Что свечка! Но это был огонь, жизнь. Потом Вересов добыл из кармана сухарь, сдул с него мусор и, подержав немного над огоньком, разломил на три части. "Зачем же? - сказала мама. - Вам самим надо". Вересов криво усмехнулся: "Вряд ли... ешьте". Склонившись над огоньком свечи, они медленно, наслаждаясь, жевали размякший сухарь, и лица их ловили слабое, но такое нужное сейчас тепло. Слизнув крошки с рукавицы, Вересов заглянул в мамино лицо и проговорил; "Там, на обочине, думал: все... И вдруг вы. И знаете, отчего-то вдруг очень захотелось жить! Понимаете, цель появилась. Уж если мне не суждено выжить, конечно, первый же солдат, с которым я повстречаюсь, пристрелит, то хоть вас-то спасу..." Они с мамой молчали, а Вересов продолжил: "Я кадровый военный, майор. Воевал в Испании, награжден. Работал на большой работе, но кто-то написал вверх, будто я завербован немцами еще в Испании, понимаете? - Он помолчал, тяжело вздохнул. - В августе мы рыли противотанковые рвы под Красным Селом, а тут танки вражеские прорвались... Кинулись мы кто куда. Одни навстречу танкам с криками, понимаете, радостными, другие - прочь. Человек десять нас вернулось в Ленинград, а там... Но что это вы?" Мама ахнула и махнула рукой вверх. Колька поднял глаза: на них смотрели желтые, будто восковые лица...
Нет, не заснуть, хоть стреляйся! И кто там все же ходит? Русов оделся и быстро поднялся в ходовую рубку.
- Десять баллов, чиф, порывами - до одиннадцати, - встревоженно сказал ему Жора Куликов и нервно рассмеялся: - Вот сука, угналась все ж за нами!
- Т-ссс... разве можно в такую минуту так говорить об урагане? - остановил его Русов. - А где капитан? Что он тут все бродил?
- Так вы ничего еще не знаете?
- А что я должен знать? Выкладывай.
- А то, что на траверсе мыса Агульяс затонул "Эльдорадо"!
- "Эльдорадо"?! А команда? Спаслись?
- Ничего пока не известно, затонул, и все. Но это еще не все новости: пропал из эфира "Коряк", а впереди, почти по нашему курсу, у острова Святого Павла, разбилась о рифы и погибла бразильская яхта "Эль Бореаль". Что с командой, тоже пока неизвестно. Бубин на постоянной связи.
- Ну и дела! "Коряк", "Эльдорадо"... Что же мне капитан-то ничего не сказал?
- Говорит: что волновать напрасно человека? Пускай перед вахтой спокойно поспит... Это уж я, болтун, не сдержался. - Жора легонько толкнул Русова в плечо. - Идите, Николай Владимирович, ведь у вас еще вся вахта впереди. Идите.
- Проклятая "Марина", что за ночь! - пробормотал Русов, постоял, раскачиваясь с пяток на носки, и зачем-то пошел в штурманскую, остановился возле стола, осмотрелся. - Ах, да... Ушел я...
Холодный сквозняк разгуливал по коридору, кажется, какой-то разгильдяй не закрыл дверь, ведущую на шлюпочную палубу. Он медленно шел по пустынному, ярко освещенному коридору, мягкая дорожка скрадывала звуки шагов, да и что шаги - надсадно выл ветер, дверь на ботдек действительно была раскрыта, тугой сырой ветер врывался в нее, и Русову вдруг показалось, что он видит ветер, его прозрачные, сырые воздушные волны, завихряющиеся в коридоре, кипящие в углах, бурно втекающие в помещения судна. Мотнув головой, Русов захлопнул дверь, прислонился к ней спиной...
Все смешалось в голове: лед Ладоги, легкие тени, скользящие в морозном свете луны, измученная, сипло дышащая мама, арестант, убежище, сложенное из трупов, в котором они втроем грелись от зыбкого огонька свечки, "Эльдорадо", "Коряк", механик, которому доктор лечил глаз, Анка, врачишка с "Коряка", о которой доктор продудел ему все уши... Бразильская яхта, налетевшая на рифы острова Святого Павла. И как ее туда занесло?..
Он повернул назад, прошел мимо машинного отделения и сквозь грохот двигателя и рев урагана услышал голоса, доносящиеся, кажется, из самого чрева танкера: "А я тебе говорю, шуруп ты неповоротливый, добавь еще масла, добавь!" Кажется, это Володин с кем-то из мотористов беседует... "А я вам говорю, масло налито до мерной черты, понимаете? До мерной!" - "А я тебе говорю: я эту двигушку знаю лучше тебя, шуруп ты... Ей, этой двигушке, масла всегда надо чуть более нормы. Долей, говорю!"
Масло. Двигушка... А где-то гибнут люди, карабкаются на риф, бултыхаются, захлебываются... Русов медленно шел мимо кают. Спят моряки. Храпят... "Лезь, Лысый, под стол, лезь!" - донесся чей-то визгливый от радости голос из-за двери каюты, в которой жили мотористы. "Хрюкай, Лысый, хрюкай, гад плешивый". - "Хр-рр! Хррр!" - прохрюкал моторист Семенов, а это наверняка был он, молодой, но совершенно лысый парень. Резвятся! Русов схватился за ручку: резвятся, когда!.. И отпустил ручку, подавил в себе вдруг вспыхнувшую злость на парней - никто ведь еще ничего не знает. И он быстро пошел по коридору, он шел, как пьяный, хватался за леера, упирался то правой, то левой рукой о переборки - танкер резко кренился то на один, то на другой борт.
- О н и высаживаются! - раздался вдруг за его спиной отчаянный крик. Русов резко обернулся: прямо на него, выставив вперед руки, бежал Юрик. - Старпом, это вы! О н и высаживаются!
- Стой! - Русов схватил его, попытался удержать, но Юрик вырвался, добежал до поворота коридора, вжался в угол и сполз спиной по переборке. Глаза его были вытаращены, лоб поблескивал от пота. Русов подошел к нему, положил ему руку на голову, и Юрик вдруг прижался к его ногам лицом, его била дрожь.
- Юрик, да что с тобой? Кто высаживается?
- О н и! Специальный отряд с Большой Короны... Я только что разговаривал с Великим Командором: они направлены за мной!
- Юрик, пойдем. Слышишь, какая непогода? Кто сейчас может высадиться? - Русов поднял Юрика, повел его к каюте, похлопал по плечу: - Ну же, возьми себя в руки.
- Николай Владимирович! Никого не пускайте на танкер, слышите?! Никого! Это могут быть они! И спрячьте меня куда-нибудь, слышите? Они - за мной, но я не хочу возвращаться т у д а, слышите? Не хочу, я остаюсь с вами, с Танюшкой... Спрячьте же меня!
- Хорошо, Юрик, хорошо, зачем тебе расставаться с нами, с Танюшкой? Вот и твоя каюта.
- Каюта? Нет-нет, я затаюсь в прачечной, там они меня не найдут. А вы меня заприте на ключ. Хотя нет, я сам закроюсь изнутри.
- Ну хорошо, Юрик, идем. Бери матрац да одеяло и идем в прачечную. И не бойся. Никому мы тебя не отдадим, никому.
Он помог Роеву перетащить в прачечную матрац, одеяло и подушку. Юрик заперся. А он с чувством какой-то неприязни к своим товарищам по рейсу - спят, храпят, хрюкают под столом!.. - понимая, что зря он злится на них, и все же злясь, совершил вновь путь по коридору мимо длинного ряда дверей, равнодушных к тому, что где-то в кипящей соленой воде тонули люди. Вошел в свою каюту. Что за ночь! Ветер все так же буйствовал, вспенивал воду, срывал с гребней волн пену и свивал из нее легкие, подвижные смерчики, будто пляшущие возле бортов танкера. Присмотреться, пофантазировать, так и представишь себе, что это не смерчики, нет, а чьи-то фигуры, то ли лыжники, стремительно несущиеся по ледяным холмам, то ли девушки с созвездия Северная Корона, танцующие в волнах и зовущие тебя принять участие в этом дьявольском хороводе.
Телефон зазвонил. Русов сорвал трубку.
- Думаю, что еще не спите, - послышался голос Жоры. - Новые вести, старпом. Плохая проводимость эфира, но Бубин все же достучался до Кейптауна. Слышите меня?
- Слышу, слышу, говори.
- Спасательное судно "Голиаф", посланное из Кейптауна в район гибели "Эльдорадо", подняло из воды троих.
- Троих? И все? Кого же именно?
- Да и в Кейптауне пока не знают. А в районе, где пропал "Коряк", одиннадцать баллов, чиф, молчит пока "Коряк", ищут его все суда экспедиции. Однако отдыхайте, больше звонить не буду.
Русов вернулся к иллюминатору, постоял немного, вглядываясь в толчею волн, а потом устроился на диване. Дергалось прихваченное к палубе цепочкой кресло, позвякивали кольца тяжелой занавески у койки, она то собиралась складками, открывая койку, то сама собой задергивалась.
Трое с "Эльдорадо"... Кто же спасся? "Коряк"... Что же у них там стряслось?.. Трое на льду Ладоги... Покинув свое временное страшное убежище, они продолжили путь... "Они высадились!" Уж не бразильская ли яхта "Эль Бореаль" - "Северная Корона" и есть они? Высадились, да неудачно, разбились о рифы острова Святого Павла...
Разбились... А они: он, мама и их новый странный знакомый из тюрьмы - продолжили путь. Сколько они так шли? Как не погибли в ту ночь? Перед самым рассветом они увидели смутный рубчик леса и огни костров. Люди показались. Вдвоем, втроем, поодиночке брели с озера к кострам и к низким серым строениям Ржевки те из ленинградцев, кто повернул назад, поняв; что вряд ли можно в такой мороз преодолеть ледяную ширь Ладожского озера. Люди шли к кострам, шли из последних сил, уже веря в свое спасение. Да вот и палатки. Грузовики, цепочкой съезжающие на лед с берега. Солдаты. "Стой! Эй ты, в бушлате, ходь сюда, - окликнул их боец, греющийся у костра. Скинув рукавицу, он шумно сморкнулся и, заглянув в палатку, позвал: - Лейтенант, эвон еще один из "Крестов" тащится". Полог палатки шевельнулся, и из нее выбрался одетый в меховой полушубок и затянутый ремнями портупеи лейтенант. "Ко мне! - приказал он. - Быстро. Сбежал? От нас не сбежишь!" Вересов бросил веревку саней и, вздохнув, сказал: "Ну вот и все, Коля. Живите, а я..."