Он топтался на месте, медлил, а лейтенант опять крикнул: "Ну что замер столбом? Назад в Ленинград подался? Грабить и убивать? Семенов, веди его". И лейтенант махнул рукой куда-то за палатку. Там, слегка присыпанная снегом, громоздилась какая-то серая груда. Он, Колька, вначале и не понял, что это там такое, а потом вдруг увидел чье-то белое лицо, руку. И вдруг бросился к лейтенанту, вцепился в него и закричал: "Не трогайте его, это... мой дядя. И он не убийца, не вор, нет!" Лейтенант растерялся. Колька увидел его молодое круглое лицо. Лейтенант проговорил: "Да ты что, малец? Отпусти! Да как же не убийца, ведь из "Крестов"!"
Тяжело поднявшись с санок, к лейтенанту брела мама и слабо выкрикивала: "Это мой брат, не убийца он, не вор... по недоразумению попал..." Лейтенант пятился к палатке, возле которой толпились солдаты, и тут Вересов торопливо проговорил: "Лейтенант! Она правду говорит, не уголовник я, арестован по недоразумению. Накатал кто-то на меня, понимаете?! Я майор, замвоенкома Петроградского военкомата, воевал в Испании, орденоносец". Солдаты подошли ближе. Мама и он, Коля, встали рядом с Вересовым, всем видом показывая, что они не отойдут от него, пускай расстреливают всех вместе, а лейтенант расстегнул полушубок и переспросил: "Майор? Из Петроградского военкомата, говоришь... говорите? - вдруг поправился он. - Как фамилия?" - "Вересов", - ответил мужчина. "Что-то я слышал про это дело, - нерешительно проговорил лейтенант и, приняв решение, успокаиваясь, произнес: - Хорошо. Идемте все в палатку".
Часа через полтора начальство, с которым лейтенант связался по телефону, приказало Вересова не трогать, а под охраной отправить в Ржевку, в комендатуру. "Спасибо вам, - бормотал Вересов, прощаясь. - Теперь вы для меня как родные". - "И вам спасибо. Если бы не вы... - устало говорила мама. - Все будет хорошо, вам поверят, бейте там фашистов. И к нам приходите, слышите? Обязательно приходите..."
Русов открыл глаза, посмотрел на часы, было без четверти четыре, пора на вахту, и, потянувшись за сигаретами, прислушался: ветер выл глуше, волны уже не вскидывались до иллюминаторов, качка стала более плавной, не такой резкой, как с вечера. Ну и слава богу, удрали, кажется, от этой "Марины", но что с "Коряком"? Нашелся ли? И кого все же спасли с "Эльдорадо"? Закурил, поморщился, голова будто полная дроби. Качнул головой, и ссыпалась дробь с тягучей болью от правого виска к левому. Без четверти четыре, самый сон... "Что за жизнь! - в который уж раз за этот рейс, за годы своих плаваний, с горечью подумал он. - Может, плюнуть на все да податься на сушу?" И об этом он размышлял не раз, да и какой моряк так не думал? Он глядел в подволок, по которому скользили зыбкие отсветы залитых лунным светом волн, и успокаивал себя - найдется "Коряк", найдется! Неторопливо курил и был еще весь в своих воспоминаниях, будто совершил длительное и трудное плавание туда, в свое тяжелое прошлое... Мама у дымного костра на льду Ладожского озера, похожая на ворох какого-то неопрятного тряпья - прожженное на боку зимнее, испачканное почему-то мелом пальто, рыжее байковое одеялко на плечах, заиндевелый шерстяной платок, а поверх гобеленовая, кулем, скатерть, из которой выглядывало сморщенное, как печеная картофелинка, такое родное, постаревшее лицо. И себя припомнил, неповоротливо, в длинном, до пят, отцовском пальто, бегущим за солдатами, которые уводили Вересова в сторону построек станции Ржевка. "Гребецкая, пятьдесят семь! - кричал он. - Квартира двадцать пять! Приходите!.."
Однако пора. Русов быстро прошел в душевую, включил холодную воду, вскричал, когда вода хлестнула по телу. Крепко растираясь махровым полотенцем, чувствуя, как тело наливается бодростью, он думал о том, что в океане никогда нельзя надеяться, что то или иное испытание последнее в рейсе, черта с два! Вот, к примеру, минует и это безобразие, ураган "Марина", и, конечно же, найдется "Коряк", найдется, а где-то впереди ожидают их новые сложности, а с ними и напряжение всех сил. Или это и является сутью любой морской работы - сплошное, бесконечное испытание твоих физических и моральных способностей? Наверняка и на его вахте, до которой осталось всего пяток минут, произойдет нечто такое, что все предыдущие сложности покажутся сущим пустячком. Хлопнет дверь рубки, с мрачным лицом войдет Бубин и положит на штурманский стол бумажонку, прочитав которую...
Резко зазвонил телефон. Так. Уже что-то произошло, коль звонят ему из рубки! Какие-то важные вести? О ком? О чем? Немного пригнувшись, Русов заглянул в зеркало, причесался. Ну и морда - лицо белое, с желтоватинкой у глаз... Опять требовательно и настойчиво загремел телефонный звонок, и, быстро одеваясь, Русов понял: звонил капитан, только он мог звонить ему повторно, после того, как Русов не поднял трубку. Так, где галстук? И как он оказался под койкой? Иду-иду!..
- Извини, что побеспокоил, - буркнул капитан, протягивая руку. Русов пожал плечами: о каком беспокойстве может идти речь? Работа есть работа. Капитан нахмурился. Действительно, что за чушь он несет? Кашлянул и, повысив голос, сказал: - Кажется, нам предстоят новые спасательные работы, Коля, черт бы побрал эту "Марину".
- Идем на поиск "Коряка"? - Голос у Русова со сна был хриплым, грубым.
- Нет, его ищут все суда Южной экспедиции. Тут другое: порт Ресифи обращается ко "всем-всем", кто находится в широтах острова Святого Павла, с просьбой обследовать остров. Они полагают, что члены погибшей бразильской яхты "Эль Бореаль" могли выбраться на этот островок...
- В общем-то, я такое предполагал. Выходит, что в этих широтах, капитан, "все-все" - это мы?
- Вот именно, курс-то наш лежит как раз мимо острова, и вокруг на несколько тысяч миль никого, кроме нас, нет. - Капитан направился в штурманскую, Русов последовал за ним, и оба склонились над столом, на котором лежала карта, вгляделись в маленькую, будто муха оставила свой следок, точечку. Это и был остров Святого Павла, или, как его называют бразильцы, Санта Пауло. Капитан взял циркуль, смерил расстояние от той точки, в которой находился "Пассат", до острова. Бросил циркуль: - Топать еще семьсот с лишним миль, да на некоторое изменение курса уйдет миль сто... В общем, трое суток хода.
- Ас управлением связались?
- Угу. И уже получили ответ за подписью Огуреева. "Действуйте на свое усмотрение". А как нам действовать, а?
- Ах, Огуреев, Огуреев! Осторожен, большим начальником будет, - усмехнулся Русов и, взяв линейку, прочертил новый курс, четкую линию к острову Святого Павла. Поглядел на капитана. Тот кивнул, а Русов сказал: - Лишь бы они выбрались с. рифов на остров, эти лихие мореплаватели. - Задумался: - Странно, как они могли наскочить на этот островишко? Скала посредине океана, ее при желании-то обнаружить трудно, а они трахнулись о нее?
- Коля, я ушел, - ослабшим голосом проговорил капитан. - Столько трагических событий, да наш еще разговор. Все так живо, страшно вспомнилось... Ну, спокойной вахты.
- Уж куда там. - Русов облокотился о стол, уставился в точечку на карте. - Странно все это, капитан, очень странно.
- Да, вот что еще. Получено известие о тех, кто спасся с танкера "Эльдорадо". Радиограмма на столе, под лоцией.
Да, странно все это, очень странно. Русов ходил взад-вперед по рубке, порой останавливался у лобовых окон и подолгу глядел в океан. Все так же громоздились волны, очертания их сгладились, и ветер уже не срывал с них пену, а лишь рябил воду, растягивал по волнам серебристые узоры, похожие на серебристую витиеватость клинка дамасской стали. Утихает "Марина", не угналась за нами, а за трое суток, что они потратят на переход к острову, и вообще все стихнет, ветер останется за кормой, будет светить солнце, но зыбь не уймется, мягкая и пологая в океане, она очень опасна возле берега, а тем более такого, каким является тот островок Санта Пауло... Так значит, о н и высадились? Ну да, они высадились на этот островок, лежащий вблизи курса, которым идет "Пассат" специально, чтобы...