- Дедушка, - сказала она, - дай мне одно весло, я буду грести.
- Хорошо, дитя, - с улыбкою отозвался старик, - только ты не сумеешь.
Он оттолкнул лодку и сам в нее вскочил с легкостью юноши. Лодка вышла из тростников и направилась к другому берегу Нила. Девочка гребла усердно, стараясь брать в такт с дедом.
- Отчего же, дедушка, Апис - бог, а другие быки не боги? - спросила она, видимо находясь под впечатлением недавно испытанного.
- Оттого, дитя, что в Аписа вселилась душа АммонаГоруса, - отвечал старик.
- А как же узнать, в какого быка она вселилась?
- Это узнают только святые отцы, дитя… Когда прежний бог Апис, жития которого было двадцать шесть лет, два месяца и один день, отправился в прекрасную страну запада и был погребен в гробничном подземелье, на покое, при великом боге Озирисе, при Анубисе и при богине подземного мира на западе, в вечном доме своем, то нового бога Аписа долго искали по всему Египту и нашли только в низовьях Нила, и тогда верховный жрец торжественно при всем народе ввел его в храм Пта - отца богов.
- Дедушка! - прервала его рассказ девочка. - А когда ты был начальником стад фараона, в твоих стадах ни разу не появлялся бог Апис?
- Нет, дитя, появлялся, - отвечал старик с дрожью в голосе, - последний Апис, который был перед этим, вырос в моих стадах и родился от моей коровы.
Девочка задумалась, усердно работая веслом.
- А что теперь со мной будет, дедушка? - спросила она вдруг. - Он взглянул мне прямо в глаза… Я чуть не крикнула от страха.
- Тебе богов бояться нечего, ты невинное дитя, - сказал старик.
- Так что ж со мною будет, дедушка? - снова спросила девочка.
- Ты теперь стала священная, ты сподобилась великой милости бога, и теперь все, о чем ты попросишь у отца бога Аписа, у великого Пта, все исполнится.
- А когда я вырасту большая, тогда что со мною будет?
- Все для тебя будет достижимо, дитя, если ты не утратишь своей святости.
В это время лодка поравнялась с длинною песчаною отмелью, тянувшеюся вдоль Нила до острова. На отмели виднелись какие-то черные колоды, в которых девочка, обитательница берегов Нила, тотчас узнала страшных владык водных пределов священной реки. Это были два огромных крокодила. Они лежали на отмели, разинув свои чудовищные пасти, а в них среди огромных, словно пилы, зубов безбоязненно возились какие-то маленькие птички: это были знаменитые "трохилосы", о которых говорит Геродот. Маленькие птички эти - друзья крокодилов. Когда нильские чудовища выходят из реки на берег, большей частью на илистые и песчаные отмели, и отдыхают, раскрыв пасти для того, чтобы ветерок освежал их, то трохилосы забираются к ним в пасти и, ничего не боясь, отыскивают и поедают там разных паразитов, вроде пиявок и водяных жучков, которые беспокоят крокодилов. Чудовищам это и нравится, и они щадят своих маленьких благодетелей, тем более что трохилосы криком своим пробуждают спящих крокодилов, предупреждая их об опасности.
- Смотри, дедушка, вон крокодилы спят, - сказала девочка, увидав чудовищ, - вон и птички у них во рту бегают и не боятся.
- Что же им, дитя, бояться? Они для крокодилов то же, что ты для меня, их утеха, - заметил старик.
- А говорят, крокодил тоже бог. Да, дедушка?
- Да, дитя, только у нас ему не ставят храмов. А в Нижнем Египте, в земле Таше, крокодилы имеют свои храмы: в крокодиле обитает божество Сет (Тифон), страшное, разрушительное божество.
- А недавно, вон у того берега, крокодил утащил одну девочку, я сама видела.
- Она, должно быть, близко подошла к берегу?
- Да, дедушка, она водила на водопой осла и стояла у самой воды, а крокодил как ударит ее хвостом - мы и не заметили, как он показался из воды, - девочка упала в воду, он и утащил ее… А мы играли дальше от берега.
Но вот и берег. Тени от гигантских пальм, стоявших недалеко от Нила, ложившиеся утром длинными полосами поперек реки, теперь укоротились так, что казалось, гигантские деревья потеряли способность бросать тень, и только зонтикообразные вершины их несколько оттеняли раскаленную землю у стволов исполинов африканской растительности.
В то время, когда старик и девочка выходили на восточный берег Нила, в западной части Фив, за Нилом, во дворце Рамзеса, в помещении, занимаемом старшим его сыном, принцем Пентауром, происходил таинственный разговор между этим царевичем и его матерью, царицей Тиа.
- Ты слышала, матушка, что он на завтра объявил поход против презренной страны Либу, - сказал Пентаур, сердито сжимая рукоять меча.
Это был египтянин с типичными чертами фараонов: широкий, низкий, как у льва, лоб, подвижность пантеры, стройность и подвижность членов этого животного, широкие ноздри и мясистые, как у негра, губы обнаруживали пламенный темперамент. Пентауру было уже лет под тридцать.
- Да, - тихо отвечала его мать, женщина лет под сорок, смуглая, с продолговатыми, как у сфинкса, глазами, - я слышала, сын мой.
- И знаешь, кого берет с собой в поход?
- Конечно, сын мой, тебя: ты его преемник.
- Нет! Он берет мальчишку Ментухи - начальником конницы и колесниц, а Рамессу - начальником пехоты.
- Да, я знаю - это его любимцы, - тихо, как бы про себя, проговорила Тиа, поправляя на голове золотой обруч с изображением змея "уреус" (царский змей).
- А Меритума торжественно объявил великим жрецом Ра, бога солнца, в Уакоте (Гелиополис), а Хамуса - великим жрецом бога Пта-Сокара (Озирис) в Мемфисе, - продолжал Пентаур еще с большим раздражением.
- А тебя, сын мой, кем он назначает? - чуть слышно спросила царица.
- Меня - бабой! Я, как женщина, должен оставаться дома и принимать подати дуррой и полбой и ссыпать их в магазины. Так не быть же этому! Я велю Бокакамону принимать, а сам уеду охотиться на львов пустыни.
- Не волнуйся, сын мой, - все так же тихо заметила ему Тиа, - за нас с тобой, и в особенности за меня, за женщину, - великая богиня Сохет, мать богов! Мы еще посмотрим, сын мой, что скажет ее супруг, великий Пта, отец богов.
III. НАЧАЛО ЗАГОВОРА
Вечером этого же дня царица Тиа, возвратясь в отделение женских палат фараона, велела приближенной рабыне, сняв с нее некоторые украшения, обычные при торжественных выходах, подать и надеть более легкие ткани.
Накинув на госпожу короткую без рукавов белую тунику из тонкого финикийского виссона, рабыня поправила ей прическу, обвила низкий лоб царицы золотым обручем со змеем-уреусом, надела на шею массивную золотую цепь со священными жуками и на руки драгоценные браслеты, когда в дверях показалась хорошенькая, завитая прядями головка с ясными глазками.
- А! Это ты, Снат? - ласково сказала царица. - Нитокрис?
- Я, мама! Посмотри, что мне подарил великий жрец Аммон-Мерибаст! Какая прелесть!
Это говорила молоденькая, тринадцатилетняя царевна, одна из четырнадцати дочерей Рамзеса III, хорошенькая Нитокрис, названная так в честь царицы Нитокрис, знаменитой красавицы "с розами на ланитах", которая царствовала за 3000 лет до нашей эры и которой приписывают третью из больших пирамид на "поле мертвых" в Мемфисе.
- Золотой кобчик, - сказала Тиа, рассматривая подарок великого жреца с ласковой улыбкой, - это добрый знак, дитя мое.
- Да, мама, от святого отца - все доброе, - серьезно сказала юная дочь фараона.
- Это правда, милая Нитокрис, но кобчик от служителя бога Аммона - это знамение.
- Какое же, милая мама?
- А такое, плутовка, что ты скоро, подобно этому кобчику, улетишь от нас.
- Как, мама? Куда я улечу? - недоумевала хорошенькая Нитокрис.
- А разве ты не знаешь, какой удел предназначен всякой женщине матерью богов, великою Сохет, супругою Пта?
- Не знаю, мама.
- Быть сосудом на жертвеннике божества, дающего жизнь, творящего, созидающего.
Юная дочь фараона все еще не понимала намеков матери.
- Тебе уже тринадцать лет, - продолжала Тиа, - а я тринадцати лет была уже матерью Пентаура.
- Ах, мама! Я не хочу замуж! - вспыхнула Нитокрис. Но в это время вошел евнух царицы и поклонился до земли.
- Ты что, Сагарта? - спросила Тиа.
- Господин женских палат Бокакамон желает лицезреть твою ясность, - отвечал евнух.
- Пусть войдет Бокакамон, - сказала царица. Евнух почтительно удалился.
- Поди и ты к себе, милая Ниток рис, - сказала Тиа дочери, - мне нужно поговорить с Бокакамоном о делах дома нашего.
Нитокрис горячо поцеловала мать.
- А все-таки я не улечу от тебя, как не может улететь этот золотой кобчик, - сказала она, уходя из помещения царицы.
В это время вошел тот, о ком докладывал евнух. Это был мужчина лет шестидесяти, бодрый и прямой, как юноша, с седыми волосами и совсем черными бровями. На смуглой шее его была золотая цепь с тремя рубиновыми пчелами на ней, подарок предместника Рамзеса III, фараона Сетнахта. Бокакамон, так звали вошедшего вельможу, был начальником женских палат фараона, "недремлющим оком" царя, "стражем сада наслаждений" своего повелителя.
- Великая Сохет да хранит вечно красоту твоей ясности, рассыпая розы на твои ланиты, - высокопарно приветствовал свою госпожу Бокакамон, подобострастно кланяясь и прижимая черную и жилистую руку к сердцу.
- Пусть Горус из светового круга вечно освещает твои прекрасные седины, - с тою же напыщенною любезностью отвечала царица. - Сядь на место свое.
Бокакамон сел против Тии и молчал из уважения к своей повелительнице. Жена фараона огляделась кругом.
- Ты знаешь, что объявлен поход против презренной страны Либу (Ливия)? - сказала она тихо.