Из-под земли выходит он.
А небо
Уже опять в тяжелых темных тучах.
И небывалый свет почти исчез,
Но задержался на вокзальных башнях.
И три вокзала – словно корабли,
Сигналы посылающие в небо.
. . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . .О, если бы здесь не было людей!
Он встал бы на колени,
Землю грыз!
Откройся! Покажись!
Яви свой свет!
Ты здесь. Я это знаю.
Сердцем вижу.Он озирается, ища кого-нибудь,
Кто бы пришел на помощь.
Если только
Здесь двое или трое захотят
Того же самого,
То небо отворится.Но нету никого.
Огромная страна
Перетекает через эту площадь,
Но все идут подземным переходом,
И некогда на небо им глазеть.Промерзший до костей,
Глотая слезы,
Бредет он поздно вечером домой…
. . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . .Он, засыпая, видит сны. Но в этих снах
Не видит он садов Иерусалима.
Он видит самолет.
Один и тот же
В московском небе странный самолет.Он смотрит на него из-под руки,
С земли,
И различает очень четко
На крыльях свастику -
Молоха страшный знак -
И летчика, сидящего в кабине.
Он взглядом набирает высоту
И вздрагивает:
Сквозь стекло кабины
Он видит самого себя.
И вот уже он сам
Летит и видит, как под ним ползет
От самолета тень
И на глазах чернеет
И искривляется – и свастикой когтистой
Впивается в дома и в переулки,
В пути трамвайные и в станции метро.Царя Манассии грехи свинцовой тучей
Летят над обомлевшею Москвою,
И показалась площадь Трех Вокзалов…
И он уже опять стоит внизу
И смотрит вверх с трамвайной остановки,
И на него ложится эта тень.
И понимает он: еще секунда -
И люк откроется,
И все, что силы ада
Изобрели, чтобы с небес на землю
Обрушивались ненависть и смерть,
Оттуда упадет…На страшный крик его
Соседи за стеной проснутся,
Мать заплачет,
Отец – в который раз! -
Проговорит:
– Лечить его, лечить! А то мы все
Окажемся в дурдоме вместе с ним. -
И, пригоршню таблеток проглотив,
Забудется под тяжкий стук в висках.
. . . . . . . . . . .А он опять идет в свое метро
Превозмогать недобрую реальность,
Навязанную неизвестно кем,
Но всеми принятую безраздельно.Какое множество людей!
Он любит
Смотреть им в лица, поднимаясь вверх
По эскалатору, когда они,
Смиренны, бесконечно терпеливы,
Спускаются под каменные своды.И в длинных переходах на "кольце"
Смотреть им в спины,
Словно перед ним
Измученных овец большое стадо,
А он – пастух
И гонит их куда-то.И кажется, что каменное небо,
Которое рукой потрогать можно
И от которого никто не ждет
Каких-то там чудес и откровений,
Им во сто крат понятней и родней
Бездонной выси,
К вечности зовущей.
Да что с них взять, когда они в могилах
Родятся и живут,
И кроме смерти -
Хоть расшибись – ничто не светит им!Но каждый раз, когда он едет вниз
И смотрит на соседний эскалатор,
Он видит, как они,
Пускай невольно,
Вверх обращают лица -
И на миг
Невнятной озаряются надеждой.О, если бы он мог им прокричать,
Что там, над этим городом, где сроки
Они мотают в ожиданье смерти,
Есть Град Живых!..Но он же никогда
И сам его не видел…Целый день
Он ездит по "кольцу",
Потом на Юго-Запад,
Потом домой обратно,
По прямой.
. . . . . . . . . . .– Ты на Дзержинке сходишь?
Если нет -
Садись, не стой в проходе.
Он садится.
И женщина, которую в тот день
Он видел на Преображенке возле церкви,
Сидит напротив
И ему в глаза
Так смотрит, словно требует чего-то.И понимает он, что все
Уже произошло,
И вместе с нею
На "Комсомольской" надо выходить.
Он понимает, что его нашли
И больше потеряться не дадут.И все же поначалу он боится
Поднять глаза,
Чтоб снова не увидеть
Одни лишь облака.Но за руку она его берет,
И страх последний исчезает.
Он смотрит вверх -
И видит над собою
Иерусалим Небесный -
Божий Град.
Сказание об Иннокентии Смоктуновском
I
Синоним гениальности.
Актер,
Которого любили, словно Бога,
Или как Пушкина в России любят.Судьба, достойная поэм и лучших пьес…
(Но кто же Смоктуновского сыграет?)
Дивная судьба.
. . . . . . . . . . .Был год как год,
Но странная истома
Подкатывала к сердцу.
Как всегда,
Мы о любви мечтали…
А о чем же
Нам, Господи прости, еще мечтать?
О достояньи свалок и помоек?
О том, что́ в гроб не втиснешь-не впихнешь?
Ну нет,
Мы будем о любви мечтать!
Хоть некого любить
И только в книжках
Читать нам доводилось про любовь.Но вот пронесся слух, что нам готовят
Неслыханный подарок -
Нам,
Для нас
Поставят "Гамлета".
И не в каком-то театре,
Куда нам ехать десять тысяч верст
И все равно билета не достать,
А там, куда пускают всех,
Как в Божий храм.Кино! Наверно, нам не зря внушали,
Что ты для нас – "важнейшее искусство",
Сокровище, что всем принадлежит
И каждому,
Но то, что всем – важнее.Когда над кинозалом гаснет свет,
Друг друга видеть мы перестаем,
Но мы не исчезаем друг для друга -
Наоборот, сердцебиенья все
Сливаются в одно,
Чтоб в это сердце
Огромное
Вместился без остатка
Сияющий в ночи киноэкран.Киноэкран! Окно в миры иные!
Оттуда по-иному видят нашу жизнь.
Там слышат музыку, которая родится
Из наших вздохов и шагов,
Из нашей радости и из смертельной боли.Ну разве в силах мы ее расслышать?
Но ты, кино, ее нам возвращаешь.
И возникает смутная догадка,
Что мы идем по клавишам незримым,
Невидимые струны задевая,
И, может быть, и впрямь дойдем когда-то
Туда, откуда свет приходит к нам.И все же мы не так просты, мы понимаем,
Что фильмы фильмам рознь,
И нас не каждый день
Шекспиром на экране осчастливят.Шекспир!
Отец наш! Старший брат любимый!
Жизнь без тебя – глухая ночь без звезд.
Постылый сон рабов, которым снится
Все тот же бич и скудная похлебка.О Боже! Как Тебя благодарить
За то, что к нам
В российскую глубинку,
Которая порою глубже ада,
Спускался он
С детьми своей души!Он ради нас с прекрасною Джульеттой
Бестрепетно в могилу лег живым.
С Корделией он гордо отказался
От лучшей доли в Лировом наследстве,
Чтоб душу от неправды уберечь,
Для нас ее сберечь,
Для нашей лучшей доли.
Нас гнули подлецы,
Но Гамлет, Гамлет
Ни разу перед ними не согнулся.
За правду он погиб,
А значит, и за нас.И вот поэтому, лишь речь о "Гамлете" зашла,
Мы стали чуда ждать -
И дождались.
Еще бы!
Согласно непреложному закону,
Кто верит в чудо, тот его дождется.Кино – не театр.
Там все на самом деле.
Наш Гамлет неподдельным был, живым
И звался Иннокентий Смоктуновский.И в этом дивном имени слились
Прекрасный принц, бескомпромиссный, чистый,
И долгожданный гений, о котором
Мечтала русская душа.Да, не мудрец-писатель, не трибун,
Не толкователь Маркса, а всего лишь
Актер.
Из всех даров Господних
Ему достался самый хрупкий дар
И самый горький.Хорошо поэту!
Ему бумага даже не нужна.
Сложи стихи – и пой!
А ветер их подхватит
И разнесет по тысяче дорог.Родишься вновь – и даже не узнаешь,
Что эта песня сложена тобою…
Да разве может быть чужою
Та песня,
Что, переполняя сердце,
Тебя возносит над землею?
Кто б ни сложил ее – она твоя!
Сокровище, что всем принадлежит
И каждому -
Придите, пейте даром
Живую воду сердца моего!А каково актеру?
Единственный, которому дано
Настолько к нам приблизить Божий образ,
Чтоб нас его дыханье обжигало,-
Он всех бесправней,
Уязвимей всех.Его всепожирающее время
Преследует с удвоенною злобой.
Отрезанный от зрительного зала,
Клеветникам-завистникам в ответ
Он ничегошеньки не может предъявить.
Он сам – единственный свой аргумент.
Бесценный дар актера
Лишь в нем живет
И в нас.
Живет любовью нашей.О как же полюбили мы тебя,
Наш светлый Гамлет!
Как любовь росла,
Когда мы из газет и друг от друга
По крохам узнавали о тебе -
Что вынес ты, какой проделал путь,
Чтобы свиданье наше состоялось.
II
Россия делится на две неравных части,
Как две сестры с неравною судьбой.
Одна другой безропотно готова
Отдать свои наряды-жемчуга,
А надо будет – и последний грош.
Другая все это проглотит, не моргнув,
Любую жертву примет,Но однажды
В прекрасный день, прекрасный для обеих,
Для мира целого прекрасный день -
Таким великим светом просияет,
Что станет видно до краев земли.
Так повелось давно, и мы привыкли
К специфике Российского устройства:
Москва – и область,
До краев земли.Вот так и Смоктуновский наш пришел
Из глубины, где зреют самоцветы
Под ветром ледяным,
Под гнетом власти
Безжалостной.Был родиной его
Тот самый край, где Енисей течет,
Где в кронах сосен звезды поселились
И воет дни и ночи напролет
Век-волкодав.
И нет ему конца.