* * *
Храм Пресвятой Девы Кархедонской был переполнен. Депутаты из Египта, Италии, Греции и Византии сидели вкруг на прохладном каменном полу, обмахивались исписанными папирусными листами, перекидывались шутками и ждали одного - прибытия Патриарха. Все знали, что Пирр собирается удостоить Собор своим присутствием.
Кифа внимательно оглядел запарившихся делегатов и кивнул секретарю.
- Давай-ка, помаленьку начинать.
Секретарь замялся, но возразить не посмел.
- Ну, что, братья, пока Его Святейшество не подошел, может, подискутируем?
Делегаты разочарованно загудели. Только что сытно отобедавшие, более всего они жаждали покоя и неторопливой, дружеской беседы.
- Разумное предложение, - поддержал секретаря Кифа. - И, кстати, если кто не помнит, первым стоит вопрос о праве первой ночи.
Делегаты оживились. За последние двадцать восемь лет Церкви стали существенно богаче, и все чаще приобретали земли - вместе с крестьянами и, само собой, наследовали господское право предсвадебного "прокалывания" девственниц.
- А что тут обсуждать? - громоподобно гоготнул с места могучий епископ Этрурии Софроний, - сей труд никому еще не повредил. И девушки довольны…
Делегаты вразнобой рассмеялись.
- И скольких ты, Софроний, за прошлый год осчастливил?
- Пятьдесят?
- Сто?
Епископ удовлетворенно улыбнулся в бороду.
- Сто двадцать восемь, братия… сто двадцать восемь.
- В аду ведь гореть будешь… - тоненьким голосом произнес рядом сидящий кастрат, епископ Римский Северин.
- Для мужчины в этом греха нет, - покачал головой Софроний.
Кастраты, все, как один, зашумели.
- Как у тебя язык повернулся?
- Забыл, что Спаситель говорил?
И вот тут уже возмутилась противоположная сторона.
- Тебе, каплун, в морду заехать?
- Вы у нас допроситесь!
Кифа недовольно поморщился. В прошлый раз тот же вопрос вызвал целое побоище, и, понятно, что кастратов побили.
- Тише, братия, - поднял он руку, - постыдились бы…
Но братья настолько увлеклись, что не слушали даже друг друга.
- Тихо! - рявкнул он. - Всем молчать!
В храме мгновенно воцарилась тишина, и Кифа удовлетворенно хмыкнул под нос. Сила его духа росла день ото дня, и порой он мог удержать в повиновении до полутора-двух сотен человек сразу.
- Ева - сосуд греха, братья, - внушительно произнес Кифа, - именно женщина рождает нас в мир, во владение Князя тьмы.
Он внимательно оглядел храм. Братья сидели, раскрыв рты.
- Именно из-за участия женщины Спаситель получил при рождении вторую природу - грешную, человеческую! - возвысил голос Кифа. - И именно из-за этой природы он так мучительно страдал на кресте!
Оцепеневшие братья так и сидели, уставясь в никуда, и лишь Софроний все время ерзал и морщился, так, словно пытался избавиться от этого наваждения.
- Недаром Спаситель сказал, - поучительно погрозил пальцем Кифа, - если уд твой, этот змей мятежный восстал и соблазняет тебя, отрежь его…
Софроний тряхнул головой, резким движением вытащил из-под себя кипу желтых папирусных листов и принялся их судорожно листать, явно пытаясь выяснить, так ли говорил Спаситель.
- Кифа, Кифа… - послышалось от входа, - и это, по-твоему, честный диспут?
Кифа прикусил губу и медленно повернулся к вошедшему. Он подозревал, что Ираклий пригласит Симона, однако искренне рассчитывал, что вечно кочующий по всей Ойкумене татуированный варвар к началу Собора не поспеет.
- Давай обойдемся без этого , Кифа, - с улыбкой предложил амхарец и оглушительно хлопнул в ладоши. - Всем смотреть на меня!
Делегаты вздрогнули и дружно повернулись на голос.
- Я немного опоздал, - широко улыбнулся амхарец. - Не подскажете, о чем был диспут?
Делегаты растерянно зашушукались, и лишь Софроний озабоченно вертел стопку желтого папируса.
- Не могу найти! - громко, на весь храм пожаловался он. - Откуда он это взял?
* * *
Сложенную вдвое папирусную четвертушку вольной грамоты Ираклию принес начальник имперской почты. Император осторожно развернул документ и, не веря своему счастью, замер: здесь было указано все - и город, и квартал, и, конечно же, имя освобожденной рабыни.
- Кто, кроме тебя, держал это в руках? - улыбнулся он чиновнику.
- Судья, - мгновенно взмок тот, - а больше, кажется, никто.
"Значит, убрать придется троих, - отметил Ираклий, - этого… потом судью и… Симона".
Он вздохнул. Симон был ему нужен. Очень нужен.
"Хотя… откуда ему знать, что это за Елена?" - попытался уговорить себя император и бросил растерянный взгляд на Пирра.
- Все в порядке? - поинтересовался изнемогающий от любопытства Патриарх.
- Ты даже не представляешь, с каким огнем я сейчас играю, - покачал Ираклий головой.
Патриарх принужденно улыбнулся.
- Всегда так было. Вспомни, как мы с тобой Фоку свалили…
Ираклий улыбнулся. Когда он, тогда совсем еще мальчишка, лично отрезал тирану детородный уд, Фока заревел, как маленький ребенок, - не от боли, от обиды. А уж когда с него начали сдирать кожу…
- Разве ты не рисковал? - продолжил Патриарх.
Ираклий покачал головой. Если бы мятеж не удался, кожу бы сняли с него самого. Фока это дело ох, как любил.
- Однако все вышло, как нельзя лучше… - заглянул ему в глаза Патриарх.
Ираклий сдержанно кивнул. Все действительно удалось, - главным образом потому, что его отец, тоже Ираклий не побоялся объединиться с номадами . Они как раз хлынули из глубинной Африки.
- Но вы рискнули, - как услышал его мысли Пирр, - и варварская Нумидия стала принадлежать твоему отцу, а ты не только сам взлетел, но и всех армян поднял. Почитай, на самый верх.
Император недовольно крякнул. Все было так, но вечный оптимист Пирр уже не помнил, да, и не хотел помнить, чем рисковали здешние армяне, вверяя свои судьбы клану потомственных полководцев Ираклиев. А вот император это помнил… и забывать не собирался.
- У тебя и теперь все удалось, - кивнул на зажатый в руке листок Патриарх, - вижу. Осталось только устранить свидетелей… Симона - после Собора - могу и я…
Ираклий, призывая к молчанию, поднял руку и отвернулся к окну. Патриарх был прав, но убивать Симона ему не хотелось. И не только потому, что тот был ему еще нужен.
- Скажи мне, Пирр, - он отошел от окна, - Симон хоть раз хоть кому-нибудь проигрывал?
Патриарх уклончиво повел головой.
- Ну? - заглянул ему в глаза Ираклий. - Что же ты молчишь?
- Нет, - выдавил Пирр.
Ираклий кивнул.
- То-то и оно. Он отважен, умен, а главное, Бог, а может быть, и кто-то еще всегда на его стороне. Чем ты это объяснишь?
Патриарх высокомерно фыркнул.
- Бесы на его стороне, Ираклий, бесы… он же продажный, как Вавилонская шлюха! Только за деньги и делает что-то. И вообще, что ты его боишься?!
Ираклий вспыхнул; обвинений в трусости он не терпел - ни от кого. А перед глазами вдруг вспыхнула давняя картина: он, пятнадцатилетний, в обычной гладиаторской броне из бычьей кожи стоит посреди арены перед не желающим сражаться медведем. А там, в императорской ложе широко улыбается Фока.
Тиран прекрасно знал, что медведя опоили, но главное, что он знал: если сражение не состоится, Ираклий сын Ираклия не получит статуса мужчины вплоть до следующего ежегодного испытания, и это будет о-очень чувствительный удар по авторитету семьи.
- Ты сказал о страхе, - недобро усмехнувшись, напомнил Ираклий Патриарху. - Но вспомни, двадцать восемь лет назад Фока меня - не просто не боялся - презирал. И чем это кончилось?
Патриарх молчал.
- Поверь мне, Пирр, - похлопал его по плечу император, - когда имеешь дело с такими людьми, как я или Симон, лучше не ошибаться.