Пылесос. Однажды в качестве подарка ко дню Победы они предложили маме пылесос. Пылесос так пылесос, спасибо. Через год они позвонили с уточнением, проживает ли такая-то по этому адресу и нужен ли ей по-прежнему пылесос? Не помешает – на даче пригодится. И позже звонили: не нужен ли пылесос к Новому году и затем – к женскому дню 8 марта? А в этом году они высказались определеннее: "Через недельку-другую ждите комиссию". Оказывается, ответственным работникам надо убедиться в том, что мама действительно нуждается в пылесосе больше, чем кто-либо иной. "Если у вас, например, есть новая мебель, – сказали они, – то это означает, что вы сами в состоянии купить себе этот пылесос!"
Пиджак. Недавно в поэтическом клубе некий крепко поддатый незнакомец посоветовал мне сменить пиджак, потому что такие, как мой, пиджаки продавались в 96-м году на Черкизовском рынке. Иными словами, мой пиджак – полный отстой! А ведь я только что здесь, на сцене этого клуба закончил читать свои стихи по случаю своего же авторского вечера. И тут – такое язвительное замечание! Наверняка оно испортило бы мне настроение, если б я, бывало, не носил иные пиджаки, получше. Например, английский вельветовый пиджак тёмно-болотного цвета в крупный рубчик. Когда в 89-м году мы (группа поэтов "Альманах") возвращались из Лондона в Москву, наш переводчик Ричард Мак Кейн (а он хромал) подарил каждому мешочек с разными вещичками из своего обихода. Нам объяснили, что это у них принято – дарить такое при расставании.
Мои друзья, втайне от Ричарда, этими подарками пренебрегли. Что они, нищие что ли (что так и было) – носить обноски? И – из суеверных соображений: чужая вещь имеет свою – чужую! – историю, и, неизвестно – какую (что справедливо). Мне достался немного потертый вельветовый пиджак темно-болотного цвета в крупный рубчик, каковой я и носил до тех пор, пока он окончательно не истерся. В нём я пережил и путч, и штурм, и всеобщую нехватку всего основного. Много позже из разговора с Ричардом выяснилось, что этот пиджак – особый. Однажды в нём он из-за каких-то своих английских неприятностей выбросился из окна, но, благодаря пиджаку, спланировал вниз таким образом, что всего лишь сломал ногу. "Это был очень счастливый пиджак! – сказал Ричард, – а ты как думаешь?" Я с ним согласился не раздумывая.
Список вещей, предметов моего повествования, можно продолжать до бесконечности. Что я и делаю.
Двустволка. Стволы и курки – никелированные, стреляет пистонами. Ее подарил мне мой дядя, военный лётчик. Вещь – желанная и престижная, не хуже водяного пистолета. Помню, когда я постреливал из нее на Неглинном бульваре, ко мне на лавочку присел негр. Я сразу же отодвинул двустволку в сторону, мол, не моя, а потом поднялся и ушел, действительно, напрочь про нее позабыв. Наваждение основывалось на том, что "все негры борются за мир во всем мире, а я тут – с оружием, как какой-нибудь поработитель!" Вспомнив о пропаже, вернулся к лавочке – ни двустволки, ни негра. До сих пор обидно. А ведь первоначально дядя Юра предполагал подарить мне мелкокалиберную винтовку. Она тут же, на Неглинке и продавалась – в "Охотнике". Мама отговорила: "Юра, ты сошел с ума!"
Лампа дневного света. Ее мне подарили на юбилей. С тех пор она в течение 14 лет исправно светит и не тускнеет, что замечательно лично для меня, но безынтересно для настоящего повествования. Другое дело – никчемная хреновина.
Как-то плавая в водах Средиземного моря у турецкого берега, я столкнулся с некоей длиной в полтора метра и похожей на кишку хреновиной розового цвета, предположительно из пенопласта. По своему назначению она находилась в одном ряду с надувными акулами и дельфинами.
Не знаю, что тогда на меня нашло, но я привез этот подарок судьбы в Москву, немало потрудившись над его упаковкой: хреновина упорно не складывалась так, как мне было надо, и даже взбрыкивала, как живая. Тогда в моём доме бушевал ремонт. В этой стихии погиб дедушкин буфет в стиле купеческий ампир, папина румынская стенка, моя коллекция марок в трех альбомах для рисования и все мягкие дочкины игрушки. Кое-что из перечисленного – по ошибке, с мусором на вынос. А вот бестолковая хреновина с турецкого берега уцелела, хоть и болталась в разных местах квартиры под ногами у мастеров. "Если она не нужна, то мы её выкинем!" – сказали мастера и, завязав хреновину узлом, временно забросили её на шкаф. Сейчас этого шкафа уже нет, а хреновина существует до сих пор, прижатая моей кухонной дверью.
КИТОВЫЙ УС
Всю жизнь валялся, пылился – отпиленный кусок дугообразной лопасти с бахромой. Роговая ткань. Гравировки не поддается, крошится, захламляет балкон. Во время остекления ус был выкинут. И – навсегда забыт, если б не вдруг возникший вопрос:
– А откуда он взялся?
Недавно увидел по телевидению передачу про Антарктиду. Был поражен догадкой:
– Из Одессы! Где я бывал в детстве.
И где базировалась китобойная флотилия "Слава" – говорят, доставшаяся нам по репарации после разгрома Германии.
Непростая история, причудливая география.
Безжалостное остекление.
В ПУТИ
Не всякая очевидная правда является уместной, а, следовательно, – безусловной правдой, потому что это условие существует – уместность.
Попробуйте, остановить любого прохожего и сообщить ему какую угодно бесспорную правду. Например:
"Кит – животное, а не рыба!" Или – остановить смеющихся прохожих со словами: "Увы, господа, как бы вы ни были веселы, всё равно найдется какой-нибудь гад, который испортит вам настроение!" И даже, если вы сообщите прохожему что-то для него очевидно полезное: "Курить вредно!" или дружески приободряющее: "Вы продвигаетесь в верном направлении!" – всё равно прохожий воспримет эту правду исключительно как помеху на его пути. Ибо называется этот путь – прайвиси, в смысле – не твоё дело, то есть – его частное дело. Во что невозможно поверить, когда прохожих вокруг – целая армия!
ЭХ!
Интересно, что случайные прохожие, общаясь друг с другом, как правило, в строго информационном поле ("сколько времени?" или "как пройти на Газгольдерную улицу"), могут вдруг высказаться не к месту художественно.
Однажды, когда я спросил: "Который час?", прохожий ответил: "Твой!" А в незнакомой мне Сызрани, где я поинтересовался насчет ближайшей пивной, мне сказали: "Там же!" Еще случай. Проходил я мимо женщины, стоящей возле картонного ящика с надписью "Самсунг". Женщина мне сказала: "Эх, зря ты в другую сторону идешь! А то бы по пути мне коробочку донес!"
Эх! Всё бы ничего, если б не ящик!
ЗАЧЕМ?
Прощаемся в передней. Объятья, поцелуи в щеку. Зачем? Скоро же увидимся – снова расцелуемся. Зачем? Вот, если бы мы, расставаясь, вдруг надавали друг друга по щекам – тогда, при встрече, наши поцелуи были бы искренними. А так – пустая формальность. Бездушная.
КУПЛЮ ВОЛОСЫ ДОРОЖЕ ВСЕХ
Читаю объявление на стене нашего дома: "Куплю волосы дороже всех" и чувствую в этих словах некую недосказанность. Какую? Задумавшись в очередной раз, я вдруг понял: слова "Куплю волосы" адресуются широкой публике, но затем их интонация резко меняется на проникновенно личную: "Дороже всех… для меня – только ты!"
Именно так и звучат слова бессмертной души, обращенные к каждому, кто желает в повседневности расслышать её голос.
ЗАРЯДКА
Есть такая здравоохранительная практика: сразу после пробуждения не вскакивать спешно с кровати, но, лежа (ноги вытянуты, руки по швам), повернуть голову в сторону до упора и там – зафиксировать взгляд, а затем – в другую сторону до упора и там – зафиксировать взгляд. Это – в горизонтальной плоскости. Потом так же – в вертикальной: головой вверх и вниз, фиксируя взгляд.
Получается – Роза ветров: с Запада на Восток – от Кронштадта до Владивостока. И по вертикали: от северных морей до южных гор. Много раз.
Вот так ежеутренне я утверждаю себя в пространстве – с помощью восстановленных координат, утраченных во сне.
Похоже на крестное знамение, но – одной головой.
ПЛОЩАДЬ В ТРЕТЬЯКОВКЕ
Площадь картины Иванова "Явления Христа народу" в Третьяковке равняется жилой площади трехкомнатной квартиры без лоджии и подсобных помещений (6 на 8) А ее значительно меньшая копия, находящаяся в Русском музее в Питере, равняется площади кухни в двухкомнатной квартире (2 на 4). Теперь о литературе. Гоголь сравнивал Русь с тройкой (коренник и две пристяжных), Блок – со своей женой, а Гончаров – с "Великой бабушкой" – в последних словах своего "Обрыва". Далее: Чернышевский – простая змея, а Добролюбов – очковая. Кто так сказал? Тургенев!
Если ученик в своем ответе сумеет вставить эти знания, то любой учитель поймет, что отвечал он не по шпаргалке, а на основе своего личного опыта и интереса.
Если ученику покажется, что указанные знания не соответствуют заданному вопросу и в нужный ответ они никак не вставляются, он должен сам задать вопрос – учителю: "А почему вы смотрите на меня, как Николай Александрович на Ивана Сергеевича?" – "Это как?" – не поймет учитель. Вот тут пусть ученик и вставляет.
ЭСТЕТИКА В СИЛЕ
Из-за неумения рисовать портреты он не прошел в Академию художеств. Пейзажи посмотрели – ничего, сойдут. Другое дело – портреты. Портреты – дрянь. Так что, идите в политику, молодой человек. Позже он скажет: "Наша революция не победит, пока мы не дегуманизируем людей". Вот оно – художество в политике: в отместку за свое неумение рисовать людей – дегуманизировать их. Стереть их личность. "Сотри, – говорит, – случайные черты – и ты увидишь – мир прекрасен!"
Бывало, очарованные сами стирались.