- Тогда знай, кюряган, если мы не вернемся к Кудеяр-бею через три дня, он повесит тебя на первой попавшейся березе!
- На березе? Это хорошо. Все?
- Все покамест.
- Покамест не будет. Если есть, что сказать еще, говори сейчас. Или проси.
- Я прошу Аллаха, чтоб он дал тебе мучительную смерть! - заявил Ачи-Ходжа. - Ты нарушил закон гостеприимства!
- Урусы говорят: "Незваный гость хуже татарина". То есть хуже нас с тобой, - рассмеялся хан. - Даже нас хуже, понял? Как ты смел явиться передо мной?! Ты, убийца самого Султана Дешт-и Кыпчака, Светоносного Али-ан-Насира?!
- На то была воля беклербека Мамая.
- Он не судья Потомку Потрясателя Вселенной. Он раб его!
- Кто ведает, чьей рукой карает Аллах врагов Высочайшей Орды?
- Я ведаю! - повысил голос Араб-Шах. - Моей рукой он покарает тебя. Береза, говоришь? Это хорошо! Очень хорошо. Эй, нукеры! Повесьте его на березе за ноги! - Он кивком указал на Ачи-Ходжу.
- Пусть отпустят мои руки, - глухо проговорил тот. - Я должен помолиться перед смертью.
- Развяжите его! - приказал хан. - Пусть помолится.
Воины живо выполнили этот приказ.
Ачи-Ходжа потер запястья, поморщился, достал из-за пазухи янтарные четки...
Араб-Шах чутьем воина угадал в неторопливых движениях старика грозную опасность. Он кошкой прыгнул вперед и вырвал желтые камешки из рук коварного посла. Тот ощерился, словно волк, загнанный в западню, но не успел и шевельнуться, как Марулла скрутил ему руки.
Хан внимательно оглядел каждый обломок янтаря. В одном просвечивала пружинка и тонкая игла.
- Так вот чем ты жалишь, скорпион Мамая?! Теперь сам испытай свое жало! Держи! - Он направил острие иглы прямо в лицо старика и надавил чуть заметный выступ.
Игла впилась в щеку Ачи-Ходжи, тот дернулся и рухнул головой вперед. Могучий сотник Марулла отпустил его руки и отшатнулся.
- Не бойся, пехлеван. Скорпион подох от собственного яда. Теперь он уже никого не ужалит. - Араб-Шах спокойно уселся на свое место и удивленно указал пальцем на спутников Ачи-Ходжи: - А почему эти двое еще не на березе?
- Подожди, о Великий Хан! - в ужасе возопил козлобородый. - Прости, мы не виноваты в делах этого скорпиона, пусть Азраил унесет его в свое царство огня и мучений! Я должен сказать тебе Тайное!
- Хватит тайн. Эй, нукеры, поторопитесь...
Не было здесь ни одного мурзы, и некому было заступиться за обреченных. Казнь мог бы остановить Сагадей-нойон, но он с тысячей батыров сторожил броды перед войском Кудеяр-бея. А когда о расправе узнал Аляутдин и примчался к хану, спасать уже было некого: мурзы Мамаевы висели на деревьях.
- А-а, мухтасиб, - несколько смущенно встретил его Араб-Шах. - Мне нужно сказать тебе кое-что.
- Я у стремени твоего, о Поражающий, - только и смог вымолвить Аляутдин, ибо о помиловании послов говорить было поздно.
- Вот что, мухтасиб, - глянул ему в глаза непреклонный отпрыск Джучиева рода. - Езжай к Кудеяр-бею.
Аляутдин в ужасе попятился.
- Не бойся. Он ведь твой друг. Ничего он с тобой не сделает. Скажешь ему: я согласен. Пусть присоединяется ко мне в походе на Уру-сию. Вот читай. - Араб-Шах протянул караче крохотный рулончик кожи.
Аляутдин взял его, развернул, быстро пробежал глазами по тексту и недоуменно уставился на хана.
- У козлобородого старика из-за пазухи выпал, - пояснил тот. - Это когда его уже на березу вздернули. Оказывается, он тайный посланник Кудеяр-бея был и враг шакала Мамая. Жалко, не знал...
Мухтасиб с ужасом смотрел на своего нового повелителя...
- Да-да, - печально покачал головой Араб-Шах. - Ты прикажи похоронить козлобородого, как же его звали?.. А, Марат-мурза! Ты прикажи похоронить его с почестями. А родственникам отвезешь пять тысяч динаров, пусть простят меня.
Глава шестнадцатая
Река Веселая
Проведав, что при их приближении татары поспешно отступили, нижегородцы, суздальцы, москвичи и ярославцы возгордились. Спало напряжение перед, казалось бы, неминуемой сечей, и теперь все увереннее раздавались такие разухабистые возгласы:
- Да мы того Арапшу в пыль сотрем!
- Самого Хасанку-эмира не испужались, а энтого...
- Где он, тот Арапша? Догони теперича!
- Не надобно бы так шутковать, - опасались другие. - Татаровья сильны и коварны. Не накликать бы беды...
Таким отвечали:
- Под Булгар-градом их поболе было, да и мы ступали по чуждой земле. А тут почитай што Русь. Пущай только сунутся!
Княжич Иван Дмитриевич Нижегородский думал так же. Вместе с этими ратниками он сражался против татар под стенами Булгара ал-Махрусы. Тогда враг, разбитый наголову в трех сражениях, вынужден был откупиться двадцатью пятью пудами серебра!
Молодой воевода заранее утвердил себя в мыслях победителем Араб-Шаха, о котором доселе никогда не слыхал и уж совсем ничего не знал о нем как о полководце...
Не было сегодня во главе русской рати осторожного и удачливого в битвах организатора победы под Булгаром ал-Махрусой - великого князя Московского и Владимирского Дмитрия Ивановича. Не было здесь и отца княжича Ивана - великого князя Нижегородско-Суздальского Дмитрия Константиновича. Отец не был выдающимся военачальником, но дело ратное знал и ни за что не позволил бы расслабиться войску в походе.
Не было здесь и дяди княжича Ивана - искусного и смелого полководца, князя Городецкого Бориса Константиновича.
Правителей русских земель в Москву позвала весть о кончине их общего врага - великого князя Литовского Ольгерда Гедеминовича. В Литве назревала свара, и, чем она могла откликнуться на Руси, можно было только предполагать.
Борис Городецкий обиделся, что не его оставили старшим в войске, и, гневный, отъехал в свою отчину .
Советником княжичу Ивану правители Московский и Нижегородский поставили Суздальского князя Симеона Михайловича. Воевода он был опытный, но стар уже. И еще по одной причине все войско в единоначалие старику не отдали: князем он был подколенным и Дмитрий Константинович опасался, как бы и он, подобно брату Борису Городецкому, не вознамерился посягнуть на великокняжеский стол. А посему Симеон ко всему происходящему был равнодушен.. .
Иван же, хоть и молод был, успел приобрести славу лихого воеводы, смелого и... бесшабашного. Он отличился в нескольких битвах, а особенно в последней - при Булгаре ал-Махрусе. Княжич командовал там пешим полком тяжеловооруженных ратников. Ордынцы, чтобы еще и напугать руссов, пустили на них кавалерию на верблюдах. Иван встретил необычных наездников и сумел первым же ударом опрокинуть их. Около крепости, на краю рва, образовалась свалка. Татары с большим трудом отстояли ворота столицы улуса Булгар. Несколько сот диковинных всадников попало в плен.
Великий князь Московский и Владимирский перед строем всех русских полков под могучее "ура!" обнял героя битвы и одарил его собственным мечом.
И теперь, волею случая став во главе восьмитысячной тяжеловооруженной рати, княжич Иван очень возгордился.
Руссы сделали привал в излучине реки у пределов Мордовской земли. А в воскресенье, 2 августа 1377 года, впервые за шесть дней похода ратники сняли с себя тяжелые брони, ибо о татарах ничего не было слышно: знали только, что Араб-Шах очень далеко.
- Татарву на сей раз на Русь мы не пустим! - уверенно вещал новоявленный полководец своим сподвижникам, хлебнув добрую порцию крепкой медовухи.
- Конешно, княже, а как же иначе, - беспечно отвечали те...
Питие с утра началось под руководством самого старшего по возрасту "дяди" Симеона. Тот уже спал у стенки шатра, не сумев одолеть молодых в застольном поединке.
- Васька! - Княжич строго глянул на ближайшего своего помощника и приятеля, боярыча Василия Соломатина. - Што там твои доглядчики бают?
- Да все хорошо. Арапша, как прознал про нашу силу, так сразу драпанул аж до Северского Донца. Захочешь - не догонишь. Эт-то и князь тутошный Пи-иняска глаголет.
- А где он?
- Да тут где-тось.
- Позови. С-сам желаю про то у-у-у него проведать.
- Эй, Гаврила, н-найди мордвина! - приказал Васька начальнику сторожевого полка.
- Счас, - еле поднялся хмельной Гаврила. - Счас я. - Он, шатаясь, выбрался из шатра.
Вокруг, сколько глазу разглядеть, делом мирным занимались руссы: кто в реке купался, кто неводом рыбу ловил. Другие чинили обувь, лапти плели. На кострах дичина пеклась, паром окутались артельные котлы. Солнце ярило нещадно. Многие лежали вповалку. Оружие и брони их в телегах свалены, щиты грудами возвышались то тут, то там. А между костров и шалашей разъезжали мордовские мужики, подгоняя хворостинами впряженных в волокуши вислозадых кобыл. На каждой волокуше покачивалась бочка с мутной брагой. Шел торг и обмен. Весело было...
- Чего тебе, воевода? - раздалось рядом с Гаврилой.
- А-а... где тута... энтот мордвин... Пи-пи-няска, а?
- Тут я, Гаврила, - возник, словно черт на погосте, князек мордовский. Улыбка растянула его лягушачьи губы, во рту - половина гнилых зубов.
- Ну и образина, - сплюнул воевода. - И-иди, к-князь Иван кличет.