
- Ну, хорошо, - согласился Андрей. - Может, ты и прав. Предположим. Но я прошу тебя нигде и никому об этом не говорить. Слышишь, Тим? Нигде и никому.
- Ладно. Все равно он плохой, этот твой Половинкин…
- Думай, как хочешь. Но молчи. Пусть это будет нашей тайной. И пусть тот, кто это сделал, думает, что мы ничего не знаем.
Понятно теперь?
- Понятно, - кивнул Тим, не очень понимая, для чего все это нужно.
Но раз так нужно, значит, так будет. И никому он, конечно, ничего не скажет. Будьте уверены, Тим умеет держать язык за зубами, умеет хранить тайну. Хотя, говоря откровенно, дело это далеко не из легких.
4
По утрам еще держатся легкие заморозки, а днем ослепительно сияет солнце. Снег темнеет, раскисает и ползет, хлюпает под ногами, как кисель. И что-то булькает и шуршит в глубине его, сугробы оседают и рушатся. Отпаявшиеся от крыш и карнизов сосульки с хрустальным звоном падают вниз и рассыпаются. Пахнет сырым снегом, оттаявшей древесиной и еще чем-то горьковато-острым, по-весеннему непонятным и радостным. И день ото дня все теплее и веселее становится. Вот и ручьи побежали по дорогам, заструились, отразив в себе, блеск неба и солнца. И ничто уже не сможет остановить, задержать наступление весны.
Как-то прибежал Ленька-второгодник, влез, как петух, на верхнюю жердину ограды и закричал:
- Ти-им! Тима-а! Лед на реке сломался. Айда смотреть.
Тим быстренько собрался, шапку в охапку - и бегом к реке. Подлипка и в самом деле пришла в движение, кое-где уже небольшими полыньями темнела освободившаяся вода. Теснясь и раскалываясь, многочисленные льдины медленно двигались по течению.
- Теперь уж скоро совсем станет тепло, - сказал Тим. - Гоголи прилетят. Они уже, наверное, в дороге. Андрей говорит, как только лед тронется, так и утки появятся. Знаешь, Ленька, а я дуплянку сделал. Мы ее с Андреем поставили за поворотом, на большом осокоре. Хочешь, покажу?
- Сейчас?
- Нет, сейчас там нечего смотреть. Вот когда гоголи прилетят, поселятся в ней…
- А если не поселятся?
- Должны поселиться… Знаешь, какая дупляночка, во! - показал он большой палец. - А потом птенцы появятся. Андрей говорит, они, как только выберутся из яйца, так сразу и в воду ныряют. Интересно, как это так получается: их же никто плавать не учит, а они все равно плавают. Вот здорово!
- И вырастают они быстро, - добавил Ленька. - Всего одно лето проживут и уже взрослыми становятся.
- А мы за лето на сколько подрастаем?
- Ха! И незаметно совсем. Чуточку. На сантиметр, наверно.
- Нам, чтобы взрослыми стать, сколько нужно жить?
- Много, - сказал Ленька. - Двадцать лет или больше.
- Нет, меньше, - не очень уверенно возразил Тим. - Наверно, лет десять.
- Двадцать, - сказал Ленька.
- Хоть двадцать, хоть десять, - рассудил Тим, - все равно много.
Отчего это, интересно, человек так долго вырастает? Вон Белка наша после меня родилась, а уже давно взрослая.
- А у нас в прошлом году родился ма-ахонький теленок, - сказал Ленька, - а теперь вон какой бычище. Прямо страх на него смотреть… Рожищи - во!
- Вот бы человеку за одно лето вырастать!
- Не, не хочу, - вдруг сказал Ленька.
- Почему? - удивился Тим. Ленька пожал плечами.
- Так. Все время быть взрослым тоже, наверно, неинтересно.
- А я бы согласился.
- А в школу когда бы ты ходил? - хитро прищурился Ленька. - Взрослых ведь в школу не принимают.
- Ну и что. Зато взрослый сам может учиться…
- Ха, сам! Как это сам?
- А может, тогда бы и учились иначе… - предположил Тим. - Тогда бы все было иначе.
- Как иначе?
- Ну, я не знаю. Может, за одно лето кончали бы школу.
- Как это за одно лето?
- Ну, не знаю… А все равно было бы здорово!
- Выдумываешь ты все.
- Ладно, не хочешь, так и не надо, - сказал Тим, - все равно по-нашему не будет. Вон Вера Николаевна говорит, что человек - часть природы…
- Мы часть природы? - возмутился Ленька. - Фигу! А знаешь, Тим, - вдруг он снизил голос до шепота, - Вера Николаевна сама часть природы, вот и говорит… Знаешь, Тим… ты только не обижайся… что я слышал?
Все говорят, что Вера Николаевна по уши втрескалась в Андрея…
- Ты… ты поменьше болтай, - покраснел Тим и даже задохнулся от какого-то внутреннего протеста и обиды. И пригрозил: - Попробуй еще раз скажи! Втрескалась… Скажешь тоже:
- Да это же не я, - оправдывался Ленька, - другие говорят.
- Пусть другие говорят, а ты не болтай. Понял?
- Мне что. Я запросто могу молчать. Тим, а когда мы пойдем к большому осокорю?
- Давай хоть завтра…