Что-то темное, длинное, гибкое мелькнуло в воздухе и змеей обвило шею женщины. Это была шкурка чернобурой лисицы, легкая как шелковый платочек. Великолепный серебряно-черный, с седым хребтом зверь действительно играл и переливался как черный бриллиант.
- Она как живая, - задумчиво сказала Аленушка, поглаживая ласкающийся мех.
- О, да! - оживленно откликнулся траппер. - У пушнины есть своя какая-то таинственная, как и у жемчуга, жизнь. Знаете, что мы звероловы заметили? Если шкурку обернуть прямо вокруг голого тела, то она не только лучше сохраняется, но даже приобретает новый блеск. Не странно ли?
- Очень, - рассеянно ответила она. И не снимая с плеч шкурки, подошла к диванчику и опустилась на него. Ноги ее почти касались морды Хрипуна.
- Садитесь. Вот сюда, - указала она на место рядом с собой.
Он сел. Диванчик был так мал, что до него доносился смутный аромат ее волос.
- Ну, о чем будем говорить, Филипп Федоро… Разрешите называть вас по-старому - просто Филиппом?
- Пожалуйста! - обрадованно ответил он. - Это мне очень приятно.
- Ну, а коли так, называйте и вы меня попрежнему Аленушкой. Так о чем же будем говорить? Семнадцать лет не виделись, встретились, и говорить не о чем? Хотите столичные новости? Хотя я и сама давно уже оттуда. Был у нас Александр Дюма-отец. Настоящий парижанин!.. Апраксин рынок сгорел, как раз в Духов день. Говорят, подожгли нигилисты. Чернышевский в связи с этим посажен в тюрьму.
- Какая нелепица! - возмущенно ударил он себя, по колену. - У вас там все с ума посходили. Посадить Чернышевского в тюрьму за поджог! Да что у них голов нет?
- А вы уверены в невиновности Чернышевского? - удивленно раскрыла она глаза. И вдруг лукаво погрозила пальцем: -
Ах, да, я ведь и забыла, что вы тоже нигилист. Ну, эта тема неинтересная, давайте лучше о другом. В русской опере идут сейчас: "Трубадур", "Жидовка", в итальянской - "Осада Генте", "Гвельфы и гибеллины". Поют: Тамберлик, Кальцолари. В балете идут: "Война женщин", "Сатанилла"…
Она перевела торопливо дух и снова заговорила:
- Ну, что же еще новенького?.. Вспомнила! Лиф со шнипом больше не носят, цветные и полосатые чулки тоже. Шляпы различные, но больше всего шляпы-мушкетер. Это в честь приезда Дюма.
""Трубадур"… Кальцолари… лиф со шнипом… шляпы-мушкетер… - вихрем осенних листьев неслось в его голове. - И для этого я семнадцать лет томился по встрече с ней? Для лифа со шнипом… лифа со шнипом?.."
- А вот новости и дня вас, - положила она ладонь на его рукав.
Он радостно встрепенулся.
- Мужчины теперь носят не тугие атласные воротники, а отложные и к ним тонкие узкие галстучки, Лично мне очень нравится. Панталоны узкие со штрипками давно все бросили носить, даже консисторские чиновники. Теперь носят очень широкие панталоны и… - Она остановилась, взглянула на его берендееву бороду, мокассины и вдруг, словно в ужасе, закрыла ладонями лицо. - Боже, и какую же чепуху я несу! Что вы обо мне подумаете? Я ведь знаю, что вы любите только умных женщин, вроде нигилисток со стриженными волосами и в очках, которые безобразят свою наружность ради вывески своих убеждений. Угадала я?
- Не совсем, - улыбнулся он.
- А может быть вам нравятся местные новоархангельские дамы, такие… обнатуренные? Боже, вспомнила! Мне говорили, что вы отчаянный сердцеед и что ваша последняя избранница - маленькая индианочка, дитя натуры? Ее зовут Летящая Куропаточка или может быть Сидящая Наседка, кажется так? А правда ли, что вы даже сюда в Новоархангельск ее с собой привезли?
Но заметив его недовольное и одновременно растерянное лицо, она спохватилась.
- Впрочем довольно глупостей. Рассказывайте лучше, что за страна ваша Аляска? Много в ней зверей?
- Очень! Начиная белыми медведями и кончая блохами.
- Ага! Вы еще не разучились острить. А северное сияние будет?
- Заказано, - серьезно ответил он, насмешливо блестя глазами.
- А правда ли, что здешние дамы водят на цепочке во время прогулок вместо собак белых медведей?
- Не хотелось бы мне разбивать вашу романтическую фантазию, но, увы, этого нет, - с притворной грустью ответил он. - А затем вот что: давайте о вас лично поговорим. Вы, конечно, замужем?
Ее лицо потемнело. А когда она ответила, в голосе уже не слышно было недавних беспечных ноток.
- Мой муж умер три года назад, оставив меня почти нищей. Все его громадное якобы состояние в действительности оказалось кучей долгов. Я уехала к родным в Иркутск, а оттуда с братом в Петропавловск. Из Петропавловска же на американской шхуне примчалась сюда. Вот и все. Довольны? Нет, коли на то дело пошло, давайте лучше о вас поговорим. Знаете ли вы, что большинство петрашевцев помилованы государем и даже с возвращением всех прав состояния? Достоевский например уже вернулся в Петербург. Он живет на Ямской. Следовательно и вы можете вернуться снова в Россию.
Погорелко отшатнулся, словно получил удар по темени. Голубые его глаза потемнели. Он встал, прошелся по комнате и, подойдя снова к дивану, наклонился над ней:
- Значит мы оба свободны?
- Да.
- А это не радует вас, Аленушка? Скажите, не радует? - Слова его были насыщены откровенной, не знающей пределов страстью. - И неужели мы теперь разойдемся, после того как… Семнадцать лет… И каких лет!.. Но ведь мы еще не старики. Разве не можем мы начать жизнь снова?
Она ответила тихим и спокойным голосом женщины, чуждой кокетства:
- Если и вы этого хотите - да. Я согласна.
Оба долго молчали. Слышно было, как Хрипун громко, словно палкой бьет по по полу хвостом.
- Говорят, что вы, - робко, еле слышно заговорила она, - что вы очень богаты?
- Не-ет, - протянул он удивленно. - Я не нищий, правда, но…
- Я знаю, что у вас сейчас при себе умопомрачительное количество золота, - уже твердо и резко сказала она. - Вы нашли здесь золотую жилу.
Он опять отшатнулся, как и тогда, когда услышал, что ему можно вернуться в Россию.
IX. Ложное солнце
Траппер снова сел на диван и взял ее руку без грубости, но с такой силой, что она поморщилась от боли.
- От кого вы слышали об этом золоте?
Она высвободила руку и ответила с вызовом, под которым скрывалось смущение:
- Не все ли вам равно? А вот попробуйте отрицать это!
- На эту тему мы поговорим после. А сейчас я требую ответа: кто сказал вам о золоте?
Она, молча, оскорбленно вздернула плечи. Затем вытащила из кармана платья жестяную коробочку, наполненную плоскими английскими сигаретами и закурила, пустив через нос две тонкие струйки пряного дыма. Он смотрел на нее с удивлением. Курящие женщины были тогда редки. Коробка эта показалась ему почему-то странно знакомой. Где он видел точно такую же, ярко красную, с золотым ярлыком? И вдруг вспомнил: в руках маркиза дю-Монтебэлло.
Траппер порывисто встал.
- Я знаю, кто нагудел вам в уши эту глупость о золоте. Маркиз Луи Шапрон-дю-Монтебэлло! Теперь вот вы попробуйте отрицать это!
Она ответила просто и спокойно:
- Да, он. Дня три назад он как о курьезе рассказал мне о траппере, привезшем в Новоархангельск целый воз золота. Но маркиз не называл фамилии траппера, вскользь описав лишь его наружность. А я, взглянув на вас, сразу решила, что вы и есть этот Крез. Вот как было дело. Что же тут страшного? Почему это вас так взволновало?
Но траппер, не слыша ее, словно озаренный какой-то внезапной мыслью, воскликнул:
- Постойте, постойте! Вы говорили, что приехали из Петропавловска на американской шхуне. Вы ехали вместе с маркизом, да?
- Да, если это вас почему-то интересует.
- И шхуна эта называлась "Белый Медведь"? А шкипер, он же владелец ее, носит фамилию Пинк. Да?
- Нет шхуна называлась не "Белый Медведь". Я не знаю, как она называлась. А фамилией шкипера я вообще не интересовалась. Но что это за допрос? Вы с ума сошли?
Погорелко сел на ручку дивана, на достаточном расстоянии от нее.
- Аленушка, вам нравится маркиз, не правда ли? - со страданием в голосе спросил он. - Но скажите мне, какие отношения у вас с дю-Монтебэлло, этим типом, трепавшимся по всем притонам мира?
Она отодвинулась насколько позволял диван. По лицу ее прошло что-то враждебное.
- Мне не нравится, что вы третируете маркиза, - сказала она, гладя Хрипуна по спине, где виднелась основательная плешинка, след зубов волка.
- Пошел вон, мерзавец! - взвился вдруг Погорелко, топая ногами. - Убирайся отсюда, скотина!
Хрипун испуганно поджал хвост и вылетел из комнаты, грудью раскрыв дверь.
- Зачем вы выгнали его? - спросила с удивлением Аленушка.
Траппер захлопнул дверь за собакой и, стоя у порога, заговорил, не отвечая на ее вопрос:
- Маркиз очень красив, у него такие манеры, что я в его присутствии чувствую себя ломовым извозчиком. Но он мошенник.
- Может быть, - холодно ответила она. - Меня это не интересует. Давайте поговорим о вашем золоте.
- Оно не мое! - резко бросил Погорелко.
Аленушка рассмеялась. Смех ее, горловой и наигранный, звучал фальшиво, словно в горле у нее просыпались стекляшки.
- Вы здесь болтали о счастье, о нашем счастье, - подчеркнула она. - Но разве можно быть счастливым без гроша в кармане? Смотрите на жизнь трезвее. Взгляните хотя на эту комнату. Большего у меня нет. Могу я жить в такой обстановке? Хватит ли у вас духа и совести предложить мне жизнь в таких условиях?