– Договорились, – легко согласился Панкратов, хотя всем было ясно, что и без денег стал бы снимать, никуда бы не делся. Через полчаса они уже снова брели через подлесок. Вот и хорошо утоптанный пятачок, откуда Максим с Проскуриным наблюдали за погрузкой. Панкратов посмотрел в сторону завода.
– Здесь что, наркотики изготавливают? Проскурин удостоил фотографа мимолетным неприязненным взглядом и буркнул:
– Мастер, тебе же сказали: за работу заплатим. Остальное – не твоего ума дело. Обойдись без лишних вопросов. Щелкай давай. Вон те вагончики видишь? И постарайся почетче снять, чтобы номера видны были. Панкратов быстро глянул на Проскурина, затем перевел взгляд на Максима, который, казалось, даже не заметил их короткой перебранки, и склонился над камерой. Через секунду фотоаппарат уже щелкал вовсю. Максим автоматически отметил, что вместо десяти вагонов закрытыми стоят уже семнадцать.
– Шустро, – вздохнул он. В это время Проскурин повернулся к Панкратову.
– Слышь, мастер, сделай пяток снимков, чтобы привязка к местности была. Здания, деревья высокие, мачта прожекторная.
– Хорошо, понял, – быстро ответил тот и, чуть сдвинув камеру, принялся щелкать затвором. Работал он сноровисто и точно. Ни одного лишнего движения. В этот момент Панкратов был похож на снайпера, уже выбравшего мишень и загоняющего патрон в патронник. Он повозился с фотоаппаратом, сменил катушку и отщелкал еще тридцать шесть кадров. – Семьдесят два кадра хватит?
– Хватит, – кивнул Максим. – Теперь вот что, Валерий Валерьевич. Эту пленку необходимо проявить как можно быстрее. И фотографии напечатать тоже нужно быстро. Время поджимает.
– Как можно быстрее? – Панкратов снял телевик и задумчиво принялся отсоединять камеру от штатива. – Дня через три устроит? Проскурин повернулся и посмотрел на него как на сумасшедшего. Максим торопливо пояснил:
– Валерий Валерьевич, снимки необходимо сделать к утру.
– К утру? Да вы что? Даже если всю ночь горбатиться, и то пленка не успеет просохнуть. Это ж «Кодак», ребята.
– Заплатим тебе, и за срочность заплатим. Бросай все, – ввязался в разговор Проскурин. – Понял? Все задвинь, иначе я тебе такие неприятности устрою, всю жизнь будешь отмываться. И все свое дерьмо на тебя повешу. Да еще ребят из УВД попрошу, они помогут, соберут все «висяки». Лес отправишься валить лет на пятнадцать. Понял? Давай действуй.
– Максим Леонидович, товарищ полковник… – Панкратов повернулся к Максиму, но тот молчал. – А если… – начал было Панкратов, вновь оборачиваясь к Проскурину. Но тот жестко смотрел на него.
– Ты – профессионал. И если вдруг выяснится, что фотографии не получились или ты случайно пленку засветил, я не поверю. А не поверив, оторву твою педерастическую головенку вместе с хреном, понял? Я тебе клянусь. Вон Максим знает: если я что-нибудь сказал, так и будет. Максим кивнул, давая понять, что да, действительно, этот человек слов на ветер не бросает. Панкратов побледнел.
– Вот всегда так, – буркнул он себе под нос. – Работаешь, стараешься и вместо благодарности…
– Будет тебе благодарность, мастер, – понижая голос, страшным злым шепотом выдохнул ему в самое лицо Проскурин. – Будет. Давай вали, делай снимки. Максим, отвези его и покарауль в квартире, пока он тебе негативы и фотографии готовые не вынесет.
– А ты?
– А я здесь останусь. Посмотрю, может быть, наши пернатые друзья объявятся. – Он подмигнул Максиму. Тот кивнул.
– Хорошо. Что дальше?
– Дальше так. В восемь утра я жду тебя возле третьей горбольницы. Надо будет за Алексеем присмотреть, а заодно и в библиотеку съездить, в газетах порыться. Может, Ипатов правду сказал и что-нибудь новенькое выплывет.
– Лады. – Максим пожал ему руку. – Смотри, осторожнее здесь. Близко не подползай. Заметят – все дело провалишь.