...
(Палата молчит. Авторитет садится на койку. Пациенты садятся рядком на соседнюю. Молча закуривают, каждый – свое. Через минуту входит санитар, несет в руке стакан с чифиром. Ставит стакан на пол перед авторитетом. Тот кивает. Санитар выходит. Авторитет берет стакан, передает одному из пациентов. Тот, морщась, делает маленький глоток и, отдуваясь, передает стакан дальше. Выпив чифир, оба пациента встают и уходят. Входит поэт.)
Поэт (брезгливо-жалобно): Вы опять тут курили?
Авторитет: Это ты колбасу принес?
Поэт: (укладываясь на койку): Да.
Авторитет: Благодарю!
Поэт: Вы бы не курили тут больше, а? Ну, чего в палате курить?
Авторитет: Да, я понимаю, что тебе неприятно. Ты ведь не куришь. Ладно, я им скажу, чтобы не курили. Конечно, тебя напрягает все это, что они приходят, мы тут курим, говорим о своем. Я понимаю, как тебе это… Я им скажу, чтобы больше тут не курили, а сам я буду курить. Нельзя по-другому. И чтобы они не приходили – тоже нельзя. Только это хорошо, что тебе неприятно. Пойми, это же хорошо.
Поэт: (лежа на кровати и неприязненно косясь на говорящего): Почему?
Авторитет: Да, потому что ты вот захочешь и скажешь им все, что о них думаешь. Или мне скажешь, что хочешь. Потому что ты другой жизнью живешь. Ты свободный человек. А я так не могу. Я даже когда выйду отсюда, даже если в другую страну уеду – я не буду свободным. Вот они приходят ко мне, и я должен с ними говорить, чифиром их поить. Да, нахрен они мне сдались! Мне от этого уже никуда не деться. У меня вот дом трехэтажный, машина за миллион, а когда я выйду, мне вот такие же, как они, купят машину за два миллиона. И что? А вот они придут так же в мой трехэтажный дом, и я снова буду с ними курить, разговаривать, чифиром поить… Даже у себя дома я буду их чифиром поить, потому что я не могу выбирать, с кем мне общаться, когда… И они не могут. Они должны ко мне приходить, рассказывать… чифир пить. Я себе любовниц, знаешь, как выбираю? Я к школе подъезжаю и старшеклассниц смотрю. Потом подхожу к той, которая мне нравится, и предлагаю прокатиться. Меня все там знают. Некоторые отказываются, но большинство – всегда согласны. Им это в кайф – в мою жизнь попасть. Я тут два года уже, от меня одна медсестра родить успела. Потому что у медсестры жизнь тяжелая и деньги нужны, она тоже хочет в мою жизнь… А у меня когда-то жена была. Она ушла от меня. И детей нет. И не будет. Медсестра родила, а это будет ее ребенок, только ее. Потому что я не хочу никого пускать в мою жизнь. Потому что я когда про жену думаю, я понимаю, что она ушла от этих домов, этих машин, вот из-за разговоров моих, из-за чифира этого. К какому-то простому парню ушла. Она не захотела моей жизни, и это правильно. И то, что ты такой, что тебе это не нравится, это очень хорошо. Послушай меня, если тебе когда-нибудь кто-то скажет: а вот давай сделаем немного незаконно и получим деньги, – ни за что не соглашайся. В эту жизнь мою так легко вляпаться! Одно за другое, мелочи, обыденность, подумаешь, один раз, другой раз, почти честно. А потом не вырваться. Потом, если живой будешь, будут эти шлюхи малолетние, эти машины, этот чифир, эти люди, которых не пошлешь никогда. Понимаешь, вообще никогда. А жены, нормальной жены, дома нормального не будет. Если будет жена – она тебя любить не будет. Дети если будут – ты за них трястись будешь, ночью будешь потеть от страха. Ты деньги свои ненавидеть будешь, а за детей будешь с ума сходить. Потому что можно детей потерять, упустить, не заметить, а деньги эти, если раз в них вцепился, уже не выпустишь.
...
(Авторитет берет с подоконника и ест бутерброд с колбасой)
Поэт: (После паузы): А тебе долго еще здесь?
Авторитет: Года полтора осталось. Я в душ пойду, на второй этаж, ты не хочешь?
Поэт: А пустят?
Авторитет: Меня везде пустят. Хочешь вечерком пивка попить?
Поэт: Нельзя же. С этими лекарствами алкоголь…
Авторитет: С этими лекарствами чифирчик не совместим. Ты думаешь, мы его просто так три раза в день пьем? Кофеин нейтрализует нейролептики. Мне не нужны эти таблетки, я не хочу стать идиотом.
Поэт: Думаешь, я идиотом стану?
Авторитет: Пока не стал, хочешь за пивом сбегать? Я медсестре скажу, она тебя выпустит. Тут на остановке купишь. Прогуляешься. Сколько уже на улице не был?
Поэт: Не, я не буду пиво.
Авторитет: Ну, смотри. Твое дело. А в душ пойдешь? (Достает из-под подушки большое махровое полотенце)
Поэт: У меня сменного белья нет. Сегодня принести должны. И шампунь.
Авторитет (Бодро вскакивает с кровати, бросает полотенце через плечо, делает поэту приветственный жест рукой): Ну, бывай! Шампунь.
Поэт: Угу… (достает из-под подушки книжку)
...
(Старик прохаживается по палате. Больные читают или смотрят в потолок. Один больной заходит в палату, ложится на кровать и мгновенно засыпает. Старик подходит к нему и долго смотрит)
Старик: Зачем человек живет? (Кивая на спящего) Все время спит. Всю жизнь проспит.
Один из валяющихся больных: А ты зачем живешь? Птиц кормить?
Старик: Хоть птицам от меня польза. А что толку все время спать?
Другой из валяющихся больных: Пусть лучше спит… Птицы твои все окно засрали.
Старик: Да, пусть… (Спрашивает в воздух) Покурим?
Один из валяющихся больных (со смешком): Ну, покурим…
Старик (хищно поворачивается к говорящему): А у тебя есть?
Один из валяющихся больных (сдержанно-иронично): Ты "Приму" курить будешь?
Старик (с радостной готовностью): Буду.
Один из валяющихся больных: Позовешь, когда будешь…
...
(Старик усмехается, пожимает плечами и выходит. Поэт читает. Входит паренек, подходит к поэту, садится на соседнюю койку)
Паренек: Ну, что скажешь?
Поэт (Садится на кровати и достает из-под подушки ученическую тетрадку): Я посмотрел, да…
Паренек: Херня, поди…
Поэт: Нет. Совсем нет. Есть даже строки, которые мне понравились.
Ты давно пишешь?
Паренек: Ну, лет пять. Два… Не помню.
Поэт: А с чего вдруг?
Паренек: Не знаю. У меня просто есть какие-то мысли, про которые хочется рассказать. А как – я не знаю. Да, и некому. В детдоме кому расскажешь…
...
(В палату входит усатый врач в белом халате нараспашку. Под халатом – старенький поношенный костюм-троечка)
Врач: Медсестру не видели? Куда она запропастилась?
...
(Спящий больной резко поворачивается и вскакивает с постели, худой, взъерошенный, с перекошенным лицом)
Спящий больной (почти кричит врачу, сложив молитвенно руки на груди): Пожалуйста! Отмените мне галоперидол! Мне от него плохо!
Врач (выходит из палаты, в дверях оборачивается и роняет через плечо): Рано еще тебе галоперидол отменять.
...
(Спящий больной снова ложится на кровать)
Поэт: Ты сам как относишься к своим стихам?
Паренек: Мне кажется, что это… что-то не то. У меня что-то не получается, а я не могу понять, что. Если ты в этом разбираешься, подскажи мне.
Поэт: Твоим стихам не хватает образности. Понимаешь?
Паренек: Нет. Объясни.
Поэт: Это проще показать, чем рассказать. Вот смотри… (Читает по памяти с выражением): Если волк на звезду завыл/Значит, небо тучами изглодано/Рваные животы кобыл/Черные паруса воронов/Не просунет когтей лазурь/Из пургового кашля-смрада/ Облетает под ржанье бурь/Черепов златохвойный сад…
...
(В палате наступает мертвая тишина. Никто даже не шевелится, все слушают)
Поэт (после небольшой смущенной паузы): Слышите? Слышите звонкий стук?/Это грабли зари по пущам!/Веслами отрубленных рук/Вы гребетесь в страну грядущего/Плывите! Плывите ввысь!/ Лейте с радуги крик вороний!/Скоро белое дерево сронит/Головы моей желтый лист…